Гудит, гудит железная печка. В избе пар стоит. На столе самовар пофыркивает.
У полковника лицо помолодело, подобрело. Ах, отогревается, отходит у него застывшее сердце. В углу темнеют иконы, рядом с ними засиженный мухами Иоанн Кронштадтский, молельщик за православных, предстатель пред Господом. А по лавкам, у порога, за перегородкой, в кути крестьяне, настоящие, богобоязненные, православные крестьяне.
У полковника сердце отогревается: как же! Только что так славно в бане попарился! Правда, в черной бане, но ведь блаженство-то какое! — горячо, тело истомилось по воде, по пару. И на квадратном, плохо выбритом лице сияет отогревшаяся радость: и путь снежный не кажется уже таким бесконечным и тревожным и спутники милее. Даже вот тот Степанов, нет, нет, Семенов, кажется.
А мужики, медведи таежные — смешные такие, ничего не знают, словно на другой планете живут. Марсиане!
— Красных у вас тут не было? — как бы мимоходом, будто совсем равнодушно (а в уголках глаз затаилось знойное ожидание!) спросили их.
— Каки-таки красные? — изумленно ответили они. — Тайга у нас... Никаких красных не знаем!
— А вы что же, к белым больше? — знойное ожидание вспыхнуло ярче в уголках глаз.
— И белых не знаем... У нас тайга. Вот, почитай, год, алибо больше, как торговые к нам не наезжают. Без чаю сидим, без махорки.
— И ситцев-то на рукава сколь времени не видывали!..
— С припасами — порохом да свинцом беда целая. Все под чистую расстреляли. А живем тайгой — промыслом...
— Никаких ни красных, ни белых не знаем... Хрестьяне мы... охотники...
— Чудаки! Прямо девственники политические.
Отогрелось сердце у полковника: ничего, еще поживем! С таким народом да не прожить, да не пробиться к цели!.. Пускай нытики да слюнтяи отчаиваются — теперь он хорошо знает, что дело не проиграно. Нисколько!
Сверкают глаза у молоденьких прапорщиков: полковничья уверенность передалась им и зажгла надежды. Нет, не в прошлом марка Коти и пленительный аромат сигарного дыма, смешанного с запахом вина. Играючи пройдут они свой путь по сверкающему снегу, по тропам — от зимовья к зимовью — до самой цели — до севера, где армия копит силы свои и готова к завоеваниям.
Доволен хорунжий: тепло, сытно; в темных сенях податливо вздрогнула чья-то упругая горячая грудь, и только заглушенный смешок ответил на настойчивый, жаркий шопот.
А пятый переглядел всю кладь, перенесенную для сохранности из саней в чистую горницу пятистенного дома, что-то подсчитал, что-то посоображал, да пошел бродить по селу.