Приходит подруга.

— Мурка, да что же это такое?! Ведь ты же измоталась вся! Неужели он тебе ни в чем помочь не может?

Заплаканные глаза вспыхивают. Они глядят настороженно и растерянно.

— Понимаешь...

Какие-то слова, готовые сложиться, застывают и не произносятся. И застенчивая улыбка трогает слегка припухшие губы:

— Понимаешь... Я ничего не умею с ним делать... Он плачет, а я не понимаю отчего это... Самое тяжелое: ему плохо, может быть, у него чего-нибудь болит, а я не понимаю.

— Сходи в консультацию. Тебя научат.

— Да, — вздрагивают губы. — Схожу.

Подруга смотрит на нее. Подруга видит:

Вот эта самая Мурка, хохотушка и забавница, светлокосая Мурка, еще недавно, минувшею зимою, была самой жизнерадостной на курсе. Вот эта самая Мурка умела заразительно смеяться и наполнять своей задорною и ясною веселостью аудиторию. Эта ли?

Подруга придвигается к ней ближе.

— Мурочка... Как же так? Должен же он, в конце-концов, нести какие-нибудь тяготы!..

— Перестань...

— Не перестану!.. Это глупо! Страшно глупо!.. Почему ты мучилась дома, не рожала в родильном? Почему теперь маешься? Ведь ты такая беспомощная. Он обязан тебе помочь! Слышишь, обязан!

— Перестань...

Ребенок начинает кричать. Сморщенное личико, над которым тревожно наклоняются две головы, багровеет. Ни глаз, ни милых ямочек на щеках, ничего детски привлекательного, — один только рот. Влажный, темный, вздрагивающий провал, откуда несется неуемный, сверлящий уши рев и писк звереныша.

И когда после долгих усилий ребенка удается успокоить, и мать и ее подруга молча отходят в разные углы комнаты. Одна с ребенком на руках, другая стыдливо опустив ничем незанятые руки.

Неумело прижимая к себе ребенка, мать силится улыбнуться.

— Ужасно тяжело, когда он плачет... У меня у самой тогда слезы так и текут. Ужасно тяжело!

Тогда подруга не выдерживает. Она порывисто подходит к ней, полуобнимает ее, ласково, но настойчиво говорит:

— Ты должна, Мурочка, что-нибудь сделать!.. Должна потребовать от него помощи!..

— Алименты? — вспыхивает Мурочка и обиженно кривит губы: — Судиться? Да?..

— А хоть бы и судиться!.. Ты пойми... Ведь ребенок-то его...

— Мой он!.. мой!.. — Руки с силою сжимают плохо спеленутое тельце. Глаза темнеют.

Подруга огорченно вздыхает и качает головою:

— Глупая ты... Глупая!

— Ну и пускай глупая...