Все явления природы одеты работой нашего разума в слова, оформлены в понятия.
Движение воздуха мы назвали словом «ветер» и, по степени силы его влияния на тело наше, разграничили ветер на тихий, сильный, бурный, тёплый, сырой, сухой, жаркий, жгучий. Говоря: земля, мы включаем в это понятие плодородный чернозём, суглинки, супеси, а также бесплодные пески, каменные горы и болота. Каждое наше понятие — результат вековых наблюдений, сравнений, изучений. Работа стихийных сил природы, — насколько наша житейская, трудовая практика успела изучить эту работу, — развила в разуме нашем способность анализа — уменье разъединять как будто бы целое — и способность синтеза — уменье соединять как будто бы различные явления в единое, целое. И насколько трудовой опыт развил в разуме нашем способность изучать, познавать, осваивать мир — всё в этом мире организовано в формы понятий, представлений, идей, теорий, которые служат нам орудиями дальнейшего познания сил и тайн природы, её процессов, явлений, полезного и вредного для нашей жизни.
Мы можем говорить, что существует ещё не познанное, но количество людей, которые изучали тайны природы, загадки жизни и смерти, было слишком ничтожно, слишком слабо вооружено научным опытом, и мы не имеем права сказать, что существует непознаваемое. Мы лишены права сказать это потому, что в работе изучения явлений жизни участвовало ничтожнейшее количество нервно-мозговой ткани, в которой развилась наша познавательная способность, а вся масса этой энергии находилась — и всё ещё находится — в резерве, в состоянии неразвитом, бездеятельном, угнетена давлением бессмысленных социально-бытовых условий классового, капиталистического государства.
Дело опытного познания процессов жизни начато всего только за две-три сотни лет до нашей эпохи, начато оно единицами великих организаторов основных наук: биологии, физики, химии, а сотни миллионов людей, создавая удобные внешние условия для научно-исследовательской работы, не принимали и не могли принять участия в этой работе. Капиталистическое государство нимало не заинтересовано в том, чтоб поднять трудовые массы на высоту хотя бы приблизительную той, которой — чаще всего случайно и преодолевая огромные препятствия — достигали талантливые люди; капиталистическому государству рабочая масса нужна только как грубая, физическая сила. Всё вышесказанное о познании природы относится и к природе социальных явлений, к тем политико-экономическим и культурным условиям, в которых живёт рабочая масса всех стран.
В наше время пролетариат всего мира чувствует, видит, начинает понимать, что природа социальных явлений насквозь и целиком враждебна ему. Чудовищное, обессмысленное классовым корыстолюбием развитие капитализма угрожает трудовому народу вырождением, гибелью. Ежедневный труд создания материальных ценностей, всё более часто и в размерах всё более широких, уничтожается, превращается в прах во времена почти непрерывных боевых столкновений национально-капиталистических групп. Рабочие и крестьяне начинают понимать, что бойни, организуемые капиталистами, ведутся «живой силой» крестьян и рабочих, что все орудия войны создаются рабочими, что рабочие и крестьяне всех стран трудятся на взаимное истребление продуктов их труда и что капиталисты, хозяева мира, в сущности, разоряют землю, уничтожая её сокровища ради достижения своих классовых целей, своекорыстно гнусных. Пролетарии всех стран начинают понимать, что единственно допустимая и уже неизбежная война — это война всемирной массы рабочих и крестьян против капитализма всего мира, — война, цель которой — уничтожение капиталистического, классового государства хищников, укрепление на всей земле власти трудового народа, создание всемирного социалистического Союза Советов.
Рабочий класс царской России, вооружась учением Маркса — Ленина, первый осуществил своё право на власть, опрокинул капиталистов и, успешно хозяйствуя, создаёт в Союзе Советов социалистическое общество. Эта великая победа возлагает на рабочих Союза Советов обязанность быть во всех своих действиях примером и учителем для пролетариата всех стран. Рабочий класс Союза Советов на протяжении пятнадцати лет неопровержимо доказывает, что его разумом и волею начат процесс культурного возрождения страны, где живёт 160 миллионов людей разнообразных, разноязычных племён. А количество талантливых людей, выдвинутых массой рабочих и крестьян за эти пятнадцать лет, даёт нам право утверждать, что процесс развития резервной и бездействовавшей познавательной способности только что начинается в массе рабочего народа, что рост культуры не только обеспечен, а — можно сказать — неограничен и что в деле её развития начинают принимать участие уже не единицы и десятки, а тысячи талантливых голов.
Точно так же, как в деле познания явлений природы, в области явлений социальных, в области взаимоотношений классовых, нет ни одного факта, который не был бы оформлен философией, религией, социологией и юридическими нормами, то есть законами буржуазии. Пролетариат жил и, в огромном большинстве, продолжает жить в атмосфере мысли, которая почти вся классово враждебна ему. Командующий класс насильников и хищников может признавать истинными только те понятия, идеи, теории, которые классово полезны ему и защищают, утверждают его «право» бессмысленной эксплуатации, бесполезной растраты физической энергии рабочего класса. Разумеется, это естественно, и было бы крайне наивно надеяться, что когда-нибудь капиталисты могут признать свои действия, понятия, идеи — ложными и пагубными для трудового народа. Нет, лиса и волк вполне довольны своей шкурой, а палач сам себе голову не рубит. Буржуазная мысль должна утверждать, что рост культуры возможен только при непременном условии полной власти тысяч капиталистов над сотнями миллионов трудового народа, что государство может существовать только на основе частной собственности и что существует некая непостижимая разумом сила — бог, который освящает насилие меньшинства над большинством.
Однако следует знать, что и среди буржуазии изредка появлялись «белые вороны» — люди, которые всматривались в отвратительные факты классовой действительности более зорко и проницательно, чем это вообще свойственно буржуазной мысли, люди, у которых — по этой причине — техника мышления была развита исключительно тонко, критически остро. Очевидность и непримиримость социальных противоречий тревожила этих людей, и мысль их, не теряя из вида основную свою цель — оправдание классового строя, — теряла свою самоуверенность, пугливо указывала буржуазии на развитие революционного правосознания рабочих масс. Из среды буржуазии вышли и социалисты-«утописты»: Томас Мор, Кампанелла, Сен-Симон, Фурье, «слишком ранние предтечи слишком медленной весны», — их «гуманитарные» мечты получили твёрдое научное обоснование в учении Маркса-Энгельса-Ленина, и ныне рабочий класс Союза Советов, идя за учениками Ленина, осуществляет это великое учение своим трудом.
Всё это, конечно, известно и говорится лишь для того, чтоб ещё раз напомнить: почти все понятия, которыми оперирует, руководится огромное большинство трудового народа, оформлены буржуазной мыслью, враждебной — явно или прикрыто — культурно-революционному росту правосознания пролетариев. Значит: нам необходимо исследовать, чем именно, каким содержанием наполнены буржуазные понятия, идеи, теории, какой материал они оформляют. Этим исследованием занимается наша политическая публицистика и литературная критика; материал для исследования даёт ежедневный трудовой опыт и художественная литература.
Мышление, познание есть не что иное, как техника, ряд приёмов — наблюдение, сравнение, изучение, — посредством которых наши «впечатления бытия», «переживания» обрабатываются, формируются философией в идеи, наукой — в гипотезы и теории, художественной литературой — в образы. Технику познания явлений социальной жизни, познания внутренней жизни человека можно — как понятие и ради примера — сравнивать с техникой обработки дерева, камня, металла, но это будет внешнее, грубое и механическое сравнение. Физический труд, формирующий дерево как стол, дверь, шкаф; железо — как топор, лопату, машину, — имеет дело с материалом, который только физически сопротивляется усилиям рабочего придать материалу форму вещи, предельно полезной для трудовой деятельности, для удобства жизни людей, и в конце концов материал этот всегда подчиняется воле рабочего. Литератор работает с материалом живым, гибким, крайне сложным, разнообразных качеств, чаще всего материал этот стоит пред ним, как загадка, тем более трудная, чем меньше литератор видел людей, меньше читал и думал о них, о причинах их сложности, о разнообразии и противоречиях качеств людей.
Рабочий из руды плавит чугун, из чугуна — железо, сталь, из стали делает швейную иглу, пушку, броненосец. Материал литератора — такой же человек, каков сам литератор, с такими же свойствами, намерениями, желаниями, колебаниями вкуса и настроений; в наши дни это чаще всего человек, у которого прошлое противоречит настоящему, а будущее — неясно. Этот материал обладает весьма значительной силой сопротивления воле писателя, который желает придать избранной и воображаемой единице форму, типичную для единиц той или иной группы.
Мы считаем талантливыми литераторов, которые хорошо владеют приёмами наблюдения, сравнения, отбора наиболее характерных классовых особенностей и включения — воображения — этих особенностей в одно лицо; так создаётся литературный образ, социальный тип. Воображение — один из наиболее существенных приёмов литературной техники, создающей образ. Технику — процесс работы — нельзя смешивать с понятием формы, как это делают некоторые наши критики. Воображение заканчивает процесс изучения, отбора материала и окончательно формирует его в живой положительно или отрицательно значительный социальный тип. Работа литератора, вероятно, труднее работы учёного специалиста, например, зоолога. Работник науки, изучая барана, не имеет надобности воображать себя самого бараном, но литератор, будучи щедрым, обязан вообразить себя скупым, будучи бескорыстным — почувствовать себя корыстолюбивым стяжателем, будучи слабовольным — убедительно изобразить человека сильной воли. Именно силой хорошо развитого воображения талантливый литератор достигает нередко такого эффекта, что герои, изображённые им, являются пред читателем несравненно более значительными, яркими, психологически гармоничными и цельными, чем сам мастер, создавший их.
Здесь уместно поставить вопрос: из какого же материала создаются литературные герои, социальные типы? Нужно очень точно различать материал понятий и материал действий, далеко не всегда вполне совпадающих с усвоенными понятиями, — это весьма обычное, всем знакомое явление. Мы знаем, что классовые, наследственно усвоенные понятия не мешают некоторым юношам буржуазного класса вообразить себя социалистами и позволяют им довольно энергично служить революционным интересам пролетариата. В зрелом возрасте социалисты этого рода легко превращаются в министров капиталистического правительства, во врагов рабочего класса, — примеров такого рода слишком много, и нет нужды называть имена таких перевертней, ренегатов. Мы знаем также немало фактов, когда выходцы из рабочей массы тоже достигают высоких позиций, становятся защитниками буржуазии и предателями своего класса. Эти факты убедительно говорят нам о том, как отравляет и разлагает людей буржуазная действительность, так трудно изживается она.
Буржуазная, мещанская мысль оформила все положительные и отрицательные качества людей сообразно интересам самозащиты мещан, сообразно необходимости для них укреплять свою власть над массами трудового народа. «Положительных» качеств буржуазная оценка установила не очень много, — эти качества: кротость, терпение, покорность, добродушие и простодушие, религиозность, законопослушание, целомудрие, смиренномудрие, «любовь к ближнему», причём понятие «ближний» подразумевает командующего хозяина. Китаец или негр — тоже «ближний», если он капиталист, но если он — рабочий, то уже не «ближний», даже не человек, и если не хочет быть «законопослушным», терпеливым, смиренно-мудрым и т. д. рабом европейского капитализма, то — подлежит истреблению. Понятия качеств «положительных», оформленные религией и моралью мещанства, имеют для мещан значение только теоретическое и назначены для пропаганды в рабочей массе, для её очумления. Для самих мещан практическое значение этих понятий сводится исключительно к лицемерной маскировке словами подлинной, хищнической сущности мещанства, а вообще его житейская практика строится на отрицательных качествах.
Эти качества:, жадность, зависть, корыстолюбие, хитрость, жестокость, скупость, лицемерие, сладострастие и распутство, самомнение и чванство, чревоугодие, то есть обжорство, воровство, предательство, коварство, злоба и ненависть, лень, ложь, клевета и всё прочее и т. д. Числовое соотношение «добродетелей и пороков» показывает нам, что в буржуазном обществе явные пороки преобладают над сомнительными добродетелями, и уже одно это убедительно говорит нам о «моральной ценности» буржуазной «культуры духа». К «добродетелям» не только сомнительным, но и вредным прежде всего нужно отнести «смиренномудрие», ибо оно — псевдоним глупости. Разумеется, что добродетели и пороки мещанства свойственны в той или иной степени также и рабоче-крестьянской массе, которая века воспитывалась в атмосфере мещанских понятий. Отсюда ясно, что пролетарий не может быть последовательным и решительным бойцом за освобождение своего класса из гнилых, но липких сетей мещанской идеологии, если сам он не в силах освободиться из этих сетей. Эта необходимость должна быть ясно и глубоко осознана работниками в области пролетарской литературы.
Литература пролетариата — одно из проявлений его жизнедеятельности, его стремления к самовоспитанию на основе той политико-революционной идеологии, которая создана научным социализмом Маркса-Ленина. Идеология эта оформляет весь трудовой опыт человечества за всё время его истории, и современная нам капиталистическая действительность ежедневно, всё более крепко, утверждает неоспоримую истинность этой идеологии. Отправляясь от неё и не забывая, что — как всякое мышление — мышление литератора образами есть не что иное, как техника организации трудового опыта в формы слова и образа, литератор должен недоверчиво и строго внимательно относиться ко всем понятиям, которыми оперируют герои его рассказов и романов. Читатель современной пролетарской литературы весьма часто замечает, что герои повестей и романов не так и не то делают, как и что они думают. В этом сказывается недостаточно глубокое изучение материала, плохо развитая способность анализа понятий и слабое знакомство с прошлым, откуда веет отравляющий ветерок гниения мещанской «души».
Замечает читатель, что писатели стремятся не столько убедить его, сколько угодить ему, читателю. Но убеждать и угождать — цели различные, и вторая из них не только не похвальна, а даже вредна. Пролетарий настолько вырос, что в комплиментах не нуждается, критики — не боится.
Для того, чтоб литературное произведение заслужило титул художественного — необходимо придать ему совершенную словесную форму, эту форму придаёт рассказу и роману простой, точный, ясный, экономный язык. А для того, чтоб художественное произведение явилось педагогически убедительным, нужно заставить героев как можно больше делать и меньше говорить. Изжитость, ложь и бессмыслица мещанских понятий всего ярче обнаруживаются в творчестве фактов. Революционная идеология вполне определённо указывает нам, в творчестве каких фактов мы нуждаемся. На всякое «малое дело» нужно смотреть с высоты той великой цели, которую поставила пред нами история.
В заключение повторяю то, что, вероятно, уже надоело, однако — всё ещё не усвоено: надо учиться. Надо учиться наблюдать, сравнивать, отбирать классово типичное в революционере-пролетарии и в консерваторе-мещанине; надо учиться различать в понятиях яд старого и мёд нового. Надо изучать приёмы и технику литературного труда, только при условии овладения этой техникой возможно придать материалу более или менее совершенную художественную форму.