ВЫЛЕЗАЙТЕ, РЕБЯТКИ, ВЫЛЕЗАЙТЕ!!
Утром назначен был отлет. Цилиндры (теперь они носили кепки, но я их буду называть попрежнему) ровно в семь часов бережно внесли в машину квадратный — с кубический метр — ящик; очевидно, это был знаменитый смертоносный аппарат в упакованном виде.
Джексон вставил в аккумуляторы унесенные им части и закрыл усилитель в потолке.
— Ну, профессор, будем готовы к путешествию, — сказал он мне. Его лицо было мрачно.
— А если я откажусь от управления?..
Джексон намеревался вспылить, но подошел пуговка:
— Ну-ну, не надо бунтовать, — проговорил он добродушно и открыл шторы окна.
Кругом машины собралась вся та компания, которая присутствовала на собрании, и опять ею предводительствовал цаплеобразный человек. Он о чем-то горячо толковал, размахивая длинными руками и жестикулируя носом. Что-то, по обыкновению, напыщенное и воодушевляющее. Последнее, без сомнения, адресовалось к нам, но толстые стекла окна и предусмотрительно прикрытый усилитель в потолке не пропускали в машину звуков, и мы — я и два цилиндра — не чувствовали ни малейшего воодушевления; наоборот, скорее были склонны к унынию…
Цаплеобразный человек взмахнул в последний раз руками, будто собирался вместо нас упорхнуть в небо, но не упорхнул, а только раскрыл широко свой клюв. То же проделала и вся компания.
Джексон решил, что напутствующий митинг закончен и опустил шторы.
— Ну, профессор, летим, — угрюмо проронил он.
— В самом деле, надо лететь, — печальным эхом отозвался его друг.
Кажется им, этим авантюристам, не особенно улыбались перспективы покинуть верную родную землю, променять осязательную синицу на призрачного журавля в небе.
Я уверен, что из всех пассажиров одни ребята чувствовали себя сносно и даже, пожалуй, радостно.
И я уже собирался предложить, воспользовавшись всеобщим унынием, выгодную для обеих сторон сделку, как четырехугольный пройдоха извлек из кармана маузер:
— Ну, садитесь же, профессор, мы вас очень просим!..
О, ехидное существо! Как он был ненавистен мне в эту минуту!..
Джонсон предупредительно открыл в носу машины оконце, и я опустился на стул, имея перед собой бледнолицую Луну, в качестве того проблематичного журавля, которого предлагалось поймать.
С правого бока от меня находился аппарат, отмечающий высоту под'ема, с левого — регистрирующий скорость. Сзади стоял Джексон с револьвером и любезно об'яснил, как надо пользоваться обоими аппаратами. Штука не мудреная, в особенности, если принять во внимание револьвер.
Еще сказал Джексон:
— Нужно, чтобы наша начальная скорость, хотя бы на расстоянии 200 километров от Земли, дошла до 10,9 километров в секунду, иначе нам ни за что не преодолеть тяготения земли…
Последнее мне было известно во всяком случае лучше, чем ему. Сюда он мог бы и не соваться. Я быстро высчитал, какое ускорение потребуется делать в каждую секунду. Чудовищное, нужно сказать, ускорение…
— Держитесь, — нарочно по-русски сказал я, чтобы мое предупреждение дошло до ушей подкоечных обитателей.
И хотя цилиндры уцепились за специально для того предназначенные скобы, их оторвало и отбросило в конец машины, — настолько резок был наш прыжок в направлении к бледнолицей планете.
Неиз'яснимо громадное удовольствие доставляло мне управление машиной, хотя оно было значительно труднее, чем эксперименты с гирями: здесь приходилось порядочно напрягаться.
На расстоянии 200 километров от Земли скорость наша равнялась не 10,9 кил. в 1 сек., а целым 15 километрам. Я превзошел задание. Это значило, что если бы я продолжал держаться в ускорении хода той же прогрессии, то мы достигли бы Луны через 2–3 часа.
Однако уже через полчаса на расстоянии от Земли в 36.000 километр, я почувствовал боль в висках и решил не напрягаться; ведь Луна от нас никуда не уйдет. Кроме того, интенсивное внимание к управлению не позволяло мне следить за подозрительным поведением моих спутников. И я постепенно, незаметно для них, уменьшил скорость до 700 километров в минуту; таким образом наш перелет должен был бы занять семь-восемь часов.
Луна определенно увеличивалась с сокращением расстояния. Великолепную картину представляла собой ее поверхность с кратерами, горами, морями и пустынями. К сожалению, я не мог ей уделить должного внимания, ибо "приятели" мои очень скоро подняли сзади меня весьма недвумысленную возню.
Предоставив движение машины ее инерции, я перевернулся на стуле…
Мистер Джексон и мистер Джонсон, распаковав ящик, устанавливали граммофоноподобный аппарат, рупором направив его в заднее оконце над койками, прямиком к Земле…
Они не хотели ожидать прибытия на Луну.
* * *
Авантюристы не скоро заметили моей застывшей в немом ужасе физиономии, а заметив, усмехнулись.
— Ол райт? — сказал Джексон, подходя ко мне и бесцеремонно поворачивая меня на стуле.
Я вдруг обрел дар слова, я запротестовал: мне необходимо видеть Землю для регулирования движения и направления полета; я должен сидеть именно так, как сел… я…
— Ол райт, — снова сказал Джексон и, скорчив препаршиво-ехидную физиономию, разрешил мне наблюдать за Землей…
Земля вращалась вокруг оси, и скоро должен был наступить тот момент, когда территория союзных республик покажется в заднем оконце.
— Подождите, голубчики! Я вас заставлю прозевать этот момент, — мысленно пригрозил я и незаметно прибавил ход машины.
Через несколько минут мы попали в мертвую полосу, где силы притяжения Земли и Луны взаимно уравновешивались. Все предметы, в том числе и мои остервеневшие мучители, отделились от пола и повисли между ним и потолком (койки были привинчены к полу).
— Годдэм! — выругался Джексон, беспомощно паря посреди машины. — Скоро это кончится?…
— Не раньше, чем через час, — с невинной физиономией отвечал я, а в душе злорадствовал: воспользовавшись бессилием цилиндров, я почти остановил движение машины.
Но Джексон по скобам на потолке добрался до меня, взглянул на аппарат, отмечающий скорость и рассвирипел:
— Тысяча чертей и две тысячи ведьм! Вы смеяться над нами вздумали?! Сейчас же ускорьте полет!..
Его приказание сопровождалось выразительным жестом к карману, — я машинально повиновался.
— Быстрее! Быстрее!..
Я довел скорость до 700 километров в минуту и решительно отказался:
— Больше не могу. Устал.
Должно быть мой вид соответствовал моим словам. Джексон глянул мне в лицо:
— Чорт с вами, отдыхайте.
Машина очутилась в сфере притяжения Луны. Восстановилось нормальное положение всех предметов. Мы опускались на Луну.
Одно меня утешало: Земля исчезла из заднего оконца. Она была где-то над нами.
Если бы только этот проклятый "четырехугольник" не был так настойчив и так изворотлив!..
Ведь он нашел выход и из этого положения! Он заставил меня повернуть машину так, чтобы Земля глядела в боковое окно. И авантюристы снова принялись за установку психо-магнита.
Земля смотрела на нас своим азиатским материком, но еще немного и покажется наш Союз…
Для меня время текло невероятно быстро. Авантюристам же, наоборот, оно казалось страшно замедленным.
— Пpoфeccop, отлетим немного вправо, — вдруг предложил пуговка. — Не правда ли, Джек, мы можем не ожидать этой медлительной старушки Земли, а сами возьмем ту дистанцию и угол, с которых нам удобнее будет действовать?..
Джексон одобрил блестящую мысль достойного своего друга и приказал мне взять вправо, т. е. почти выйти из сферы притяжения Луны.
Мой истощенный мозг еле справился с новой задачей, но сделал это я без всякого колебания: ибо я решил действовать…
Я вспомнил, что ребята пели грузинские песни, следовательно, этот язык они знают. Что касается меня, то я знал добрый десяток всяких языков. Грузинский язык послужит мне для информации моих друзей; а в какой форме это сделать, чтобы не возбудить подозрения цилиндров, я уже придумал. Но сначала нужно обезвредить противника: ведь у каждого из них имеется по револьверу, и они не замедлят пустить их в действие. Поразмыслив немного, я справился и с этой задачей.
Пока цилиндры ползали на четвереньках вокруг магнита, плохо разбираясь в его устройстве, я быстро привел в исполнение осенившую меня мысль: согнул передний проводник кольца, надетого на моей голове, и направил его на тот карман мистера Джексона, который оттопыривался под тяжестью револьвера…
О, это была пустяковая задача! Гораздо более легкая, чем с гирями… Револьвер ловко улизнул от своего хозяина и плавно опустился, движимый током психо-энергии, на мягкую койку. С одинаковым успехом я проделал то же самое в с карманом м-ра Джонсона. Они ничего не заметили: так дьявольски сложен был механизм психо-магнита (смеюсь, конечно: он устроен весьма просто).
Ко второй части своего плана я приступил не без колебания и не без тяжкой внутренней борьбы.
Предварительно я опустил машину с наивозможной скоростью, чтобы в случае неудачи действие смертоносного аппарата ослабилось хоть расстоянием.
И вот срывающимся и нервным голосом я запел на грузинском языке:
"Слушайте, ребятки, слушайте…
Цилиндры приводят в действие свой аппарат…
Они…"
— В чем дело? — резко прервал меня Джексон, подходя ко мне и в упор глядя. Очевидно, он опасался на целость моего рассудка.
— Пою, — отвечал я, — национальную песню… Так легче управлять машиной… Понимаете: механизация происходит…
Четырехугольный взглянул мне и самые зрачки:
— Ну, пойте, — усмехнулся он и отошел.
Я еще прибавил ходу и снова запел:
"Слушайте, ребятки, слушайте…
Вылезайте-ка из-под кроватей…
Я их обезоружил…
Их маузеры у вас на койках…
Только вы не стреляйте,
А то продырявите машину,
И мы погибнем"…
Получилась весьма занятная песенка; нет нужды, что белыми стихами. Мотив был тоже мой и мотив, смею уверить, недурненький. Положительно, я только теперь познаю самого себя!..
Мистеры ничего, не подозревали. Да и что они могли подозревать в своей небесной безопасности?… Поглядывая искоса на меня и усмехаясь, они продолжали делать гнусное дело.
Мне пришлось повторить песню еще раз. — Уж не заснули ли ребятки? — мелькнула страшная догадка.
Нет… Драпри, наконец, зашевелилось; одновременно у меня засосало под ложечкой и в разных других местах.
— Руки вверх!!! — громом, упавшим с безоблачного неба, прогремело приказание.
Жуткая и отрадная картина: моя юные друзья стояли с наганами в руках!..
Мистеры схватились за карманы, затем разинули рты, вытаращили глаза и замерли в позе неиз'яснимого недоумения… Они были ошеломлены, подавлены, убиты… Они были похожи на безобразных павианов, которым только что обрубили хвосты; и вместе с тем на человека, которому из озорства кто-то плюнул в ухо…
Глазастый Миха, заметив рупорный аппарат, ногой разнес его в щепы.
Вихрастый скомандовал.
— Мишка, найди веревок! Свяжем этих господ!..
Момент этот чуть было не погубил их:
Как только Миха уклонился немного в сторону, — бомбой сорвался пуговка и вышиб из его руки револьвер.
Григорий устремился на помощь и прозевал выпад четырехугольного. Его наган тоже покатился на пол.
Теперь силы были далеко не равными: Миха еще кое-как отбивался от насевшего на него пуговки, а Григорий, оступившись, сразу угодил под живот четырехугольного монумента.
Забыв об управлении, забыв обо всем, забыв о том, что мне вот уже как 25 лет совершенно не приходилось участвовать в физической борьбе, я, со своими слабыми и неуклюжими кулаками, коршуном (наверное очень потешным) налетел на четырехугольного и… в следующую секунду тем же самым коршуном (еще более нелепым) понесся в обратном направлении, получив от гиганта Джека чудовищный толчок в грудь. При падении я ударился о стул, о проводники; что-то переломал, что-то скорежил… После чего стал с большой медленностью приходить в себя.
Мое неудавшееся вмешательство все-таки принесло Григорию небольшую пользу: он успел выбраться из-под противника. Теперь по полу катались два колеса, две пары, хрипя, изрыгая брань — на английском, грузинском и на русском языках, — нанося друг другу такие удары, от которых у меня заочно трещали скулы, а из глаз сыпались искры.
У первой пары силы были приблизительно равными. Постреленок Мишка ловко увертывался от об'ятий пуговки, походя издеваясь над ним, но "положить гунявого на обе лопатки" — в чем он беспрерывно клялся, сопровождая клятву неудобосказуемыми словами насчет бога, веры и прочего, — ему все-таки не yдавалось… Со второй парой дело обстояло скверно; слишком уж монументален был один из противников.
Я отдышался в пришел в себя в той фазе бopьбы, когда Григорий снова попал на низ. Джек одной рукой держал его за горло, другой шарил у себя за поясом, конечно, искал нож…
Боги! Какой это был омерзительный момент! Я человек интеллекта, 45 лет проживший, в чистоте сохраняя свое человеческое достоинство, вдруг проникся первобытной кровожадностью, звериной свирепостью к человеку же, правда, к авантюристу и негодяю первой марки, но все-таки…
Да посудите сами: не мог же я допустить, чтобы на моих глазах зарезали славного мальчугана, как режут обычно поросят или кого бы то ни было?..
Около моих ног валялся револьвер… Судорожным рывком я схватил его…
Отвратительный Джек уже нащупал нож, уже скривился в окончательно отвратительную гримассу, долженствующую означать победную улыбку и… и… в этот самый миг я, закрыв глаза, стиснув челюсти, побледнев, похолодев, всею своею шестипудовой тяжестью, обрушился на его голову, действуя револьвером, как молотом… У меня нет твердой уверенности в том, что я не ревел, подобно раз'яренному быку, нанося эти удары…
Когда я открыл глаза, обстановка резко изменилась: Джек с расковырянной "под картошку" (словечко Гришкино) головой, недвижимый лежал у моих ног, а вихрастый юноша колотил револьвером пуговкину голову…
Как низко может человек пасть, поддавшись аффекту!..
Тут только я вспомнил о полете…
В боковые окна не было видно ни одной планеты, в заднее и переднее-также. Следовательно, Земля и Луна находились или под нами или над нами.
В оконце ударил ослепительно-яркий солнечный свет… Мы пронеслись мимо Луны и теперь падали на Солнце…
Я бросился в механизму управления. Он был не годен, — так я его отделал своими боками. Стрелка скорости показывала 10.000 километров в минуту. И с каждой новой минутой цифра эта возрастала и возрастала под влиянием притяжения Солнца.
Через несколько минут скорость достигла 15.000 километров…
Взяв себя в руки, я осмотрел подробней изломанный механизм.
О, счастье! Не хватало только одного проводника, сокрушенного моей головой; второй проводник и второй аккумулятор, хотя и сильно помятые, могли отвечать своему назначению. Но, как я ни напрягался, мне удалось лишь немного сократить быстроту падения — до первой цифры — в 10.000 килм. в мин.
Вы что-то хотели сказать, профессор? — обратился ко мне Григорий, нарушая тягостное молчание, в которое мы невольно погрузились.
Я сказал, как обстояло дело.
— Там очень тепло? — спросил Михa.
— За шесть тысяч градусов можно смело ручаться…
— О-о! Это значит мы в конец расплавимся…
И все таки они не унывали, эти юнцы. Перспектива неизбежного падения на Солнце им казалась очень занимательной, во всяком случае достойной оживленного обсуждения пополам с ерундой и вздором… О, беспечная молодежь!..
— Подберите слезы, старина! ударил меня по плечу старший — Неужели вы все десять суток намерены проплакать?!.
Юнец шутил: я и не думал плакать, но… было очень, очень тяжело на душе…