Взятіе Пскова эстонской арміей лѣтомъ 1919 г. Первая прокламація къ населенію. Погромная агитація и обывательское доносительство. Встрѣча городской думы съ эстонскимъ командованіемъ. Мѣры эстонцевъ противъ погромной агитаціи. Надежды населенія на эстонскую армію и взаимныя между населеніемъ и эстонцами отношенія. Реквизиціи. Общее впечатлѣніе
25 мая 1919 года стоялъ яркій, безъ единаго облачка на небѣ солнечный день. Было воскресенье. Никакихъ занятій въ безчисленныхъ учрежденіяхъ мѣстнаго «губисполкома» по штату не полагалось, а между тѣмъ всѣ они гудѣли въ этотъ день, какъ потревоженный улей.
Всюду шла какая то нервная и безсмысленная возня. По улицамъ небольшого Пскова метались вооруженные до зубовъ встревоженные большевистскіе комиссары, по трамвайной линіи ходили непривычные для глаза въ городѣ желѣзнодорожные товарные вагоны. Въ воздухѣ повисло жутко-напряженное настроеніе. И только мѣстные городскіе старожилы, при встрѣчѣ другъ съ другомъ, опасливо оглядываясь по сторонамъ, не безъ тайной радости обмѣнивались свѣжей новостью: «идутъ!»…
На горизонтѣ города въ ясномъ небѣ въ разныхъ направленіяхъ то и дѣло вскакивали маленькіе комочки бѣлаго дыма и, быстро тая, исчезали. То рвалась за городомъ «бѣлогвардейская» шрапнель.
Большевики спѣшно эвакуировались.
Собственно, кто «шелъ» — толкомъ сначала не зналъ никто изъ обывателей. Одни говорили, что это возвращаются прогнанные въ ноябрѣ нѣмцы, другіе, что на выручку идутъ «наши», нѣкоторые же увѣряли, что идутъ эстонцы, либо латыши. Только позднѣе отъ большевиковъ стало извѣстно, что на западномъ фронтѣ произошла «измѣна»: часть красной эстонской дивизіи, заслонявшей Псковъ со стороны Эстляндіи, внезапно перешла къ «бѣлымъ», городъ вдругъ оголился и къ нему быстро продвигаются войска эстонской республики, о которой впервые услышали псковичи. Къ этому приняли, что среди большевиковъ царитъ большой переполохъ, такъ какъ эстонскіе солдаты идутъ подъ демократическими лозунгами и большевики считаютъ особенно опасной такую армію. Обыватели, однако, мало интересовались политической физіономіей наступавшихъ на городъ войскъ: въ тотъ моментъ всѣ были заинтересованы только въ одномъ, какъ бы избавиться отъ большевиковъ.
Къ вечеру затрещали въ разныхъ концахъ города пулеметы, вскорѣ послышался оглушительный взрывъ желѣзнаго моста черезъ рѣку Великую, потомъ наступила зловѣщая тишина.
Высунувшись немного погодя осторожно изъ окна на улицу, я увидѣлъ какихъ то бабъ, спѣшно тащившихъ на телѣжкахъ и за спиной мѣшки съ мукой, съ картофелемъ и прочей снѣдью — очевидно грабились гдѣ-то оставленные большевиками продовольственные склады. Поравнявшись съ моимъ окномъ, бабы весело закричали мнѣ: «не бойтесь, баринъ, теперь ничего, бѣжали дьяволы, бѣленькіе пришли!» Невольно всплыла въ памяти другая, аналогичная картина. Ровно полъ года назадъ, 25 ноября 1918 г. Псковъ брали у нѣмцевъ большевики. Пользуясь промежуткомъ между уходомъ однихъ и приходомъ другихъ, вотъ такія же бабы спѣшно грабили оставшіеся послѣ нѣмцевъ склады, весело ободряя себя восторженными восклицаніями: «Слава Богу, красненькіе пришли!»
Около 9 час. вечера въ городѣ появились цѣпями эстонскіе патрули. Псковъ палъ въ гражданской войнѣ третій разъ.[1]
На слѣдующій день приступили къ выясненію условій новаго существованія. Наскоро была собрана городская дума послѣдняго состава, разогнанная въ свое время большевиками; произошелъ краткій обмѣнъ мнѣніями.
Несмотря на то, что съ момента занятія эстонцами города прошло не болѣе 15—20 часовъ (считая въ промежуткѣ ночь), въ настроеніи обывателей уже успѣли выявиться нѣкоторыя не совсѣмъ симпатичныя тенденціи. Подняли голову правые элементы, и среди купечества пошелъ разговоръ, что не мѣшало бы собрать думу не Временнаго Правительства, а «царскую», существовавшую до революціи; затѣмъ замѣтное безпокойство обнаружила еврейская часть населенія — откровенно стали грозить погромомъ черносотенники. Ближайшимъ поводомъ къ этому несомнѣнно послужила первая прокламація эстонцевъ, въ которой говорилось, что «славныя эстонскія войска очистили городъ отъ жидовъ и коммунистовъ». Черные въ этихъ словахъ опредѣленно увидѣли сигналъ къ реставраціи и погромамъ. Дума рѣшила немедленно принять мѣры къ успокоенію города и, съ цѣлью ближе ознакомиться съ административными намѣреніями новой власти, послала къ командиру эстонскихъ войскъ депутацію изъ трехъ лицъ.
Штабъ занималъ помѣщеніе бывшихъ присутственныхъ мѣстъ. Когда мы пришли туда, всюду сновали вооруженные съ ногъ до головы эстонскіе солдаты, тутъ же толклись успѣвшіе народиться разные просители, въ уголкѣ отдѣльно ожидала своего пріема еврейская депутація. Послѣдняя жаловалась намъ, что противоеврейская агитація началась съ ранняго утра, вслѣдствіе чего въ мѣстной еврейской общинѣ царитъ большое безпокойство. Депутація явилась къ командиру войскъ, чтобы просить у него немедленной защиты противъ надвигающейся погромной волны. Во время этого разговора въ комнату вбѣжала компанія обывателей, — кажется, два купца и чиновникъ, — которые буквально волокли къ столу дежурнаго эстонскаго офицера какого то маленькаго дрожащаго человѣчка и, перебивая другъ друга, тыкая пальцами на задержаннаго, объясняли, что человѣкъ этотъ пойманный ими большевистскій комиссаръ.
— Онъ очень, очень вредный человѣкъ, господинъ комендантъ, онъ былъ начальникомъ пріюта, растлевалъ тамъ дѣвочекъ и даже большевики посадили его въ тюрьму, — говорили пришедшіе.
На вопросъ офицера: «Какъ ваша фамилія?» — задержанный сказалъ — «Котовъ».
— Вотъ, вотъ, господинъ офицеръ, кричали обыватели, и фамилія у него котовая, под стать къ его развратнымъ занятіямъ. — Офицеръ велѣлъ задержать арестованнаго до выясненія его дѣла.
Пойманный Котовъ былъ дѣйствительно большевистскій комиссаръ по соціальному обезпеченію. Большевики держали его до прихода бѣлыхъ въ | тюрьмѣ, а затѣмъ, поспѣшно оставляя городъ, забыли Котова въ тюрьмѣ или сознательно оставили его на расправу бѣлымъ. Когда эстонцы вступили въ городъ, всѣ заключенные въ тюрьмѣ были немедленно выпущены на свободу; вышелъ вмѣстѣ съ другими и Котовъ. Считая себя, очевидно, «пострадавшимъ» у большевиковъ, Котовъ сталъ открыто гулять по главной улицѣ города, гдѣ его обыватели тотчасъ же опознали и задержали.
Вскорѣ послѣ описаннаго инцидента такіе же добровольцы начали таскать другихъ людей, но всѣ они оказывались «большевиками» только потому, что эпидемія доносительства, видимо, уже широко охватила мѣщанскіе круги. Эстонцы быстро оріентировались въ своеобразномъ обывательскомъ усердіи, и всѣ невинно-задержанные были освобождены въ тотъ же день. Эта мѣра нѣсколько поохладила пылъ старателей.
Принявшій насъ эстонскій командиръ подкапитанъ Риговъ просилъ городскую думу немедленно приступить къ своей работѣ. Отъ эстонскихъ властей, — сказалъ онъ, — дума встрѣтитъ только содѣйствіе. «Вамъ нечего насъ бояться, мы — представители демократической республики и пришли, чтобы помочь вамъ въ борьбѣ съ большевиками». А когда ему было указано на специфическій характеръ его первой прокламаціи и необходимость внести умиротворяющее начало въ обывательскую среду, — Риговъ былъ очень смущенъ. Признавъ редакцію прокламаціи неудачной, онъ пытался оправдаться тѣмъ, что прокламація была написана имъ по-эстонски и ее очень плохо перевели на русскій языкъ; такъ онъ писалъ: «жидовъ-коммунистовъ», а перевели «жидовъ и коммунистовъ». Еще больше смутился Риговъ, когда ему сказали, что и въ такомъ духѣ не слѣдовало писать прокламаціи. Тогда онъ тутъ же, въ нашемъ присутствіи, написалъ новую прокламацію на русскомъ языкѣ, гдѣ пригрозилъ строгими наказаніями за погромы.
Далѣе Риговъ заявилъ, что Псковъ взятъ имъ безъ прямого приказанія начальства, въ силу создавшейся стратегической обстановки и желанія поддержать русскія части, и поэтому возможно, что начальство будетъ недовольно его дѣйствіями и эстонскія войска вновь отойдутъ назадъ. Но это будетъ не раньше, чѣмъ подойдетъ сюда русская армія подъ командованіемъ Балаховича, въ контактѣ съ которымъ дѣйствуютъ эстонскія войска.
На вопросъ: «какого характера предполагается установить гражданскіе порядки?» — отвѣтилъ: «эстонцы не будутъ вмѣшиваться въ ваши дѣла, это область дѣйствій русской власти, сговоритесь съ Балаховичемъ, когда онъ придетъ. Отъ насъ, какъ представителей демократической страны, вы ничего худого и реакціоннаго не увидите».
Въ общемъ впечатлѣніе отъ посѣщенія Ригова осталось благопріятное: звучали непривычныя въ устахъ военнаго слова и создавалась увѣренность, что, пока городъ находится во власти такого командованія, культурнымъ условіямъ нашего существованія не грозитъ никакой опасности. Зато сильно удручила и опечалила насъ перспектива возможнаго ухода эстонскихъ войскъ. На русскую «армію» Балаховича была плохая надежда. Эта армія сформировалась еще въ ноябрѣ, передъ уходомъ нѣмцевъ изъ Пскова, но оказалась крайне слаба, представляя собою небольшую кучку конныхъ и пѣшихъ партизанъ, разбѣжавшихся при первомъ серьезномъ натискѣ большевиковъ. Но жизнь не ждала: мы оказались лицомъ къ лицу съ фактами, ни измѣнить, ни отмѣнить которые у насъ не было ни силъ, ни средствъ, и приходилось оперировать съ тѣмъ, что давалъ текущій день.
По возвращеніи депутаціи рѣшили собрать все, что было вліятельнаго и общественнаго въ гор. Псковѣ. На засѣданіе думы вызвали земскихъ и городскихъ гласныхъ всѣхъ временъ и составовъ, какіе только оказались въ Псковѣ, чтобы, такъ сказать, соборнѣ обсудить всю тяжесть создавшагося положенія и разложить отвѣтственность за принимаемыя мѣры на всѣхъ. Собраніе получилось многолюдное и крайне разношерстное.
Послѣ доклада депутаціи, ходившей къ командиру войскъ, настроеніе разу создалось тревожное. Несмотря на все разнообразіе политическихъ оттѣнковъ собравшихся гласныхъ, въ армію Балаховича никто не вѣрилъ. Всѣ ораторы высказывались въ томъ смыслѣ, что съ уходомъ эстонцевъ городъ опять окажется во власти большевиковъ, и тогда мести и преслѣдованіямъ ихъ не будетъ конца. У всѣхъ еще была жива въ памяти расправа съ городскимъ головой П. Д. Батовымъ, разстрѣляннымъ большевиками изъ пулемета. При такихъ условіяхъ значительная часть собравшихся полагала, что съ функціонированіемъ думы, какъ учрежденія, слѣдуетъ нѣсколько дней обождать, пока опредѣленно не выяснится, останутся или уйдутъ эстонцы; временно же предполагалось учредить приказомъ эстонскаго командованія особую хозяйственную комиссію, которой и передать хозяйственныя дѣла города. Мнѣніе это одержало верхъ, и въ концѣ концовъ въ такомъ духѣ состоялось постановленіе собранія. Вынесенное рѣшеніе, конечно, не отличалось храбростью, оно заранѣе предусматривало возможное возвращеніе большевиковъ, но трудно было требовать геройства отъ людей, которымъ въ качествѣ гласныхъ думы, за время многострадальной исторіи города и за неугодныя «власти» постановленія, не разъ приходилось разбѣгаться куда попало, спасая животъ свой.
Фактически комиссія такъ и не создалась, и за тѣ нѣсколько дней, которые протекли до прихода Балаховича, городское хозяйство попрежнему осталось въ рукахъ управы. Впослѣдствіи этотъ моментъ вполнѣ естественной нерѣшительности думы былъ использованъ во вредъ городскому самоуправленію и въ значительной мѣрѣ облегчилъ задачу разнымъ пріѣзжимъ господамъ, пожелавшимъ облагодѣтельствовать городъ своимъ управленіемъ.
Краткій періодъ управленія эстонцами занятой мѣстностью былъ днями относительнаго спокойствія обывателей. Прежде всего рѣшительно и въ корнѣ была пресѣчена всякая погромная агитація. Соотвѣтствующій приказъ коменданта и дѣйствительный надзоръ за исполненіемъ этого приказа былъ столь энергиченъ, что черносотенники смолкли, какъ по командѣ. Человѣконенавистническая злоба ушла внутрь, смѣнившись у этихъ людей наружнымъ холодкомъ къ власти. Разочарованіе ихъ было полное. Эстонское командованіе и солдаты замѣтно это почувствовали. Недаромъ нѣкоторые эстонскіе офицеры жаловались позже на «неблагодарность» нашего купечества. Но было бы преувеличеніемъ сказать, что сторонникомъ погрома было все купечество и только люди изъ этой среды. Любители расправы находились въ разныхъ слояхъ населенія, а среди купечества, наоборотъ, случалось слышать голоса, опредѣленно осуждавшіе погромную агитацію, организованную кѣмъ то въ одинъ изъ базарныхъ дней. Большая часть населенія несомнѣнно цѣнила военную эстонскую помощь, а командованіе искренно желало сгладить всѣ невольныя шероховатости между арміей и иноплеменнымъ населеніемъ города. Кое какіе намеки на этотъ счетъ проскользнули въ рѣчи командира эстонскихъ войскъ къ солдатамъ на парадѣ.
Много интересныхъ картинъ перевидала наша городская площадь, на которой былъ устроенъ парадъ эстонскихъ войскъ. Въ дни мартовской революціи на этой площади принималъ грандіозный парадъ командующій сѣв. зап. фронтомъ генералъ Рузскій. Въ дни нѣмецкой оккупаціи по ней стройно дефилировали предъ принцемъ Людовикомъ Баварскимъ скованныя желѣзной дисциплиной нѣмецкія войска. Позднѣе на той же площади передъ лицомъ самого краснаго генералиссимуса Троцкаго плелись на парадѣ расхлябанные большевистскіе солдаты. Одна волна причудливыхъ перемѣнъ жизни смѣняла другую и всѣ онѣ, какъ живые символы многообразія революціоннаго катаклизма, оставили свой слѣдъ здѣсь. Теперь катилась четвертая по счету волна — церемонію парада на той же площади продѣлывали войска эстонской республики.
Принимавшій парадъ офицеръ сказалъ рѣчь къ солдатамъ на эстонскомъ языкѣ, но въ толпѣ зрителей оказались псковичи-эстонцы, благодаря чему отрывки изъ рѣчи стали извѣстны и русскому населенію города.
«Въ борьбѣ съ большевиками, сказалъ между прочимъ офицеръ, русскіе — наши братья по оружію. Война идетъ вблизи нашихъ границъ, помогая русскимъ, мы помогаемъ нашей родинѣ. Русскіе, какъ и мы, много перенесли отъ большевиковъ, и потому мы должны понять ихъ угнетенное настроеніе ».
Въ тѣ нѣсколько дней, когда эстонцы были единоличными хозяевами города, они взяли телефонные аппараты у горожанъ, кое-какой товаръ, оставшійся въ такъ называемыхъ націонализированныхъ магазинахъ (но въ дѣйствительности принадлежащихъ нашимъ купцамъ) и вывезли часть льна, оставшагося на пристани рѣки Великой. Но такова была наша судьба, что даромъ насъ изъ большевистскихъ объятій никто не освобождалъ. Прогнавшие большевиковъ въ ноябрѣ 1918 года нѣмцы захватили огромные склады всероссійскаго земскаго союза, пообчистили въ центрѣ города обывательскія квартеры подъ предлогомъ омеблированія будущей резиденцъ-квартиры гр. Мирбаха, прихватили немало и вообще всякаго другого добра. Такимъ образомъ, по сравненію съ нѣмецкой «контрибуціей», эстонцы ограничились въ сущности пустяками. Болѣе обильные плоды они пожали гораздо позднѣе, но объ этомъ рѣчь будетъ впереди.
Квартирной повинностью эстонцы вовсе не злоупотребляли, размѣстившись довольно скромно. Разстрѣловъ, а тѣмъ паче публичныхъ казней, тоже не было.
Такова была заря русско-эстонскихъ отношеній на псковскомъ фронтѣ.