Самое неожиданное, что пришлось пережить Никону на этом собрании, было выступление Баева.
Востреньких говорил недолго. Он только сообщил условия соцсоревнования и передал уверенность владимировцев в том, что это соцсоревнование пройдет успешно. За ним на трибуну поднялся Зонов. И Зонов своим выступлением не удивил Никона. Но когда на эстраду с веселой ухмылкой полез гармонист и, молодцевато тряхнув головой, вышел к самой рампе, Никон даже подался вперед. Баев держался на сцене уверенно и просто. Он увидел с высоты эстрады кого-то знакомого в зале и кивнул головой, он кому-то даже чуть-чуть подмигнул и в ответ на чей-то веселый приветственный возглас широко улыбнулся.
Говорил он немного. Но пока говорил, в зале раскатывался дружный хохот. Казалось, что он сыплет прибаутки и пустяковины, над которыми весело и беззаботно потешались в зале, но это не было зубоскальством и пустяками, — балагуря и потешаясь, он зло и впопад бил по нерадивым и прогульщикам.
Никон обжегся завистью к этому ловкому и уверенному шахтеру. Возвышаясь над толпой и встречая сотни устремленных на него взглядов, Баев без всякого смущенья обращался к шахтером и словно находился где-нибудь в тесной товарищеской компании. И слова его шли легко и непринужденно и достигали цели.
Баев зло потешался над нерадивыми шахтерами, над лодырями. Он придумывал им совершенно неожиданные прозвища, и эти прозвища в толпе повторялись при громком неудержимом смехе.
— Пустоплюи да беспелюхи! — поигривая лукаво светившимися глазами, глумился он над некоторыми шахтерами. — Кайлы пуще огня боятся, охают да покряхтывают, когда на работе, а возле бутылочки гоголями красуются! Иной в забое тюкает да тюкает с прохладцей, вроде бабы беременной, и толку от его работы ни шиша! А иной все охает: ой, мол, тяжко да несподручно под землей пласты ворочать, а ряшка у него шире некуды!..
Сквозь веселый хохот в зале прорвался чей-то обиженно-злой возглас:
— Растрепался! Ужли хуже тебя робим?!
Баев вытянул шею и внимательно прислушался к этому возгласу. В зале многие стали оборачиваться, отыскивая, кто же это выкрикнул. Никону показалось, что ему знаком голос неизвестного. Небольшое замешательство длилось недолго. Баев весело оскалил зубы и покачал головой:
— Однако, это дядюшка мой природный, Сергей Нилыч там вроде дискуссию начинает! Ну, ну, дядюшка, выходи сюда, выскажись после меня. Покажи свою сноровку всенародно!
Никон порывисто обернулся туда, где сидели Покойник и Степанида. У Покойника лицо побагровело и он не смотрел по сторонам. Степанида пригнулась к нему, как бы защищая его широким своим телом.
— Выходи, имей храбрость! — продолжал Баев. — Докажи, что я треплюсь, а ты самый отличный шахтер! Не стесняйся, Сергей Нилыч!..
Не дождавшись ответа, Баев укоризненно покачал головой и развел руками:
— Вот так и выходит узким концом кверху: не хочет дядя мой кровный признаваться и на счет моего трепания доказательств найти не может...
В том ряду, где сидели Покойник и Степанида, послышался шум. Женщина протискивалась к выходу, расталкивая и прижимая к скамьям всех, кто находился на ее пути. За нею по проторенной дороге торопился Покойник. Легонькие шуточки сопровождали их, смех шелестел на их пути. Они пробирались молча, оба красные и злые. У обоих глаза были опущены и спины сутулились. Никон приподнялся на своем месте, чтобы лучше разглядеть их. Никону стало их жалко. «Почему он изгаляется над мужиком?» — подумал он неприязненно о Баеве. И вместе с этой неприязнью к ловкому шахтеру, который успел уже посрамить его в игре на гармони, у Никона шевельнулся страх: как бы тот не выволок на общее осмеяние и его!
Взволнованный этим опасением, Никон не мог уже больше оставаться в зале и стал тоже пробираться к выходу.