РАССКАЗ АНДРЕЯ
— Я знал, что вы прибыли, — говорил Андрей (это был он, знаменитый путешественник по Вселенной), — но я ожидал других — вернее другого…
Мы сидели в избушке, сложенной из сигиллярий и каламитов и скрепленной морскими лианами; весело трещал очаг, что было совсем не лишнее, так как мы изрядно вымокли под проливным дождем негостеприимной планеты.
— Безотрадное явление, — сказал по этому поводу хозяин избушки, бросив взгляд через окно. — Атмосфера Венеры так набухла водой, что небо постоянно плачет. За все время, сколько я здесь живу, не было ни одного сухого дня: дождь, дождь и дождь… Он, правда, не опасен — простудиться трудно, — сами видели, что на Венере, все равно, как в хорошей бане, но надоедает сильно… Я изрыскал всю планету вдоль и поперек в поисках недождливой местности и нашел такую только на полюсах и около них; но там вместо дождя — беспрерывный снег. Нанесло сугробища в несколько километров высотой. И там уже совсем безотрадно: ни зверя, ни деревца, одна белая смерть… Я изредка для разнообразия навещаю и те местности, но не выживаю в них долго… Здесь хоть у меня есть друзья, с которыми я коротаю дождливые дни…
Он высунул голову в окно и резко свистнул.
Послышался грузный по лужам бег с тяжелой одышкой. Кто-то зацарапал в дверь. Андрей толкнул ее и впустил двух бесподобно милых зверенышей, от которых мы мгновенно забрались с ногами на скамейки-пни.
Это были два ящеро-подобных животных, каждый длиною с метр. Они имели непомерно большие изумрудные глаза, широкие головы с рядом мелких острых зубов на челюстях и туловище с двумя парами когтистых ног, постепенно суживающееся от головы до хвоста.
Андрей безбоязненно взял одного звереныша на руки; тот оскалил зубы, забил хвостом и стал гудеть-подвывать, выражая тем свое большое удовольствие. Второй оперся на хвост и на задние лапы; а передними зацарапал по его коленям.
— Здешние цари природы, — представил нам их Андрей.
— Это — бранхиозавры, — отозвался я, все еще не спуская ног, хотя ребята уже зацапали второго звереныша и принялись, по своему обыкновению, дурачиться с ним. — Самые примитивные четвероногие. Они, очевидно, земноводные?
— Да, — согласился Андрей, — они одинаково любят и землю и воду. Детство же свое они целиком проводят в воде в виде головастиков…
Вихрастый Гришка доигрался. Ему очень хотелось научить бранхиозавра стоять на голове (сам-то он постоянно даже ходит на ней); бранхиозавр никак не понимал, чего от него требуют, и в конце концов куснул дресировщика за палец.
— А, чорт! — крикнул Гришка, обсасывая кровоточащий палец, — удивительно невоспитанное животное! Чем ты его кормишь, Ком-са?..
(Они уже теперь и друг друга почему-то величали "Ком-сами").
Андрей поставил с полки два куска чрезвычайно белого мяса, кинул его своим воспитанникам и выпроводил их за дверь.
Вот что он нам рассказал затем по поводу своего чудесного пребывания на Венере.
— Возвращаясь из далекого путешествия, с Земли № 4 от славных "сосиалей", я должен был неоднократно опускаться на встречных планетах, чтобы заряжать психо-аккумуляторы. На иныx планетах я встречал высоко opганизованную жизнь мыслящих животных, и там мне легко удавалось, пополнить в машине запас психо-энергии. На других, в роде настоящей, жизнь заключалась в простых первобытных формах и тут уже не взыщите-брать было нечего: я кое-как добирался до следующей планеты с мыслящими организмами, заряжал аккумуляторы, отдыхал и продолжал дальнейший путь.
Мне оставалось сделать всего лишь одну-другую сотню миллионов километров, чтобы попасть на родную Землю, но я не рассчитал заряда — машина разрядилась вчистую, и я принужден был опуститься здесь, где вы меня видите. Тщетно искал я на этой планете высших форм жизни. Мои четвероногие друзья и их порода стояли во главе этой жизни, венчали, так сказать, ее творческие достижения. Но oт них была такая небольшая польза, что — я высчитал — мне понадобилось бы два с половиной года для достаточного наполнения аккумуляторов их психо-энергией… Однако полеты в пределах Венеры стали для меня возможны уже через месяц.
По прошествии этого срока я попытался силою изучения своего мозга известить Никодима, моего товарища по Луне, о печальном положении вещей. Это мне удалось. Мои психо-волны дошли до него, и он меня известил в свою очередь, что он находится в Америке, занятый какими-то научными изысканиями…
— В Америке?! — вырвалось у всех нас троих, но мы не стали прерывать рассказ.
— Да, в Америке… Он, по причине тех же самых изысканий, не мог сейчас же прибыть за мной; я его и не торопил, отдавшись изучению здешней природы и жизни. Мы ежедневно сносились друг с другом посредством психо-радиации; между прочим, тогда я и передал ему описание последнего своего путешествия по Вселенной…
— Потом он почему-то вдруг замолк, и вот с тех пор прошло уже около семи месяцев…
— Семь месяцев!? — воистину ужаснулся я. — И вы не удавились, не застрелились, не наложили рук на себя, находясь столько времени один-одинешенек на этой безлюдной и угрюмой планете?!.
— Нет, ничего такого не было, — засмеялся Андрей, — было только чортовски досадно, что приходится сидеть здесь, сложа руки, коптить и без того прокопченное небо, когда мои силы нужны революции…
Вот так воля у этого юноши. Вот так дисциплинка нервов!.. Ему было лишь "чортовски досадно!?" Да я за эти семь месяцев сотню раз успел бы повеситься, утониться, зарезаться или еще что… А ему только, досадно!.." Нет, уже тут форменная "Ком-са", белая и черная магия и больше ничего!..
— Семь месяцев прошло с тех пор, и я больше не получал от Никодима ни одной весточки. Я предполагал: или он пустился отыскивать меня и погиб в беспредельности Вселенной, сбившись с пути, или он остался в Америке и… тоже погиб…
— Это сволочи цилиндры! — не удержался "вихрастый" и вскочил в возбуждении со скамьи. — Это они его ухлопали… Скажи, Ком-са твой друг Никодим не назывался ли еще Никандрием?..
— Да. Он мне сообщал, что принял такую фамилию в Америке…
— Это они! Это они! — "вихрастый" готов был бежать на берег моря, где остались бездыханные "цилиндры", чтобы… не знаю, что он хотел с ними делать; мы его удержали…
— Я догадывался, что в нашу радиацию кто-то проник, — сказал Андрей, — кто-то перехватывал наши мысли, — но мне не хотелось верить смерти друга… Итак, он умер…
Андрей тяжело задумался, облокотившись на колено: лицо омрачилось, глаза потухли… Впрочем, это продолжалось всего лишь одну минуту.
Он тряхнул головой и снова принял гордый, независимый ни от каких печалей, почти дерзкий вид. Его глаза приобрели новые стальные блики, и в них напружилась такая огромная жажда мести, что мне стало жутко за того, на кого она выльется…
— Эх, Ком-са не горюй! — вдруг вскочил он, слегка ударив "вихрастого" по плечу, от чего тот скривился и присел. — Летим на землю! Мы еще покажем им — цилиндрам и всякой сволочи — кузькину мать…
Кажется, меня они не относят к последней категории, а то, должно быть, эта "кузькина мать" — что-то в высшей степени неприятное, иначе не зачем ее показывать…