«БОРОДА»
Вы помните Славку? Того самого, который нам с Колей помогал строить планер? Помните, как он врал нам, рассказывая о своем дяде-изобретателе, улетевшем на луну?
Славка вместе со мной учился летать на планере. А потом я поступил в школу летчиков и потерял его из виду. Не знал, где он и что делает.
Прошло порядочно времени. Мне оставалось еще полмесяца до окончания школы, и вдруг я встретил Славку. Мой старый приятель, оказывается, с тех самых пор не расставался с планером. Этой осенью его посылали в Крым на состязания, и он там показал себя хорошим планеристом.
Узнав, что я почти уже летчик, Славка позавидовал и стал жаловаться:
— Эх, как бы и мне в школу! Надоело летать на планере. Хочу на самолет! Устрой меня как-нибудь!..
— Как же я тебя устрою?
— Похлопочи, чтобы приняли в школу!
Жалко мне стало приятеля. Вспомнил, как самому хотелось поступить в школу. Решил помочь ему. Начальник школы любил меня. Вот я и надумал попросить его за Славку.
Условились, что завтра Славка придет к начальнику и станет проситься в школу, а я поддержу просьбу.
— Только ты смотри, — предупредил я приятеля, — не вздумай рассказывать начальнику, какой у тебя дядя… А то заврешься и вместо школы улетишь за своим дядей-изобретателем куда-нибудь на луну!..
Славка обещал ни одного слова не соврать. И действительно, сдержал свое обещание — даже больше, чем следует.
Чтобы как-нибудь не завраться, он дома написал на бумажке все, что нужно сказать начальнику. Выучил это наизусть и решил больше ничего не говорить, а на все вопросы только и отвечать «да» или «нет».
Но когда пришел к начальнику, то с испугу все перезабыл. Вошел в комнату, встал у порога, вытянулся по-военному, руку к козырьку приложил и отрекомендовался:
— Владислав Рахенбах!..
Да громко так, словно из пушки выстрелил.
Начальник школы поздоровался и ждет, что Славка дальше скажет. А у того язык прилип. Дуется, краснеет парень, а сказать не может. Что выучил, забыл… Наконец решился. Сделал шаг вперед, да в ляпнул:
— Товарищ начальник! Я… я… врать перестал!..
— Перестали? — Удивился начальник, не поникая, в чем дело.
— Да.
— Это хорошо.
— Примите меня в школу, товарищ начальник:
— За то, что врать перестали?
Все, кто был в комнате, рассмеялись. Начальник — тоже.
Но больше всех смеялся сам Славка.
Начальнику такая откровенность понравилась. Он поговорил с ним и сказал, что пока свободных мест в школе нет.
— Да я и без места! — взмолился Славка.
— Тогда вот что, — решил начальник, — пока не освободится место в школе, поработайте в наших механических мастерских. Это вам как будущему летчику полезно. Познакомитесь с системами самолетов, с моторами…
Славка с радостью согласился, а я его пожалел. Бедный малый не знал ведь, что это за «механические мастерские».
Работать там и грязно и тяжело. Надо перебирать моторы или чинить какую-нибудь «старую мельницу» — вроде нашего самолета. Дело невеселое.
А главное, начальником этих мастерских был человек, которого все курсанты страшно не любили.
Его звали «Бородой».
Он был маленького роста, с лукавым лицом и пронзительными глазками. Носил рыжую бороду клином, а голос имел тонкий и визгливый. И всегда ругался. Придирался к каждому пустяку. Очень не любил белоручек и франтов. Этих он прямо-таки допекал. Наденет парень новый галстук, а Борода тут как тут. Поднимет кверху указательный палец и запоет тоненьким голоском:
— Ага-а! Галстучки надели, а на аэродроме — грязь!.. Что это значит? Здесь школа летчиков, а не клуб, уважаемые товарищи! Здесь работать нужно, а не галстуки показывать! Эй, вы, галстук!.. Немедленно соберите с аэродрома в урну все окурки и бумажки, какие валяются на земле. Здесь аэродром, а не танцовальная площадка! Немедленно, чтобы было чисто!..
И пойдет и пойдет…
Главным же его занятием было пугать новичков. Особенно тех, кто потрусливее. А делал он это так.
Мы летали на очень старых самолетах. Удивительно даже, как они могли вообще подниматься в воздух. В то время у нас своих самолетов не строили. Только, такой замечательный механик, как Борода, мог их заставить летать.
Но все мы знали, что на такой старой машине очень просто свернуть себе шею, попросту говоря, полететь сверху вниз, если с самолетом случится какое-нибудь несчастье. А кому же этого хочется?
Однако при всяком несчастии самое важное — не растеряться. Спокойствие прежде всего.
Известно, что у всех знаменитых летчиков были к жизни такие минуты, когда казалось, что ничто не могло спасти их. Или загорался самолет в воздухе, или рассыпался мотор, или еще что-нибудь, от чего жизнь летчика, как говорится, «висела на волоске», ему грозила смерть. И все-таки летчик спасался. Почему? А потому, что он находил в себе силу не растеряться в страшную минуту. Он был спокоен, как будто ничего страшного не случилось. Понятно, что спокойным может быть только смелый, уверенный в себе человек. Трус, конечно, растеряется и погибнет. Но не все же рождаются храбрыми. Некоторые хоть немножко, но трусят.
Так вот наш Борода примечал таких людей и делал из них храбрецов.
А для того чтобы они стали такими, Борода пугал их до-полусмерти.
Вообразите себе такую картину.
Трусоватый новичок садится в самолет. Он летит в первый самостоятельный полет. Инструктора на самолете нет — поправить ошибку в управлении некому. Курсант летит в первый раз один. Он, понятно, волнуется: «А ну-ка что-нибудь случится?» Прежде чем пустить самолет в такой ответственный полет, его осматривает сам Борода.
Вот тут-то и начинается комедия.
Борода подходит к самолету, зловещий и хмурый. Гремя инструментами, он начинает возиться в моторе. Потом долго ползает под брюхом самолета и все время вздыхает и ворчит:
— Хорошая была машина лет пятьдесят тому назад. А теперь хоть брось! Гроб, а не самолет… Настоящий гроб! Я бы на нем ни за что не полетел…
Новичок, сидя в самолете, слышит все это и трясется со страху.
Вид у него жалкий, Ему кажется, что наступили последние минуты в его жизни. Вот сейчас самолет взлетит и развалится на куски… И — конец!
Он с удовольствием выпрыгнул бы сейчас из самолета и убежал куда глаза глядят… «И зачем только я стал летчиком?! — думает он, тоскливо обводя взглядом серьезные лица товарищей. — Больше я их не увижу…» И ему хочется плакать… Но нельзя ни убежать, ни заплакать: стыдно товарищей. Скажут: «Трус!» Засмеют. «Уж лучше смерть!»
Борода вылезает из-под самолета, вздыхает и, печально глядя на несчастного парня, творит, будто прощаясь с ним навсегда:
— Ну, лети, браток!..
— Конта-а-акт! — раздается команда.
— Есть контакт! — откликается полумертвый от страха новичок.
Проходит секунда… другая… Самые страшные секунды в его жизни! И… самолет медленно трогается. Потом быстрее, быстрее…
И наконец он в воздухе…
— На-арод! — кричит Борода, поднимая палец. — Не расходиться! Сейчас запасные части собирать будем!..
Но будьте уверены, что новичок, оказавшись в воздухе, перестает быть трусом. Он пережил весь страх. Страшнее того, что было на земле перед полетом, ничего быть не может.
Сделав посадку, он сходит с машины уже храбрецом. Теперь ему ничего не страшно. Он смеется и думает: «Как хорошо летать!»
И Борода ему кажется самым милым человеком на свете.
Он теперь понимает, что механик просто пугал его…
Вот к этому-то человеку под начало и поступил мой Славка.
На другой же день он явился на аэродром вместе со своим приятелем Николаем Сыроквашей, тоже планеристом. Ребята с азартом принялись за работу в механической мастерской. А Борода принялся их «школить».
Он скоро узнал способность Славки ездить на трамвайной «колбасе». Дело в том, что на работу в мастерскую Славка ходил в ватном пиджаке — спецовке. Работа в мастерской очень грязная, а умываться на аэродроме было негде. Возвращался Славка домой грязный, как трубочист. Спецовка его настолько просалилась, что с нее масло капало.
Понятно, что в таком виде Славку ни в один трамвай не пускали. А пешком итти далеко. Вот он и приспособился ездить на «колбасе». Уцепится сзади трамвая — и едет. Дешево и сердито! И денег за билет платить не нужно и никого не измажешь.
Для работы и мастерской требовался керосин. На аэродроме его не держали — нельзя. Приходилось каждый день с бидоном ходить за ним далеко — в нефтелавку. Это считалось наказанием. Провинится кто-нибудь из курсантов, сейчас Борода дает ему «дисциплинарное взыскание» — итти пешком за керосином. В трамвае ведь нельзя возить керосин.
Когда пришла очередь Славки, тот ухватил бидон, сел на «колбасу» и через полчаса ужо вернулся в керосином обратно. Бороде это очень понравилось. Скоро и хорошо!
Но как быть, когда только один Славка из всех курсантов умел ездить на «колбасе»? Нельзя же его каждый раз досылать за керосином! Это будет несправедливо, потому что за керосином курсант посылался только в наказание за какой-нибудь проступок.
И вот Борода пустился на хитрости. Как только керосин кончался, он начинал придираться к Славке. Это, мол, не так сделал, а это и вовсе из рук нон плохо… Славка слушает, слушает — не стерпит и огрызнется: зря, мол, придираетесь!
А Бороде только это и нужно!
Поднимет палец в запоет:
— Ага-а! Вы, кажется, молодой человек, спорите? Я, по-вашему, кто? Ваш начальник или мальчишка? Дисциплины не знаете? Здесь, молодой человек, авиационная мастерская, а не клуб! Здесь не спорят, а подчиняются начальству. Смирно! И — отправляйтесь вне очереди за керосином!.. В следующий раз не будете спорить!..
Потом Славка догадался, в чем дело. Заметит бывало, что Борода начинает придираться, значит керосин весь вышел.
Молча хватает бидон и — марш.
— Рахенбах, вы куда? — кричит Борода.
— За керосином, товарищ старший механик!
— Гм… А кто вам приказал итти?
— Да я и без приказанья знаю…
— Ах, молодой человек! — примется пилить Борода. — Опять вы не знаете, что такое дисциплина! Здесь аэродром, а не базар! Вы не имеете права итти, если вам не приказано! И потом вы знаете, чти за керосином посылаются лица, получившие дисциплинарное взыскание. Ну, а вы почему идете? Вас же ведь еще никто не наказывал. Поставьте бидон на место!..
Славка ставит бидон и угол и ждет, что дальше будет.
— Рахенбах!
— Я, товарищ старший механик!
— За то, что вы не знаете дисциплины, я объявляю вам выговор!
— Слушаюсь, товарищ старший механик!
— А теперь, в наказание за то, что не знаете дисциплины, отправляйтесь вне очереди за керосином.