I. ПЕРВАЯ РЕДАКЦИЯ
Мне душно и тяжело. Какое-то странное чувство облегло меня. [Было начато: а. Странное чувство об<легло> б. странное чувство меня обнимало <?>] Ни рукоплесканья, ни вызовы, ни смех, потрясающий толпу <1 нрзб.> и что невольно <?> <2 нрзб.> произвели во мне, не восторгнуло состояния духа моего. Нет, не их, не их, не их, — я бы желал слышать все толки и мненья всех возможных классов толпы, [Далее было: сужденья всех сословий, всех людей вследствие характера мысли каждого] чтоб всякой зритель, от райка до кресел и лож, заговорил вдруг и пересказал свои впечатления своими собственными словами, еще не услышав сужденья знатоков, законодателей мыслей каждого. [Сюда, по-видимому, относится фраза, приписанная сверху: Своими словами так, как оно почувствовано в простоте] Я бы хотел вдруг разом увидеть все свои пороки и ошибки, вдруг увидеть все слабые стороны моего произведенья. Попробую, не пошлет ли судьба мне счастия, лучше которого не выдумаешь для писателя. Прислонюсь [а. Дождусь б. Спрячусь] здесь к этой [а. под б. у эт<ой>] арке и дождусь выхода всей толпы. [Далее было: Не услышу <?> ли речей о себе] Казалось бы, свежее впечатление побудит многих заговорить от души, в первую минуту чувство невольно. Смех! О, ш..! Кто-то идет. (Прячется).
— Нет, я не останусь на водевиль. Я пришел с тем, чтобы видеть новую пиесу. Смешно, смешно. Есть много остроумного.
— Помилуйте, что за язык? Что за тон? Грязно ужасно. И я не понимаю: нет ни завязки…
— А в отношении литературного достоинства я не сужу. Это не мое дело, это не мое. Я сужу только так; говорю, что смешна, доставила мне удовольствие.
— Да и не смешна вовсе. Помилуйте! И какое ж тут удовольствие? Что ж тут смешного. Сюжет невероятный. [Далее было: Что ж тут смешного, что все дураки?] Чиновники дураки, обманывают друг друга… невероятно.
— Да я не говорю, чтобы она была смешна; а говорю только, что есть что-то…
— Да, помилуйте, что ж есть? Даже просто ничего нет.
— Да, конечно, ничего нет. Об этом что ж и говорить. [Далее было: а так прямо <?> конечно] Я и не хвалю его, прямо вздор, вздор. Странно бы и говорить, чтобы она была какое-нибудь хорошее произведение.
— Постой, брат, не убегай; поедем вместе. Ну, чорт возьми мне до сих пор смешно.
Все только разночинцы бегут к выходу.
Почтенный по наружности человек. [Далее было: Помилуйте] Живо, необыкновенно живо. Много верного, много с натуры. Но, помилуйте, зачем выводить это? К чему? для какой цели? Какая нам надобность, что в таком-то месте был плут и мошенник? Что тут утешительного?
Чиновник. Нет, это просто чорт знает что такое, этого нельзя позволять, подкоп, взрыв<?> всех властей. [Далее было: — Нет, брат, нужно выводить, пусть их видят]
Офицер с дамой. Ей вы, бороды! Что напираете! Разве не видишь, осел, дама?
Купец с дамой под руку. У самих, батюшка, дама.
— Нужно, нужно выставлять их на вид. Они бы, пожалуй, готовы царапать и плутовать и при этом сохранять благородную наружность и чтобы кроме их личин <?> ничего не выносил свет. Нет ничего противнее [Было начато: Противно мне] лицемерья, и всегда душе благородной душно должно быть, когда поражена лицемерьем.
— Помилуйте, [Но помилуйте] ведь это всё на театре — зрителем весь народ. Что скажет народ, увидевши, каковы у них начальники?
Один из толпы народа. А небось все побледнели, когда приехал наконец настоящий.
Другой. Экая теснота!
Один из приезжих. Молодец городничий! [Приписано: А народное <?> <2 нрзб.>]
Другой. Што этот городничий? [Далее было: Што батюшка] В нашем городе почище.
Один из купцов. Что он горячится, что купец? Ведь и дворяне тоже<?> пьют чай.
Голос. Да пустите вы! Экая теснота!
Голос женщины. Ах, батюшки! Меня совсем придавили! [Далее было: — все невероятности <?> <1 нрзб.>]
Дама. Но это, ваша воля, это — тяжелое чувство; признаюсь, мне неприятно.
— Наша карета должна быть с этой стороны.
— Нет, что ни говори, несообразность. Во-первых, самый сюжет невероятный. Это могло случиться разве <на> каком-нибудь Чукотском носе. До такой степени нельзя быть дураками, чтобы поверить и принять сорванца за рев<изора>.
Один. Не толкайся, не будь подлецом! Хочешь разве, чтоб и тебя вывели на сц<ену>?
Купец [Голос] (кричит, завидев приятеля). Почтеннейший Иван Михеич!
— Здравствуйте, батюшка Прохор Пантелеич!
Купец. Один, али с сожительшей?
— Один, батюшка! Ну, что, батюшка, как полюбилось тебе?
Купец. А что ж? И поделом: не будь купец подлец!
— Ах, Иван Михеич, так вы так-то, видно, стоите за своих?
— Нет, батюшка, извините: подлецов я не считаю своими. Будь у меня родной сын подлец, я ему [я ему прямо] <1 нрзб.> скажу: «Ты подлец, а не сын мне». [Далее было: Да-с, батюшка, подлеца нужно вывести на чистую воду. Автор хорошо [вывел] сделал, что подлец<а>] Хорошо, что их выводят в посмеянье на сцену. Всякий честный купец должен желать, чтобы купцов-подлецов осмеивали, [осмеяли] как следует. Автор их всех отбрил: из дворян, из чиновников… из всех отбрил. «Вот вам», говорит, «честные люди, посмейтесь-ка вдоволь над подлецами!» И, признаюсь, батюшка, я с удовольствием посмеялся. Мошенников руки я не стану держать никогда.
Один. [Вся реплика написана на поле без указания места в тексте. ] Точь-в-точь такое происшествие случилось назад тому года три [Далее было: я думаю было] в нашей дыре <?>, хуже было даже. [Далее было: а. приедешь домой, я тебе его расскажу б. В наш го<род>] Приезжаю в наш город… Постой, как выберемся, я тебе его расскажу.
Голос неизвестно чей. Искусно, гладко<?> подметил смешную сторону. Я бы хотел узнать, [а. знать б. видеть] что он, служит? [служит где-то] Молодой человек?
Голос офицера. Ну, полезай скорее. Ты, брат, совершенно бабишься<?>. Каблук сегодня там <1 нрзб.>
— Ты туда?
— Туда.
— Ну и так…
Чиновник полицейский. Нет, несообразно: Хлестаков слишком уж явно берет взятки.
Чиновник умеренных чинов (другому). [Было начато: Да — знаете ведь это] Вы говорите: смешно. Да ведь знаете ли, отчего смешно? Ведь это всё личности. Это всё он вывел своих же родных. Это всё, верно, или бабушки, или тетушки: городничий дядюшка, а те, верно, тоже какие-нибудь родственники.
Другой. Пиеса имела рукоплесканья.
— Помилуйте: насажал в кресла своих приятелей — ну, и подняли. [Далее было: — Чорт возьми, мне, видно, придется здесь ночевать, никакой нет возможности выбраться из давки. ]
— Ну, слава богу <1 нрзб.>, только теперь можно будет на него взглянуть<?>
— Помилуйте, грязная, отвратительная. Ни одно<го> лица нет настоящего. Всё карикатуры. Один слуга только и <1 нрзб.>
— Да что ж в ней нового? Помилуйте, что нового? Взяточники и прежде были, подлецы и прежде.
— Да, признаюсь, хоть бы в противоположность привел он хоть одного честного человека.
— Но что вы требуете? Мы <4 нрзб.> от этих писак. Но, помилуйте, вы принимаете это за важную вещь. Это пустячки, побасенки. Ну, пишется для того, чтобы прочитать да и сыграть<?>.
— Я было не поверил <?> даже. Уж одно то, что, говорят, автор невежа и был выгоняем из всех училищ. Что он мог сделать хорошего? Ну, вздор, побасенки [Конечно вздор, побасенки] — больше ничего.
— Всё, конечно, живо и ярко. Да к чему это?
— Нет, батюшка, нет! Это не безделка. Это вот куда направляется. Цель его поколебать основные законы правлений<?>.
— Вещь, которую ни в каком случае нельзя позволять, возмутительная вещь! Я бы, просто автора [автора послал] за это в Сибирь!
— Смешно сочинено, но ведь это насмешки над правительством, над законами. [Фраза приписана сбоку без указания места в тексте. ]
— Все уехали. И еще в несколько раз стало смутней и странней на душе моей. Что я слышал? Укоризны, странные упреки за небывалые вещи. Ни в ком сердечного участья и даже какое-то явное желанье воздвигнуть преследованье и гоненья, как против человека, опасного для общества и государства. О, мои соотечественники, что движет вашими словами — желание высказать собственное мнение, желанье общего блага, безотчетное и недоброжелательное, или невольное движение высказать первые попавшиеся слова, не размышляя, какой могут они произвести вред автору? Но какое вам дело <до> автора? Неистощимый толк противуречий! Разом обвиненья в несообразности и пошлости, в незначительности пиесы, и в пользе ее и в ужасном вреде, в незначительности и ничтожности подобных произведений и в какой-то таинственной важности [важности их] политической. Нет, <не> из глубины души, не из глубины разума и опыта почерпнули вы обвинения! [произнесли вы все обвинения. Далее было: Высоким и разумным движением было подвинуто ко мне правительство наше] Великодушное правительство глубже вас прозрело высоким разумом цель писавшего.
Вы говорите: «К чему, зачем открывать это? Зачем в таком виде представлять народу?» И как опровержение всего одно простое слово, произнесенное [а. про<изнесенное> б. которое] тут же при выходе: «Небось побледнели, когда приехал настоящий». Да, простой человек такими мудрыми словами <определил> цель его. Он слышит гнев и великодушие закона, как при одном приближении уже смутились всеобщим страхом все неверные его исполнители, как скрыл этот могучий страх очевидную истину из <их> глаз, как отнял бог разум у тех, у которых его достало на то, чтобы превратно толковать <закон>, как омраченные испугом, произвели [наделали] они тысячи глупостей, и как всё наконец побледнело и потряслось, когда предстал наконец этот грозный закон, завершивший пиесу, равно взирающий на сильных и бессильных. Нет, с верой и надеждой в высшее [высшее надо всеми] недремлющее правосудие выходит народ из театра и, освеженный, терпит и переносит несправедливость, если она случится, в твердой уверенности, что настигнет его грозный закон, недремлющий, [недремлющий над всеми] перед которым все равны — и сильные, и бессильные. Нет, не правительство здесь предано осмеянию, но те, которые не поняли [но не понявшие] правительство. Нет, не над законом здесь насмешка, но над превратными [над превратными их] толкователями законов, над отступниками его. Да, есть между вас люди, утверждающие [Далее было: Есть обвинители, говорящие] — Вы говорите; [Далее было: Где же] «Такого города нет вовсе <в> России, где бы было так много плутов». Зато и не назван этот город, и [он] вы сами говорите, что нет его. Вы сами слышите, что это город неправильных отступлений, [это сборный] что сюда собраны все уклоненья от закона и кроятся по разному… сборный город всей темной стороны. Вы говорите: «Зачем не выставлено сюда хотя одного [одного доброго серд<цем>] возвышенного, благородного человека, на котором бы отдохнула душа?» Затем, что бледен и ничтожен был бы здесь добрый человек: он должен отдать свое бессильное место сильному закону. Затем: яркостью собранных преступлений и пороков уже рисуется сама собою противуположность в голове каждого. Уже обличается полная идея справедливого <?> человека в очах каждого, и всякому становится доступно и ясно, чего требует от него высшее правительство. [Далее было: Ибо благородно высшее правительство и не может быть иначе] Затем, чтобы видели все высокое значение правительства, уже носяще<го> в своем величественном образе высокую противуположность всему грозному соединенью всего порочного. Но я не знаю порочного чувства писателя. Мне <2 нрзб.> те речи, мне бы хотелось, чтобы был подвигнут участием сердечным хотя бы один… [Две последние фразы приписаны сбоку. ]
Вы говорите, что выставлять порочное не достигает цели: осмеяние не действует на порочных; но не лицемерны [но нелицемерны слова] ли были [были те] уста, произнесшие такие речи? Как важно, [Как возвышенно] значительно значенье осмеянья. Благодарным [Велик<одушное>] сочувствием отзывается [Благородное сочувствие родит] оно в благородном и отзывается робкою боязнью в преступном сердце. Часто умевший не бояться ничего не выносит насмешки. [Далее было: Вы почти готовы находить безнравственным смех] О, еще далеко не понято высокое значенье чистого смеха, не злобного, порожденного не оскорбленною личностью смеха, [личностью человека] но светлого, излетающего из ясной душевной глубины. О, вы еще не знаете, как высоко нравственен и силен смех, проникнувший произведение!
То, что сказывается разгоряченным [распыленным] голосом, может быть, возбудило <бы> неумеренную силу негодования, то облеченное в смех уже родит спокой<ствие>, [спокойное чувство] умиряет и успокоивает человека. Ожесточенный и огорченный <?> обидой, несправедливостью человек уже бы поднял, может быть, руку на своего врага; но, увидя достойно осмеянным в театре, уже почти примиряется. [Далее было: не выносит из театра душа его] Душа его не выносит злобного чувства из театра, и светлое остается в душе, ибо смех и есть враг всему темному. Там нет ни сомнений, ни волнения, [Вместо: «и светлое ~ волнения»: и светлое остается в душе, ибо там не царствует [ни су<ета>], ни мятеж, ни мрачная буря волнений] где царствует высокий праздничный смех. Но по неясным слухам и неправо судит толпа — и готова выводить из незначительных булавочных исключений законы для всего громадного, величавого. Долго еще будут смешивать чистые отвлеченные созданья поэтов [высокое создание их] с созданьями, внушенными личными страстями [личностями] и личными целями, — с созданьями тех, которые приняли названье поэтов, [Далее было: и всё без различия будет называться побасенками] и <всё> без различия, необдуманно, бессмысленно будет еще долго называться побасенками. Есть люди, готовые назвать даже и то, что истекло из уст Гомера и Шекспира, побасенками! Побасенки! А вон протекли двадцать веков, города исчезли и снеслись с лица земли, а побасенки живут и повторяются доныне, и внемлют им мудрые цари, глубокие правители; [Далее было: вожди, [обитатели владеющие], старцы и юноши] прекрасные старцы и полные благородных сил юноши, и бедняки убогие льют над ними слезы. [а. душевные слезы б. слезы восторга] Побасенки! А вон собралась бесчисленная толпа, наполнив великолепные ложи, кресла и галлереи: [Далее было: в громадном театре] стонут балконы театров; вся сдвинулась, вся слилась она в одно чувство, вся превратилась в одного человека, и гремят рукоплесканья тому, которого уже пятьсот лет <нет> на свете. Слышит ли он в могиле, отзывается ли душа, [а. отзывается ли сочувствием его сердце б. отзывается ли сочувствием истлевшее его сердце] терпевшая горе жизни и низкую земную участь? Побасенки! а вон среди сей же собравшейся толпы [а вон в сей толпе <?>] пришел один с растерзанной душой, с измученным сердцем, пришел объятый горем жизни, согбенный суровым гнетом несчастий; [а. обремененный б. объятый горем жизни и суровым гнетом несчастий] пришел уже безнадежный, [отчаявшись] он готов был вознести руку на самого себя и прекратить свои мученья, — но вдруг божественно потряслась душа, — рыданья, смех и слезы хлынули вдруг из его очей, и гимн благодаренья уже стремится из души, и выходит он примиренный с жизнью. Побасенки!.. О, благороден и вечно велик тот, кто внимает [кто преклоняет] к таким побасенкам [Далее было: и простирает [руку защиты] великодушную руку защиты бедным странникам — на произведение подобных побасенок. После отступа в несколько строк было: И да ниспошлет [небо] [он] тебе неутомимые силы <?> произвести много [прекрасных] величественных подвигов [привлекущих к тебе сердца всех], [за которые влекут], <за которые > будут греметь благодарность вечную потомства. Но вы простите мне, мои соотечественники, упрек. Мне грустно и <1 нрзб.> грустно, и я не знаю сам, отчего грустно в душе моей. Мне тяжело ваше безучастие и тяжело было слышать голос негодованья и нерасположенья [Не в силах я снести и удаляюсь от <вас>] Душа моя <не может > нанести кому-либо огорченье. Я удалюсь, мной овладела <грусть>. Я удалюсь от вас. Первоначально этими словами кончалась пьеса. После отступа в несколько строк была написана фраза: И оттуда представится мне живым во всем громадном своем величии] и вечной благодарностью потомства осветится имя того, который простирает великодушную руку защиты бедным странникам земли, производящим такие побасенки. И ты, [И ты великодушный] простерший с высоты твоего величия голос [свежительный голос] ободренья и защиты, великий царь. [Далее было: Душа, жизнь русск<ая>] О, как полно мое сердце и как глубоко [и как сильно] оросили святые <?> слезы благодаренья! И вы, мои соотечественники… Но чувство неведомой грусти теснится невольно ко мне в душу. Мне тяжело было слышать голос безжалостного <?> нерасположения и безучастия [а. сей голос негодования и нерасположения б. сей голос нерасположения и безучастия] и тяжело душе нанесть… Я удалюсь от вас. Пусть это минутная, последняя <?> грусть. Я удалюсь: пустыня мне нужна и долго <1 нрзб.>. Далеко унесу мою скитающуюся судьбу — в другие, дальние пределы. Но не думайте, чтобы омрачило мою душу сие тяжелое воспоминание [Сверху приписана фраза, не поддающаяся прочтению. ] Нет, оно слетит всё, слетит мрачность в моем очищенном воспоминании, и вы предстанете [вы предстанете предо мной со все<ми>] одной вечно<й> светлой стороной вашего духа. Отлетит в глазах временная и мутная темнота, и предстанет предо мной в одном только блеске и гордой чистоте своей Россия.
II. ЧЕРНОВЫЕ НАБРОСКИ ВТОРОЙ РЕДАКЦИИ
1.
— Я с вами совершенно согласен. Это, это, это… Ведь что ж это? Это просто… я не знаю… А ведь если такие вещи, да притом и в глазах всех, ведь это… Да после этого, признаюсь… Да он опасный человек. С ним нельзя быть в обществе. Ведь эдак он, пожалуй, эдак он… [Далее было: Для него, значит, уж никого нет] Уж значит что у него нет ни бога, ни религии… Он всё обсмеет.
— Смотри, не затеряйся, выйдем вместе! Да ну, проталкивай <?> толпу, что стал… Вот те и на: ни вперед, ни назад. Эк его запрудило народом!
2.
Как будто из омута вырвался! [Среди проб пера на обороте листа выписано каллиграфическим почерком: Автор пиесы. Выходя я вырвался как будто из омута. Фраза повторена дважды. После «вырвался» было: когда восторженный, как юноша] Вот наконец и крики, рукоплесканья! Весь театр гремит. Вот и слава! Боже! Как бы забилось назад тому лет семь, восемь мое сердце. Как встрепенулось бы всё во мне! Но то было давно. Я был тогда восторжен, дерзкомыслен, как юноша. [Далее было: и спасительное провидение не дало мне вкусить [слав<ы>] обольстительного питья похвал] Благодарю спасительное провиденье за то, что оно не дало вкусить мне разных <?> восторгов, незаслуженных хвал. [что не дали вкусить мне тогда] Теперь — но рукоплесканья уже не властны. [Теперь, зачем же теперь не встрепенулось так оно? Далее начато: холод] Много ушло воды. Рукоплесканье света не обманет [теперь легко достается — и первый искусный актер, и ловкий фокусник…] Умудрит хоть кого холод лет. [Вместо «умудрит хоть кого холод лет»: а теперь — холод лет умудрит хоть кого] И видишь [Далее было: что мало зн<ачат?>] наконец старую истину. Теперь — но я уже охладел, и старая истина — что рукоплесканья ничего не значат. Теперь я принял холодно: не гордое пренебреженье — нет! но горькая истина, что ничего еще не значит всеобщее плесканье, [Душа моя холодно приняла эти плески — не потому, что пренебрегала — нет, но потому, что рукоплесканья — не оценка] что [Далее было: все народы] равным плеском венчаются [Далее было: а. все — и коми<к> б. все — и оратор] и актер, достигший последних глубоких знаний сердца, и фокусник [и плясун] выкидывающий
——
Сени театра в пиластрах и колоннах, с боков — лестницы в ложи и двери — в партер. Слышен гул рукоплеск<аний…> [Слышится глухо и д<олго?>]
——
[Всё покрывается равными плесками] Голова ли думает и сердце ли чувствует, [голова и сердце работает] душа ли звучит, ноги работают, или руки перевертывают стаканы — всё покрывается равными плесками, и никогда не узнаешь от другого, в какой степени выполнил свое дело, и где тебе место.
——
Помните, что в то время, когда жизнь многих — жизнь мелочная, пустая, становится школ<ой?> холода и эгоизма, когда [когда говоря] не в духе человек <?>, в то время может мне случилось чудо чудеснее всех чудес, — подобно как буря настает тогда, когда ждет обыкновенной тишины мореход на поверхности. Блаженство столько находит <2 нрзб.>
Один только всемогущ<ий> вселяет тогда в душу и заставляет хранить во глубине души сокровенно <1 нрзб.> до времени <?> неясное слово. [Далее незаконченная правка: в ком есть рассудок<?>]
3.
Само собою разумеется, что автор пиесы идеальное лицо. В нем изображено положение [отношение] в свете комика, избравшего [напада<ющего>] предметом осмеяния одни злоупотребления. [Далее было: между сословиями]