Перевал Талдык. — Алайская долина с Хатын-Арт. — Сары-Таш. — Киргизская развлечения: улак и байга. — Бар-Даба. — Перевал Кизил-Арт. — Памирские картины. — Оз. Кара-Куль. — Свойства воздуха и признаки горной болезни. — Именинное пиршество.
8 июля. Верстах в 7 от Ак-Басаги начинается перевал Талдык (11.600 фут). Подъем к нему не особенно велик, так как Ольгин луг уже сам по себе находится на значительной высоте; к тому же, подъем этот разработан и достигает вершины перевала, сделав около 40 зигзагов. Надписи на обелиске гласят о том, что дорога устроена во время управления краем Бар. Вревским и в бытность губернатором Ферганской области генер. Королькова; названы также имена работавших инженеров. Сделав наблюдения с барометрами, отправились далее.
Вид с Талдыка не обширен: перед нами ущелье и в беспорядке разбросанные Алайские горы. Погода была отличная, не жарко, не холодно — как раз в меру; спустились к ущелью, по дну которого течет р. Талдык, узкая, с поросшими травою берегами. Перевал Талдык представляет собою водораздел между бассейнами Сыр-Дарьи и Аму-Дарьи, так как с него текут две реки, обе носящие название Талдык. Одна из них имеет три названия: в низовье— Куршаб, в среднем течении — Гульчинка и в верховье — Талдык.
Куршаб впадает в Кара-Дарью, которая, сливаясь с Нарыном, образует Сыр-Дарью. Другая р. Талдык направляется к Алайской долине и впадает в Кизил-Су, которая в нижнем течении называется Вакшем и составляет приток Аму-Дарьи.
По мере нашего спуска все чаще раздавался свист сурков, которых на самом перевале меньше. То и дело виднелась смешная фигурка зверка, поднявшегося на задние лапки, разложившего передние на брюш ке и с любопытством нас разглядывавшего. Здесь они не пугливы и довольно близко подпускают к себе. Около норы располагаются часто целыми семьями: маленькие темнее окрашены, почти бурые и очень похожи на крыс; взрослые — рыже-желтые.
Воздух все хуже действует на кожу: губы пересыхают и начинают трескаться, так что приходится все время смазывать их губною помадою, которою также как и маслом какао, доктор предусмотрительно запасся. Лица делаются бронзовыми.
Н. И. Корольков советовал нам, подъезжая к Алайской долине, сделать небольшой заезд на гору Хатын-Арт, чтобы полюбоваться на открывающуюся оттуда картину. Мы так и сделали.
Для этого нам пришлось взбираться на гору, которая снизу не казалась особенно высокою, но подъем на которую был крутой и трудный; лошадям было тем более тяжело, что разреженный воздух сильно затруднял дыхание. Взобрались мы, однако, на самый верх и перед глазами нашими развернулась вся Алайская долина с Заалайским хребтом. Последний поражает тем, что представляет собою не отдельные снежные вершины, как доводилось видеть до сих пор, но непрерывную цепь гор, примерно одинаковой вышины, видную, отсюда более, чем. на сотню верст и сплошь покрытую глубоким, вечным снегом. Пик Кауфмана должен быть виден отсюда (23.0.00 фут), но, несмотря на солнечный день, на горах. облаков было много, и пик был закрыт совсем. Все перед нами видно точно на план. Пусто кругом, ни звука, ни движения — все мертво; только мы, да небо, да горы, застывшие в своем величии. Но нет, пристально вглядываясь в сильный бинокль, видишь кое-где в долине крошечные бугорочки, около которых копошатся и двигаются едва заметные точки. Да неужели эти существа, невидимые невооруженному глазу, называются людьми, теми самыми людьми, которые волнуются, страдают, думают? Козявки, которые ползают там внизу — и страсти, и какая-то духовная жизнь! Неужели одно, умещается в другом? А вот одна из них забралась на гору, как можно выше и смотрит оттуда на остальных и чувствует, что она невыразимо ничтожна. Нет, лучше уж не смотреть людей на таком расстоянии, а спуститься к ним, да подойти, поближе, чтобы убедиться, что их видно и невооруженным глазом.
На обратном пути джигит артистически свел нас прямо, в сторону долины. Спуск был крутой, тяжело было и седокам, и лошадям, которые местами почти садились и скользили по тощей сухой траве. Приходилось, спускаться зигзагами, к чему, впрочем, животные настолько привыкли, что на крутых уклонах они сами, без, всяких. указаний, добросовестнейшим образом принимаются выделывать необходимые повороты. Когда мы спустились на холм перед самою долиною, к нам подъехал и за десяток шагов сошел с лошади великолепнейший из волостных: добавлением к обычному парадному костюму служила солидных размеров сабля и болтавшиеся на груди значки и медали. Под ним был конь красавец. Подойдя к нам и сложив по обычаю руки на груди для поклона, он сел опять на лошадь и повел нас в Сары-Таш, где были приготовлены, как всегда, юрты, баран и кумыс, Сары-Таш расположен у самого выхода из Алайских гор в Алайскую долину; тут же по ярко зеленому лугу вьется река Талдык.
В виде особого угощения волостной старшина подготовил для нас зрелище, если и не отличающееся особою культурностью, зато не лишенное своеобразного интереса: это игра, носящая название «Улак» [26].
Мы разместились на возвышении из под разрушенной ныне крепости, окопанной широким рвом. Сотни полторы киргиз на лучших лошадях выстроились в две шеренги и ждали, пока приведенному и тут же зарезанному козлу отрубят голову. Процесс игры состоит в том, чтобы, схватив с земли козла, описать с ним полный круг довольно значительных размеров и бросить его перед нами. Сказать это легче, чем исполнить, потому что каждый из участников стремится отнять злополучного козла, работая для этого, и руками, и ногами, и нагайкою. Победитель, совершивший этот головоломный круг, получает в награду монету в 3–5 копеек, а за особенно лихую джигитовку—10–15 коп. В игре существуют и неко торые правила: так, сходить с лошади ни в каком случае не разрешается и поднимать упавшего козла надо с седла; хватать соперника за руки или его лошадь за узду не полагается; бить чужую лошадь или её седока, по правилам игры, также не следует, хотя этот прием и практикуется усерднейшим образом; бросивший козла на сажень — на две далее назначенного места, теряет право на выигрыш.
Брошенный на землю козел с отрубленною головою — сигнал для начала игры. Обе шеренги всадников, неподвижно ждавших до сих пор, сорвались с места и смешались в кучу, из которой победоносно вынесся киргиз с козлом поперек седла. Часть остальных отделилась, чтобы перерезать обладателю козла дорогу и через минуту опять все смешалось, отставшие врезывались в толпу, немилосердно колотя своих и чужих лошадей, которые поднимались на дыбы, лягались и лезли друг на. друга. Но вот отделился всадник с дорогою добычею на седле и стал описывать круг; с удивительным искусством лавировал он на своем прекрасном поджаром коне между врагами, осаждавшими его со всех сторон и пытавшимися заскакать вперед, находя лазейки там, где казалось бы совсем нельзя пролезть, и вновь вырывался вперед, вцепившись в своего козла. Вот он уже стремглав несется по направленно к нам, ему наперерез скачут другие; нам захватывает дыхание, мы волнуемся за него, стараясь угадать удастся или не удастся ему благополучно миновать последние 30–40 сажен. Ближе, ближе, вот он прорвался сквозь последнюю кучку преграждавших ему путь и, подскакав к нам, красивым и сильным движением бросил козла в ров, к нашим ногам. Тут свалка приняла невероятные размеры. Разгоряченные, обезумевшие лошади и всадники кидались за козлом в ров, давя друг друга; слышался хрип, вырывавшийся с дыханием из десятков грудей, свист нагаек, хлеставших без разбора направо и налево, иступленные лица, налитые кровью глаза… Наконец счастливец, захватившей козла, выпрыгнул из рва и помчался вперед, а за ним ринулась и остальная толпа.
Особенно лихою джигитовкою отличался Аслан-Бек, внук знаменитой Датхи «Царицы Алая», сидевший на прекрасной пегой лошади: для неё, кажется, не существовало, ни препятствий, ни усталости. Я до сих пор не понимаю, из чего сделаны эти люди и животные, и как такие ристалища обходятся в большинстве случаев сравнительно благополучно: очень часто на всем скаку лошадь падает вместе с всадником, и через них проносится вся толпа, — казалось бы разбит чело век вдребезги. Ничуть не бывало: встал, встряхнулся, одним прыжком вскочил на лошадь и уже летит вслед промчавшейся толпе. Только один из упавших при = нас не сразу очутился в седле, а согнувшись постоял некоторое время на месте. Наши казаки не мало дивились на них: «нашему брату, ни в жизнь не усидеть бы», говорили они. В «улаке» принимают участие все: и бедные, и богатые, без различия социальных положений, с тою лишь разницею, что бедные берут получаемую награду себе, а богатые отдают ее нищим, присутствующим здесь (также, впрочем, верхом), но участия в игре не принимающими
Волостной старшина, несмотря на свое великолепие, оказался лишенным такта, что он и доказал, принимая неоднократное участие в игре: состязаться с ним серьезно несмел никто из подчиненных ему киргизов, козла уступали ему добровольно, вступая с ним в борьбу вяло и лишь для приличия, так что каждый раз, как он вмешивался в игру, победа оставалась за ним; раза два он даже брал с собою сына, мальчика лет двенадцати, которому участники и позволяли проскакать с козлом на седле и торжественно сбросить его перед нами. Игра, наконец, прекратилась; у козла повырваны ноги и весь он обращен в бесформенную массу, лошади еле дышат, бока их исполосованы нагайками, у людей красные, потные лица, нередко изукрашенные синяками и ссадинами. Все довольны, расс елись отдыхать, да кстати и полюбоваться на «байгу», которая должна' была начаться тотчас же; участники её уже отъехали по степи за не сколько верст.
Состязаться должны были 8 человек и всем им уже заранее были назначены призы: пришедшему первым — шерстяной халат или 3–4 рубля деньгами, второму— 4 аршина ситца, третьему — нож, остальным 15–30 коп., так что обиженных не было совс ем. Зрелище, собственно, вышло мало занимательным, так как хорошие лошади и наездники в байге участия не принимали: это развлечение досталось на долю мальчиков и подростков, которым хорошие кони еще в руки не даются; к тому же скачка в настоящем случае велась в гору. Вот, наконец, в облаке пыли показались скакуны, один из которых выдвинулся вперед и тяжелым галопом подскакал к нам; за ним, выбиваясь из сил, но еще менее успешно, подваливали остальные; только вдали еще мелькали отставшие, два мальчика 10–12 лет, лошади которых еле трусили рысцою и решительно отказывались, хотя бы на финише изменить свой успокоительный аллюр. Все, так или иначе уже подъехавшие к нам и получившие свои призы, имели вид победителей и посылали саркастические замечания по адресу отставших товарищей; лошади послед них рассудили очевидно, что теперь торопиться уже решительно незачем, и мальчуганы, изо всех сил нахлестывая своих клячонок, подъехали к рву торжественным шагом при дружном хохоте публики. Тем не менее однако, сойдя с лошадей, и они подошли к нам за наградою, которую и получили как должное.
Такое обилие развлечений за раз нас утомило, и мы торопились с обедом, чтобы пораньше улечься спать; последнее нам редко удается, так как возня с фотографией, чистка оружия и составление записок и заметок, требуют немало времени.
9 июля. Рано утром явился волостной, с которым мы произвели расчет за забранных баранов, молоко, и пр. Около 8 часов мы вышли по направлению к Бар-Дабе (Белая гора), которая лежит по ту сторону Алайской долины, у подножия Заалайского хребта. Мы так избалованы теперь разнообразием горных дорог, что этот переход нам показался скучным, а потому и длинным; все время тянется перед глазами ровная, зеленая долина с белеющим вдали снежным хребтом. Раздражало также обманчивое впечатление о дальности расстояния: нашему неопытному глазу казалось, что ширина долины совсем вздорная, версты 4–5, и что вот-вот мы будем в Бар-Даб, но время шло, а цель нашего перехода была все так же далека, как и прежде.
К полудню мы, однако, подъезжали к приготовленным для нас юртам, с версту проехав по широкому, состоящему из речной гальки руслу р. Бар-Даба. В настоящее время река почти пересохла и лишь посередине её остался быстрый, шумящие ручей; весною же река разливается, и переезд через нее в стесненном горами узком проходе почти невозможен.
Наши юрты были раскинуты вблизи лагеря полковника М — го, производившая здесь свои работы. Из ущелья дул сильный, холодный ветер, изредка моросил дождь. Над самым лагерем рабочими М — го производится добыча необходимого для работ камня и, за неимением взрывчатых средств, самым примитивным способом: ломами, кирками и руками рабочие отделяют более или менее крупные глыбы камня, которые и спихивают под, гору. С шумом, похожим на выстрел, глыбы эти скатываются вниз, подпрыгивая как мячики и иногда разбиваясь на мелкие куски.
11 июля. Отсюда думаем идти на Кок-Су через перевал Кизил-Арт (14.000 фут.). С некоторым страхом гадаем о впечатлении, которое произведет на нас высота перевала: это нечто в роде ожидания морской болезни. Кое-кто из нас трусит, и доктор запасается на дорогу нашатырным спиртом, коньяком и гигроскопическою ватою на случай кровотечений носом. Затрудненным дыханием страдаем мы теперь все. Мурза не спал всю ночь от одышки и головной боли.
Около 5 час. дня, несмотря на яркое солнце и тепло, пошла крупа со снегом; сыпалась она с чистого, синего неба, по которому плыли лишь маленькие белые облачка: и это 11 июля, когда у нас на Руси Ольги справляют свои именины и изнывают от жары.
Муж с охотниками отправился в Кок-Су сегодня, рассчитывая по пути поохотиться, мы же нагоним их завтра.
12 июля. Вышли сегодня из Бар-Дабы около 8 ч. утра; ночь была теплая: минимум показал + 1,5 0 С.
По мере удаления от Бар-Дабы, растительность становится крайне бе дною; попадется лишь ревень да терескен, который заменяет здесь топливо. Терескен — низкий кустарник, вид которого несколько напоминает полынь; корень этого растения гораздо сильнее развит, чем верхние части его: «терескен» по киргизски значить — растение наоборот. Горит оно целиком, с корнями и зеленью.
Подъем к перевалу Кизил-Арт идет пологими зигзагами прекрасно разработанной дороги, которая приводить на высшую точку его почти незаметным образом. Средства, заготовленные против бедствий, долженствующих постигнуть нас на перевале, к счастью, никому не понадобились; один Б. торопился ехать далее, уверяя, что его тошнить. Высочайшая точка перевала. обозначена двумя грудами камней, а самое место киргизы, очевидно, почитают священным, судя по массе наваленных здесь черепов и рогов архаров и кииков, которые являются своего рода жертвоприношением; к воткнутым в камни веткам привешены всевозможные лоскутки, тряпочки и конские волосы. Тут мы остановились, чтобы закусить и записать показания барометров.
Еще задолго до перевала почва покрыта большим количеством альпийских цветов, скромных, маленьких, но удивительно милых; все они растут крошечными кустиками, на которых, словно звездочки, мелькают. белые, розовые, бледно-лиловые цветки.
За перевалом картина резко меняется: перед нами развернулась обширная долина, всю ширину которой от края и до края занимало русло реки Кок-Су (или Кок-Сай — зеленый ручей), в настоящее время почти пересохшее: лишь небольшие ручейки бороздили его кое- где. По этому руслу идут протоптанные тропинки. Горы, окаймляющие эту долину, представляют стран ную, не лишенную своеобразной красоты, но дикую и пустынную картину: лишь кое-где небольшими куртинами растет редкая, чахлая травка, все остальное пространство голо и пусто. Здешние горы лишены тех резких, ярких, бьющих в глаза красок, которые поражали нас еще недавно: на всем лежали мягкие, полинялые, серовато-желтые тона. Та же мягкость и неопределенность видна в самых очертаниях их куполообразных вершин, на которых кое-где залежавшийся снег выделяется ярким пятном. Сверху печет солнце, сзади с снегового хребта дует резкий ледяной ветер. Сухость воздуха чрезвычайно велика: пересыхают горло и губы, стягивает кожу лица и рук. Топлива нет совсем и его пришлось захватить с последней стоянки.
Около наших юрт шныряют киргизы, привезшие их для нас с Мургаба; внешность их, также как и костюм несколько отличаются от виденных нами доселе.
12 июля. Минимум за эту ночь показал — 12° С. Утром все было покрыто инеем, реку затянуло льдом. Часов в 8 двинулись для 30- верстного перехода к северному берегу оз. Кара-Куль. Солнце ярко сияло, было тепло, хотя временами и дул порывистый, холодный ветер. Речная галька перемешивалась здесь с леском и щебнем и образовала твердый грунт, по которому лошади шли словно по паркету. В этой области не имеющей стока, ветер, вода и атмосферные явления, веками и дружно производят свою разрушительную работу, стремясь сгладить и разровнять все шероховатости, выступы и углубления. По-прежнему безжизнен общий характер местности, над которою опрокинулся густо синий свод неба, светлеющий к горизонту и почти черный к зениту; нигде ни облачка. Невольно приходит в голову сравнение с преддверием Дантовского ада, до того все пусто и безнадежно кругом; впечатление это, усиливают в изобилии встречающиеся черепа и кости павших лошадей, погибающих, вероятно, зимою во время буранов: нас окружала характерная картина Памиров, «Крыши мира».
Легкий подъем привел нас на небольшой перевал Уй-Булак, с гребня которого нам бросилась в глаза ярко синеющая на горизонте полоса. Словно, по желтоватому пыльному фону, громадною кистью проведен мазок ярким кобальтом: перед нами лежало оз. Кара-Куль, то самое, о котором мы едва дерзали мечтать, отправляясь в свое путешествие. Виден нам был Лишь небольшой клочок озера, так как с северного берега вся ширь его закрывается гористым полуостровом, перерезывающим его поперек. Лагерь пришлось, к сожалению, раскинуть вдали от озера, так как ближе к нему не было пресной воды. Сейчас же по приезде на месте стоянки слегла Н. П., простудившаяся, вероятно; накануне в Кок-Сай, когда после выпавшей крупы, в холод и сильный ветер отправилась гулять в тонком непромокаемом плаще. Нездоровье её грозило принять серьезный оборот, судя по сильно повышенной температуре и мучительной боли головы и всего тела. К утру ей, однако, стало легче, благодаря энергичным мерам, принятым доктором.
13 июля. Минимум за ночь —6 °C. Мои глаза несколько пострадали; пришлось вооружиться дымчатыми консервами.
14 июля. Ночь сравнительно тёплая — 3,5° С. Значительная высота, на которой мы находимся, дает себя чувствовать лишь легкою, но постоянною головною болью.
Наши караванные животные нашли уместным дать себе сегодня отдых от обычных, принудительных трудов и с этою целью разбежались по окрестным горам; но к сожалению расчеты их не согласовались с нашими, а потому их, хотя и поздно, но переловили, навьючили и заставили перекочевать на южный берег озера. Особенно сетовать им, впрочем, было не на что, так как переход был короткий (всего 17 верст). и идти приходилось по ровному, твердому грунту. Вчера М. М. вернулся с экскурсии к озеру, с богатою добычею: в озерном иле оказалось значительное количество мелких рачков, красных и черных, а несколько далее берега ему удалось, наловить мелких рыбешек, по-видимому мальков, с вполне ясно определившимися подробностями. Не имея в своем распоряжении лодки, он, к сожалению, не мог сделать исследований посредине озера, на более глубоких местах. Многие авторитетные голоса категорически отрицают существование рыбы в оз. Каракуль, допуская в нем органическую жизнь вообще лишь в незначительных размерах. Но эти мальки? Это рыбы — несомненно.
Рис. 36. Обрывы и осыпи конгломерата по пути к озеру Кара-Кулю.
Обилие на озере бакланов и чаек как будто также доказывает, что они именно в нем находят источники питания[27].
Почва пропитана солончаками, соли выступают всюду, вокруг каждого болотца; озеро окаймлено белою полосою солей, целые площади покрыты ими как снегом. Растительность скудная.
15 июля. По пути из Бар-Дабы на Кок-Сай охотники наши встретили маленькое стадо архаров, увидав его на расстоянии всего сотни шагов, и подняли невероятную пальбу: палил М — в, палил муж, а архары стояли на месте, с изумлением на них смот рели и наконец медленно удалились, не потеряв ни одного животного, не только убитым, но даже и раненым: наши немвроды были сконфужены. А не ме шало бы пополнить дичью наши запасы: говорят, что вплоть до самого озера Ранг-Куль мы не найдем, ни юрт, ни провизии. Вчера киргиз добыл нам всего одного барана, мясо которого должно прокормить нас, рассчитывая на маленькую задержку, дней 6. Очень кстати поэтому пришелся один из двух гусей, убитых сегодня мужем; другой поступил в коллекцию М. М., которую удалось пополнить еще двумя куличками и прекрасною чайкою; в желудке которой кроме мелких рачков, ничего интересного не найдено.
Картина кругом нас характерно памирская: плоская песчаная долина, окаймленная куполообразными горами, голыми, унылыми, желто-серыми; порывистый ветер поднимает тучи пыли и песку, и пылью этою, как кисеею, затянуто все кругом: и эти горы, и мелькающее вдали озеро.
Только сейчас удалось мне побывать на берегу самого озера. Вблизи оно производит впечатление морского залива: тот же шум прибоя, только более частого, тот же живительный своеобразный, запах, тот же горько-соленый вкус воды. Так же, как там, у далекого беспокойного моря, и эта мертвая природа ожила и осмыслилась близ вечно двигающегося, изменчивого и словно дышащего озера.
Прежний бассейн озера занимал, по-видимому, гораздо большее, чем теперь, пространство, в чем убе ждает даже самый поверхностный обзор местности; в расстоянии не менее версты от теперешнего озера, грунт становится рыхлым и илистым (серовато-зеленого цвета), с обильными прослойками слежавшихся водорослей; попадается также масса ракушек.
Рис. 37. Берег оз. Кара-Куля. Вид на восток.
По мере приближения к берегу, под копытом лошади слышатся пустоты, в которые нога ее нередко и проваливается; часто встречаются углубления, по-видимому провалы, на дне которых стоит вода. На самом берегу озера громоздятся обширные бугры, подмываемые водой с одной стороны и отлого спускающиеся к суше с другой; поверхность их состоит из того же ила с еще большим количеством водорослей, уже почти обратившихся в торф; те же пустоты встречаются и здесь. Сойдя с лошади, чтобы пробраться поближе к воде, мне с удивлением пришлось убедиться, что весь этот высокий, бугристый берег состоит из мощного (в несколько метров толщины) пласта льда, прикрытого грунтом лишь аршина на полтора: в разрезе береговых бугров, подмытых водою, это было видно самым наглядным образом. И далее вправо и влево тянулся этот высокий берег на своем ледяном фундаменте, местами казавшемся черным от налипшей пыли и грязи, местами искрившемся на солнце всеми цветами радуги. Кажется можно предполагать, что все пространство, с которого начинается илистый грунт, покоится также на слое льда; таянием последнего и объясняются, вероятно, как пустоты, по звуку судя, занимающие большие пространства, так и большие и маленькие ямки, озерца и болотца, образовавшееся вслед ствие провалов и содержащие всюду пресную воду.
Охотники вернулись, с триумфом везя самца архара; им они надеются восстановить свою пошатнувшуюся репутацию, хотя должны были сознаться, что и этот архар дался им нелегко. Первым увидал стадо, шагах в 800, конечно киргиз, остальные заметили его лишь, когда оно двинулось с места. Все, по обыкновенно, стремились выпустить возможно большее количество зарядов, что и. исполнили блестяще: сделано было 47 выстрелов, по-видимому, безрезультатно. Тот же киргиз, однако, своим соколиным глазом заметил, что одно животное должно было остаться на месте; и животное действительно оказалось на месте, хотя вследствие обилия полученных им пуль приписать его гибель тому или иному из участников охоты, совершенно невозможно.
1б июля. Ежедневно с 11 до 6 час. дня дует холодный, порывистый ветер. Лица наши утратили всякое благообразие, благодаря вспухнувшим носам и потрескавшимся губам. Одышка продолжает несколько надоедать, хотя в этом отношении и замечается улучшение; при сморкании появляется кровь. Приходится отказаться от нашего любимого «палау», так как рис на этой высоте не разваривается, несмотря на усиленное кипячение; вода закипает при 83 0 С. [28].
Направляясь отсюда к оз. Ранг-Куль, берем с собою живых баранов, которых вместе с молоком ухитрился добыть иллик-баши [29]: он ездил за ними куда-то в горы, более чем за десять верст.
В нашем с Н. П. распоряжении состоят два казака, прикомандированные к нам распоряжением генерала Ионова; оба еще совсем молодые ребята, почти мальчики (хотя и оказались женатыми), оба из одной станицы и одновременно ушли на службу. Они трогательно дружны и скучают друг без друга так же, как наши ослики. Петр — белокурый, розовый, мечтательный и неповоротливый малый; друг его Дмитрий — русый, загорелый, проворный и сообразительный; он исполнен уверенности в том, что не боги горшки обжигают, а потому на фразу, начинающуюся словами: «сумеешь ли…», он торопливо и не слушая продолжения отвечает неизменно: «так точно, сумею» — и ни разу не ошибся. Помимо разных услуг в дороге, он отвечает и за горничную, и за прачку: с последнею обязанностью он справляется мастерски, особенно если принять во внимание, что белье стирается в холодной воде его, впрочем, очень конфузит необходимость, за неимением утюгов, подавать дамам неглаженое белье. С Петром он обращается нежно и покровительственно.
Сегодня достойным образом отпраздновали мои имен ины: солдатам и казакам поднесли водки и дали по новому серебряному рублю, после чего уже для себя устроили настоящее пиршество: М — в торжественно извлек бутылку отличного Самаркандского вина, и мы соборне принялись за изготовление шоколада, для которого киргиз еще утром доставил нам молока (конечно кутасового); каждый по мере сил и умения скоблил шоколад, которого и извели несколько плиток; остальное предоставили искусству Мурзы и расселись в кружок в ожидании редкого угощения. Явился наконец Мурза с пустыми руками, но с самой предупредительной улыбкой и радостно сообщил нам, что «молоко свернилос» (свернулось). Крик негодования и недоверия встретил это заявление и кастрюля с шоколадом была затребована для проверки: в мутной желтой воде плавал коричневый творог, — шоколадом этого конечно назвать было нельзя. Но решимость потребить «пирожное» в той или иной форме, была в нас так непоколебима, что просто «шоколад» был переименован в «шоколадный крем» и под видом такового съеден, не без некоторого, впрочем, риска для здоровья.
Каждую ночь бывают небольшие морозы; снега до сих пор однако не было, хотя по уверению полковника З — го, четыре раза побывавшего на оз. Кара-Куль, ему ни разу не удавалось избежать снежного бурана, даже и в июле.
17 июля. Сглазила. Вчера еще я тешила себя надеждою, что снежные бураны в июле на Каракуле — миф; сегодня же, выйдя из юрты в 6 час. утра, чтобы умыться в нашем будуаре-палатке, я не узнала мест ности: все кругом было покрыто снегом, который продолжал падать крупными хлопьями; гор не было видно— их словно задернуло белою пеленою. Снег, впрочем, был мокрый;и минимум за ночь показал +3,5 °C. Часов в 7 несколько просветлело; как-то сбоку, точно одним глазом глянуло солнце, а через полчаса от снежной картины не осталось и следа, только горы были еще посыпаны снегом до подошвы. Буран — не буран, а снега навалило изрядно.