Какую задачу ставит пред собою редакция журнала «Литературная учёба»?
В нашей стране развивается процесс, небывалый нигде и никогда. Суть процесса в том, что десятки миллионов безграмотных и малограмотных людей, воспитанных в покорном подчинении стихийным силам природы, во мраке древней веры в демонов, ведьм и домовых, во мраке старинных суеверий, устрашающих сказок, религиозных предрассудков, — эти массы тёмных людей ныне переходят к реальной жизни современного мира, к действительности, самосильно создаваемой разумом и волею простых, рабочих людей.
Древняя тьма жизни нашего крестьянства тает, исчезает при огнях электричества, в тишину и печаль наших полей властно вторгается голос радио, сообщая простыми словами о жизни всего мира, о культурном и промышленном росте нашей страны, соху заменяет трактор, косу и цеп — комбайн, — и древние, тёмные люди начинают убеждаться, что все чудеса на земле создаёт только человек. Женщина деревни ещё вчера была почти домашним животным, ценилась лишь как грубая рабочая сила, а сегодня она принимает всё более деятельное участие в создании нового быта, в строении рабочего государства.
Всё старинное, устоявшееся в течение тысячи лет, колеблется, ломается, все наиболее разумные, жизнеспособные люди, объединяясь, становятся врагами старины, смело начинают жить по-новому, возбуждая в древнем человеке удивление, недоверие, страх, дикую вражду.
Это, в сущности, даже не «переход», а головоломный прыжок, потому что в этом процессе нет последовательности, постепенности, — людей приподняли от земли, вытряхнули из привычного старого мира, поставили пред лицом мира нового, и люди видят, что новый этот мир сказочно быстро растёт, а создают его свои же простые, рабочие люди. Это и есть революция, какой ещё не было нигде и никогда.
Революция вызвала к жизни тысячи молодёжи, которая мучается желанием писать и пишет: стихи, рассказы, романы; пишет, в огромном большинстве случаев, технически безграмотно и неудачно даже тогда, когда в стихах и рассказах молодого писателя чувствуется и знание действительности, и умение наблюдать, и своеобразное отношение к людям, к явлениям жизни.
Количество начинающих писать растёт с каждым годом всё обильнее, и так оно и должно быть. Многие из них торопятся печатать свои стихи и рассказы, а напечатав тощий сборничек стихов или рассказов — перестают учиться. Это очень плохо, — литература от этого не выигрывает, а торопливый писатель обеспечивает себе бестолковую и несчастную жизнь «непризнанного таланта» или графомана — человека, страдающего болезненным зудом к малограмотному пустословию. Многие думают, что труд литератора прост, лёгок и скорее всякого иного труда может дать хороший заработок, сделать их заметными в массе людей, одарить вниманием и славой. Для всех таких людей журнал наш не нужен так же, как и они не нужны для литературы.
Журнал наш издаётся для тех начинающих писать, которые чувствуют, что они по опыту жизни — и даже как бы по природе своей — предназначены для бесед с миром, что они в силах сказать людям нечто своё о жизни — показать людям то, чего они не видят или что они плохо видят.
Стремление к литературной работе есть в основе своей естественное и здоровое стремление человеческой единицы к слиянию с людской массой путём отражения, изображения словом неисчерпаемого разнообразия явлений внутренней и внешней жизни людей. Для того, чтоб изображать эти явления ясно, выпукло, убедительно, требуется всестороннее и глубокое знание жизни в прошлом, знание текущей, творимой людьми действительности и знание языка — обширный запас слов, которыми формируются наблюдения, впечатления, чувства, мысли.
Подлинное словесное искусство всегда очень просто, картинно и почти физически ощутимо. Писать надо так, чтоб читатель видел изображённое словами, как доступное осязанию. Такое мастерство возможно лишь тогда, когда писатель сам отлично знает то, что он изображает. Если он пишет недостаточно просто, ясно, значит — он сам плохо видит то, что пишет. Если он пишет вычурно, значит — пишет неискренно. Если пишет многословно, — это тоже значит, что он сам плохо понимает то, о чём говорит.
Мы оставляем в стороне вопрос о литературном таланте, о врождённом даровании, это вопрос неясный, нерешённый, и решать его — не наше дело. Мы говорим о способности к литературному труду, эта способность заметна у весьма многих начинающих писать рабселькоров, рабочих, крестьян. Развиться ей мешает недостаток у молодёжи исторических знаний, знаний прошлого, а также весьма узкое знание современной действительности в нашей огромной, безгранично интересной стране, и, наконец, мешает крайне плохое знание родного языка — и речевого и, особенно, литературного.
Доказывать человеку необходимость знания — это всё равно, что убеждать его в полезности зрения. Литератор должен знать особенно много, и только тогда он сумеет хорошо изобразить то немногое, к чему сводится его личный опыт, — изобразить в формах достаточно простых, ярких и картинно убедительных. Кроме этого, он должен непрерывно изучать свой родной, богатейший язык.
Наша задача — учить начинающих писателей литературной грамоте, ремеслу писателя, технике дела, работе словом и работе над словом. Это — нелёгкая задача. Как мы будем разрешать её, это читатель увидит из предлагаемой ему первой книги журнала.
Мы надеемся, что он, в свою очередь, поучит нас тому, как лучше мы должны учить его.
Редакционный коллектив журнала не считает себя непогрешимым учителем и мудрецом, он хочет быть другом начинающего литератора, он товарищ начинающего, несколько более опытный в ремесле литератора.
Литератор — глаза, уши и голос класса. Он может не сознавать этого, отрицать это, но он всегда и неизбежно орган класса, чувствилище его. Он воспринимает, формирует, изображает настроения, желания, тревоги, надежды, страсти, интересы, пороки и достоинства своего класса, своей группы. Он и сам ограничен всем этим в своём развитии. Он никогда не был и не может быть «человеком внутренне свободным», «человеком вообще».
Такой совершенно свободный «человек для всех» — Человек Человечества — возможен только в будущем, когда свободному росту его сил и способностей не станет препятствовать искажающее давление идей и эмоций национальных, классовых, религиозных.
А до той поры и пока существует классовое государство, литератор — человек определённой среды и эпохи — должен служить и служит, хочет он этого или не хочет, с оговорками или без оговорок, интересам своей эпохи, своей среды. И, если исторически необходимым стремлениям его класса, его группы препятствует государство, церковь, враждебный класс, — литератор идёт против государства, церкви, класса, рискуя своей свободой, не щадя своей жизни. Он человек действительности более, чем всякий другой человек, если только он, работая над нею как над своим материалом, позаботился всесторонне изучить её.
Но действительностей — две. Одна — действительность командующих, «власть имущих» классов, которые во что бы то ни стало утверждают свою власть над человеком, начиная с малолетства его в семье, затем в школе и церкви, не брезгуя и не стесняясь массовыми убийствами непокорных. В этой действительности сосредоточено всё самое лучшее и социально ценное, что накопило человечество веками труда и творчества, эта действительность обладает всеми изумительными достижениями науки, искусства, техники. Это — «культурная» действительность.
Другая — действительность подвластных, покорённых и покорных — безрадостная жизнь в непрерывном, тяжёлом труде, в нищете, ведущей к физическому вырождению. Ужас и позор этой действительности слишком хорошо известны.
В течение многих веков философы, богословы, учёные социологи пытались примирить эти две резко различные, совершенно непримиримые действительности, но они, всё более различаясь, становятся всё более глубоко враждебны одна другой.
В наше время по этому поводу уже не философствуют, а — изредка и понемножку — дерутся, чаще же торгуются, как делают это, например, вожди социал-демократов Европы, люди, которые убеждают хозяев немножко уступить, а рабочих — поменьше спрашивать.
Есть много людей, которые, видя обострение классовой вражды и понимая, что маленькие драки угрожают разрастись до размеров гражданской войны, — до «социальной революции по-русски», — боятся, что за этой войной последуют: гибель наций, гибель европейской культуры и прочие ужасы. Этот страх заставляет идолопоклонников культуры доказывать возможность мирного сотрудничества классов, доказывать, что только путём эволюции, постепенного и медленного развития политико-экономических отношений люди могут придти к «благоденственному и мирному житию».
Кроме страха перед социальной революцией, никаких иных оснований для проповеди этой — нет. Пролетариат Европы перестаёт верить в дружеское сотрудничество баранов и волков, буржуазия не обнаруживает упадка своей воли к власти. Наоборот: воля её, видимо, весьма укреплена сознанием лёгкости, с которой она, борясь между собою, выдвинула на бойню многомиллионные массы рабочих и крестьян, а в их числе и социал-демократов. И, снова рассчитывая на глупость, на неорганизованность трудового народа, она готовится повторить своё преступление против него, снова намерена столкнуть силы рабочих и крестьян Европы в междоусобной бойне для защиты её интересов, её алчности и жадности, для укрепления её власти над рабочим классом.
Вот таковы те две действительности, в которых родился, воспитался, живёт и работает литератор.
Рабочий класс Союза Советов, взяв в свои руки власть над страной, решил уничтожить эти две непримиримые действительности, насыщенные кровавым цинизмом, наглейшей ложью, лицемерием, жестокостью и позором, решил уничтожить их и создать третью действительность подлинного социального равенства, которая должна исключить из жизни причины основных пороков людей: инстинкт собственности, зависть, жадность и страх перед будущим, — страх за жизнь. Именно такая действительность создаётся в Союзе Советских Социалистических Республик волею, разумом, энтузиазмом коммунистов — рабочих и крестьян.
Необходимым условием создания такой действительности является диктатура рабочего класса, чей труд всегда был основой роста и развития культуры. Главное содержание культуры, суть её и смысл — наука, техника, искусство. А в искусстве — наиболее доступная пониманию масс и поэтому наиболее мощная, как средство культурного воспитания, художественная литература.
Отсюда ясно, как велика может быть в жизни роль писателя и как строги должны быть его требования к самому себе, к своей работе.
Опытный и даровитый литератор-интеллигент, обладая профессионально изощрённым уменьем наблюдать, давно уже и отлично видел, — видит и в наши дни, — отвратительные противоречия двух действительностей. Он умеет и смеет изображать, обличать грязный, циничный, отвратительный порядок жизни, основанный на беспощадном угнетении людей хищниками и паразитами. Свифт, Рабле, Вольтер, Лесаж, Байрон, Теккерей, Гейне, Верхарн, Анатоль Франс и немало других — всё это были безукоризненно правдивые и суровые обличители пороков командующего класса; у нас, в прошлом, — Грибоедов, Гоголь, Лев Толстой, Салтыков-Щедрин и несравнимый ни с кем Александр Пушкин, человек совершенно изумительного таланта. Современная литература не богата столь крупными талантами, но она в массе своей продолжает работу критики действительности с неменьшей правдивостью, зоркостью и не менее сурово. Общий тон её становится всё более мрачным и безрадостным, всё более резко отрицательным по отношению к жизни и нравам буржуазии. Двадцать лет тому назад были бы невозможны книги такого типа, как «Эльмер Гантри» и «Эрроусмит» Синклера Льюиса, «Разгул» С.Адамса — в С.Ш.Америки, как книги Толлера, Ремарка, Эрнеста Глезера, И.Бехера — в Германии, Гексли, Голсуорси и других — в Англии.
Почти все наиболее честные и талантливые литераторы Европы и С.Ш.Америки, единодушно порицая условия жизни капиталистического государства, прекрасно видят, как буржуазная действительность мучает и уродует человека. Их искренно и более или менее глубоко волнует беззащитное положение человеческой единицы в капиталистическом государстве, они все защищают право личности на свободу. И, увлечённые рыцарским делом защиты личности, всегда немножко рисуясь благородством своим, они не замечают, что личность, к сожалению, выучилась страдать и жаловаться гораздо лучше и делает это с большей охотой, чем она учится борьбе против условий, вызывающих её страдания, её жалобы.
Иногда некоторые из современных литераторов Европы приезжают на две-три недели, на месяц к нам в Союз Советов, в огромную страну с населением в полтораста миллионов, в страну, которая пережила героическую трагедию гражданской войны, в страну, где её рабочий класс решительно начал новое и невероятно сложное дело действительного освобождения человека от искажающего гнёта национальных, классовых, религиозных идей, суеверий, предрассудков.
Вместе со своим широким, но, видимо, не очень глубоким знанием отвратительных явлений буржуазной действительности, вместе со своим радикализмом литераторы-иностранцы привозят национальное чванство людей «старой культуры», привычки благовоспитанных мещан к «умеренности и аккуратности» и весь багаж старинных, глупеньких предубеждений европейца против России.
Прошлого русского народа, его истории они не знают, настоящее знают только в освещении своей прессы, которая не имеет оснований освещать нашу, современную действительность объективно и правдиво. Тот факт, что грамотный русский знает Европу лучше, чем грамотный европеец Россию, — им неизвестен.
Зрение всех людей организовано так, что люди прежде всего замечают и подчёркивают недостатки, пороки и вообще — слабые места «ближнего» своего. Это замечается и подчёркивается не потому, что люди страстно жаждут видеть ближнего украшенным всеми добродетелями и всячески сильным человеком. Этого желают только на словах, на деле же и приятно и полезно видеть ближнего уродом, бездарным, глупым и вообще — существом, которое вполне оправдывает беспощадное, цинически жестокое отношение к нему, — существом, которое требует самых суровых мер для его воспитания.
Такое отношение к человеку издревле и весьма прочно установлено религией, философией, учением о праве, и основная цель такого отношения совершенно ясна, — цель эта — оправдать необходимость власти «культурного» меньшинства, то есть европейского мещанства, над большинством, то есть над сотнями миллионов трудового народа.
Наши молодые писатели, если они хотят честно работать в деле строительства нового мира, должны хорошо понять суть и смысл такого отношения к людям, должны иначе организовать своё зрение, — а если они не сумеют сделать этого, они пойдут по той же дороге, которой шли отцы христианской церкви и буржуазные моралисты.
Зрение иностранных наблюдателей советской действительности останавливается не на фактах новой стройки, а на мусоре разрушаемого старого. Так как старого у нас больше, то и мусора больше. Одноэтажные, отрёпанные временем, дряхлые, полугнилые домики Москвы и других городов ещё долго будут численно преобладать над огромными, разумно построенными зданиями. Воспитанные веками привычки людей тоже не скоро исчезнут. Мещанская заносчивая грубость, чванство мелкого чиновничества, пренебрежительное его отношение к человеку исчезнет тоже не завтра. Подлость, мерзость, нахальство, хулиганство и всяческая разнузданность пустила у нас корни так же глубоко, как и в «культурной» Европе. Всё это — так, и всё это вполне естественно.
Но под этим наследством прошлого, над ним, среди него есть уже немало такого, чего никогда и нигде не было. Оно не заметно искажённому зрению европейца, да и наша собственная близорукость недостаточно ясно различает его. Ещё вчера мы тоже были мещанами, не менее противными, чем любой европейский мещанин, да и сегодня остаёмся в большинстве таковыми же. Но мы начинаем хорошо понимать, что мещанство — позор и несчастье мира, и мы уже не закрываем глаз на тот факт, что социализм у нас строится всё ещё индивидуалистами в окружении 125 миллионов древних индивидуалистов «от земли». И тем не менее мы всё-таки успешно вводим в жизнь именно социализм. Молодым литераторам нашим следует видеть и понимать это.
Иностранные соглядатаи, всесторонне и подробно в течение нескольких недель изучив нашу сложную действительность, возвращаются в свои насиженные гнёзда, и там наиболее честные из них пишут глупости, а бесчестные пишут ложь и клевету. Ложь и клевета пишутся не только потому, что этого требует и за это хорошо платит буржуазная пресса, а и потому, что сами литераторы, будучи не в силах понять всё, что они видели, чувствуют вражду к тому, что поняли. Вражду вызывает у них факт диктатуры рабочего класса в Союзе Социалистических Республик.
Многовековое тяжёлое прошлое воспитало людей уродливыми индивидуалистами. Самый лживый, лицемерный и самый влиятельный из всех «учителей жизни» — церковь, проповедуя «любовь к ближнему, как к самому себе», в прошлом жгла десятки тысяч людей на кострах, благословляла «религиозные» войны, «варфоломеевские ночи», «сицилианские вечерни», бесчисленные кровавые погромы; в настоящее время она водит людей на битвы друг против друга с крестом в руках, а на кресте — по её учению — был распят за любовь к людям сын божий. Нет лжи более откровенной и отвратительной, чем ложь христианской религии.
Настоящее всё более наглядно учит людей, что в капиталистическом государстве, где неизбежна ожесточённая борьба за власть, за уютный угол, вкусный кусок хлеба, — в этом государстве «человек человеку» действительно «волк» и ничем другим не может быть. Большинству людей, воспитанных и воспитываемых буржуазной действительностью, так же органически трудно представить себе жизнь иной, чем она есть, как трудно волу или кроту вообразить себя оленем или орлом. Только рабочий класс понимает, что старый мир грозит ему одичанием, вырождением и что его необходимо разрушить.
Но даже люди, радикально критически настроенные против жестокой, пагубной, грозящей людям гибелью власти капиталистов, даже они всё-таки не могут понять, что диктатура рабочего класса — необходимое условие строения нового мира. Они соблазнены богатством, красотою и удобствами материальной культуры мещанства, они относятся к ней идолопоклоннически.
Соблазн — понятен; тот факт, что людям очень нравится жить удобно и красиво, ещё не рисует их плохо, — плохо то, что каждый считает только себя заслуживающим житейских удобств. Преклонение пред старой культурой — тоже естественно, когда в основе его живёт чувство органической связи настоящего со всем лучшим и социально ценным, что сделано в прошлом, когда человек понимает, что цена культуры неисчислимо высока, что это цена крови и жизни миллиардов людей, которые несколько тысячелетий работали для того, чтоб создать сокровища науки, искусства, техники — вооружение, необходимое нам для дальнейшей борьбы за создание рабочего государства, культуры для всех, культуры, которая уничтожит человека, расы, нации, класса и создаст Человека Человечества.
Дело явной исторической необходимости, дело построения на фундаменте лучшего в прошлом нового будущего, новой действительности, единой для всех и лишённой основного, непримиримого экономического противоречия, — это дело возбуждает у идолопоклонников культуры страх за неё, чувство недоверия к творческим силам рабочего класса и вражду к нему. Страх за культуру, какими бы красивыми словами ни прикрывался он, — в существе своём есть страх лишиться материальных удобств жизни.
Неправильная и враждебная оценка сил и способностей рабочего класса может быть «добросовестным заблуждением» людей социально малограмотных. Среди литераторов есть люди, которые слишком влюблены и углублены в своё мастерство и смотрят на жизнь равнодушно, только как на материал для книг. Действительность для них безразлична, если она не царапает им кожи, не бьёт их, не вышибает из привычной и удобной позиции бесстрастных зрителей драм и трагедий жизни. Выбитые из этой позиции, они начинают жаловаться, злиться, немножко клеветать и вообще — словесно хулиганить. Но — люди этого типа и сродных с ним постепенно уходят и скоро уйдут из жизни.
На смену им являются молодые писатели. Они должны хорошо понять значение и цель своей эпохи. Эта эпоха по глубине и широте исторического процесса, который созрел и развивается в ней, — значительнее, трагичнее и будет — не может не быть! — плодотворной более всех эпох пережитых.
Дело наших литераторов — трудное, сложное дело. Оно не сводится только к критике старой действительности, к обличению заразительности её пороков. Их задача — изучать, оформлять, изображать и тем самым утверждать новую действительность. Нужно учиться видеть, как в чадном тлении старой гнили вспыхивают, разгораются огоньки будущего. У молодых писателей есть что сказать о новых радостях жизни, о разнообразном цветении творческих сил в стране. Они должны искать вдохновений и материалов в широком и бурном потоке труда, создающего новые формы жизни, им следует жить как можно ближе к творческой воле нашей эпохи, — воля эта воплощена в рабочем классе.
Молодые писатели должны знать, что история вполне убедительно доказала бесплодность борьбы за свободу единицы и властно диктует необходимость борьбы за освобождение всего трудового народа. Особенно хорошо надо понять, что действительность создаётся человеком, и, если она плоха, — в этом никто не виноват, кроме нас.
Коварные удары, злые крики, стоны и шёпоты людей старого мира не должны смущать — это судороги и бред умирающего.
Правда трагедии и комедии одинаково поучительна, так же как правда лирики и сатиры.