Покойник не жил в рабочем поселке. У него была квартира где-то на отшибе. Он ютился в избушке у каких-то старожилов, с которыми вел старинную дружбу.
— Мне... тово, дух несподручный там... — отговаривался он, когда его спрашивали, почему он не устраивается в бараке, где и удобнее и откуда ближе к шахте. — А тут... тово, мне и ладно...
Но находились догадливые шутники, которые по-своему объясняли нежелание Покойника переселяться в барак:
— Ему, вишь, оттуда далеко будет за водкой к шинкарям бегать!
Никон раз побывал у Покойника и ему там не понравилось. В грязной избе было душно и дымно. За перегородкой кричали какие-то бабы и плакал ребенок. Но Покойник чувствовал себя здесь как рыба в воде.
— Вали, парень... тово, — протолкнул он Никона на средину избы, — вали...
Проведя Никона в передний, заваленный рухлядью и завешанный одеждой угол, Покойник крикнул за перегородку и оттуда вышла толстая женщина.
— Ну, кого тебе? — неласково осведомилась она, в упор разглядывая Никона.
— Ты, тово... Степанида, сваргань... Половиночку, али тово... целую.
Женщина вернулась за перегородку и тотчас же вынесла литр водки.
Покойник с неуклюжей суетливостью стал выкладывать на стол хлеб, пару огурцов, большую солонку соли. Достав из ветхого шкапчика, висевшего на стене, пару грязных стаканов и поставив их рядом с бутылкой, он оглядел стол, осклабился и пригласил Никона:
— Садись, тово... Для крепкого, тово... знакомству.
Никону не хотелось пить. Он отказался. Тогда лицо у Покойника стало хмурым и злым и он угрюмо сказал:
— Пей, тово... деньги плачены... Седни, тово... я угощаю. А вдругорядь, тово... ты...
И, не сгоняя с лица угрюмость, снова крикнул за перегородку:
— Подь-ка, тово... Степанида!
Толстая женщина опять вышла из-за перегородки, молча прошла к столу и села рядом с Никоном.
— Вот, — указал Покойник на водку, — выпей, тово... с им... Молодой.
— Ну, выпьем! — оживилась женщина. — Выпьем, молоденький!
Она пристала к Никону и он выпил.
Охмелев от выпитого вина, Никон стал оживленней. Женщина прижималась к нему, хихикала, он чувствовал ее дряблую, душную полноту и это уже не отталкивало от нее. Покойник пил молча. Когда бутылка подходила к концу, он пошарил в карманах, взглянул на женщину, что-то сообразил и тронул Никона за колено.
— Ешшо бы, тово... Ставь...
У Никона не было с собою денег. Да и жалко было тратить их на водку. Но женщина присоединилась к предложению Покойника:
— Еще бы, молоденький!
И он пошел в барак за деньгами. Там увидел свою гармонь, сообразил, что не плохо бы поиграть, и захватил ее с собою.
Степанида даже взвизгнула от удовольствия, когда увидела, что Никон вернулся с гармонью.
— Ой, да ты, молоденький, на музыке играешь!
С музыкой веселье пошло по-другому. Никон лихо перекинул ремень через плечо и сыпанул веселую частушку. Из-за перегородки выглянуло несколько лиц. Покойник исподлобья взглянул на Степаниду и усмехнулся:
— Пляши, тово... Весельше...
Степанида охотно вылезла из-за стола, подбоченилась, игриво наклонила голову на бок, повела плечами и притопнула ногой.
— И-их!.. — пронзительно вскрикнула она и колыхнулась всем своим тяжелым рыхлым телом. — И-их!.. Пошла!
Наливаясь тугим хмелем, широко раздувая ноздри и неуклюже расставив руки, словно он собирался схватить кого-то и раздавить, Покойник выполз вслед за нею и с грохотом прыгнул на середину избы.
Никон заиграл быстрее и громче.
От пляски Степаниды и Покойника тряслось все на столе, позванивали стаканы и колыхалось, поблескивая в непочатой еще бутылке, вино.
До поздней ночи шло у Никона с Покойником и Степанидой веселье. Неизвестно откуда к ним присоединились еще какие-то люди. Появилась другая женщина, помоложе Степаниды, и эта новая все увивалась вокруг Никона, а Степанида отталкивала ее и ругалась.
Совсем под утро вернулся Никон в свой барак. И как дошел до койки, так и повалился на нее и уснул тяжелым и непробудным сном.
Проснулся он поздно, когда в бараке никого не было. Выглянул в окно, сообразил, что уже не стоит итти на работу, перевернулся на другой бок и снова заснул.