Казанова, или Развязка для одной новеллы

Музыкальный трагифарс в 2-х действиях

Casanovas Heimfahrt: Arthur Schnitzler (1917)

Перевод А. Зелениной

Стихи в переводе И. Мандельштама

Действующие лица:

Казанова.

Анина.

Андреа, лейтенант.

Барон Сантис.

Фламиния, его жена.

Гудар, хозяин имения.

Амалия, его жена.

Марколина, хозяйка гостиницы в Мантуе.

Аббат.

Тереза, балерина.

Тито, слуга в доме Гудара.

Действие происходит в XVIII веке, в имении Гудара и гостинице в окрестностях Мантуи.

От автора инсценировки: возможные песни, баллады и зонги приведены в конце пьесы с указанием авторов.

Действие первое

Картина первая

Амалия. Не потерпите ли вы еще немного, дорогой аббат? Вы, конечно, проголодались, но мне хотелось бы всем вместе сесть за стол. Сегодня такой день…

Аббат. Да, для вас приезд шевалье подлинный сюрприз! Разве могли вы когда-нибудь рассчитывать…

Амалия. Конечно, нет! Прошло ведь шестнадцать лет со дня нашей свадьбы, которая и состоялась только благодаря шевалье…

Аббат. Давняя история… В сущности, я весьма смутно припоминаю эту историю, о которой, не скрою, мне как-то поведал ваш муж, господин Гудар…

Амалия. В этом нет секрета. Гудар гордится этой историей и при случае всегда рассказывает о ней, как о самом счастливом дне своей жизни.

Аббат. Да, да… Отец вашего мужа, впрочем, как и ваша матушка, наотрез отказали вам тогда в своем согласии на брак с бедным школьным учителем…

Амалия. Мы жили в нужде, и этот брак, по их мнению, не сулил ничего хорошего… Вот тогда Казанова и пообещал великодушно устроить свадьбу на свои средства, да еще и денег дать на приданое.

Аббат. Разумеется, господин Гудар чувствует признательность к господину шевалье всю жизнь, как к своему благодетелю…

Амалия. Уже тогда он нам показался посланцем из иного, недоступного нам мира… Конечно, мы были очень благодарны этому чужестранцу… Он проезжал по пути из Рима в Турин или в Париж, я уже не помню… Помню только, что он подошел ко мне утром в церкви и обратился с вопросом… должно быть, у меня было заплаканное лицо — я ведь так переживала отказ родителей в свадьбе… так вот, господин шевалье, видя мое заплаканное лицо, обратился ко мне с вопросом, и я открыла ему свое сердце…

Аббат. Ничего удивительного… Говорят, в те времена к нему были ласковы все женщины…

Амалия (смеется). Еще бы… Разумеется, моя благодарность Казанове не выражалась ни коим образом: ни взглядом, ни уж тем более каким-то нескромным поступком… Я ведь так любила своего Гудара, бедного школьного учителя, отец которого, разорившийся купец, дал согласие на брак сразу, как только Казанова выложил необходимую сумму.

Аббат. Господин шевалье был известен как честный человек, слово которого…

Амалия. Хотя и странности различного рода уже были предметом досужих разговоров. Говорили, что нет более честного обманщика или бесчестного правдолюбца… Что-то в этом роде… Ведь он был в то время знаменит, слава о нем как о сердцееде распространялась по всему миру…

Аббат. Не только как о сердцееде… Его литературные труды, хотя я к ним отношусь более чем спокойно…

Амалия. И напрасно. Его спор с Вольтером вызывает истинное восхищение. При всей своей гениальности, Вольтер — безбожник, если не сказать богоотступник…

Аббат. Очень мило с вашей стороны, что вы изволите так говорить о величайшем уме нашего века…

Амалия. Я ничего не говорю. Вот почитайте. В последнем журнале печатают главу из памфлета Казановы, и я даже отметила себе вот эту страницу… (Раскрывает журнал на странице, заложенной ленточкой.) «Вольтер будет бессмертен, это несомненно, но он купит бессмертие своего имени ценою бессмертия своей жизни, страсть к острословию изгрызла его сердце, как сомнения — его душу, и поэтому…»

Аббат. Оставим напрасный спор о Вольтере, госпожа Гудар, тем более, что, повторяю, я не высокого мнения о литературных способностях шевалье. Я еще могу представить себе Казанову соблазнителем женщин, игроком, дельцом, политическим эмиссаром — кем угодно, только не писателем… Ведь ни его роман «Икосамерон», ни его трехтомное «Опровержение истории венецианского правительства, написанной Амелотом» не принесли ему большой литературной славы…

Казанова (он вошел с Гударом чуть раньше и застал конец спора г-жи Гудар с Аббатом). Ни к какой славе, уважаемый аббат, я не стремлюсь, и труд, предпринятый мною как раз теперь (кивнул на лежащий на столе журнал), приближает меня лишь к единственной цели: опубликованием памфлета против нечестивца Вольтера я рассчитываю на милость Высшего Совета, к которому обратился с просьбой разрешить мне вернуться на родину, в мою Венецию. Надеюсь на снисхождение благоразумных людей в Совете, которым, думаю, понятна тоска и тревога, снедающих человека на пороге старости.

Гудар. Синьор Казанова, позвольте представить вам аббата Росси, который…

Казанова. Не трудитесь, Гудар! В аббате я сразу узнал человека, с которым встретился двадцать семь лет назад на купеческом судне, направляющимся из Венеции в Кьоджу. У вас была тогда повязка на глазу, и какая-то крестьянка в желтом платке посоветовала вам воспользоваться целебной мазью, случайно оказавшейся у молодого аптекаря с очень хриплым голосом.

Амалия. У вас превосходная память, шевалье де Сенгаль… (Отошла к столу, занялась приготовлением обеда.)

Аббат. А вы, господин Казанова, находились в числе участников свадебного торжества… и, насколько я теперь понимаю, были не случайным гостем… Во всяком случае, невеста бросала на вас гораздо более нежные взоры, чем на жениха… (Покосился в сторону Амалии, засмеялся.)

Гудар. Поднялся ветер, чуть ли не буря, а господин Казанова стал читать какое-то весьма смелое стихотворение.

Амалия. Шевалье сделал это, разумеется, только для того, чтобы укротить бурю.

Казанова. Такой волшебной силы я себе никогда не приписывал, но не стану отрицать, что, когда я начал читать, никого уже больше не тревожила буря.

Гете. «Довелось в былые годы…»

Аббат. Весьма рад вновь встретиться с вами, шевалье. (Гудару.) Поклон вам от барона Сантиса: если здоровье ему позволит, он приедет вечером вместе с супругой к своему дорогому другу Гудару.

Гудар. Очень удачно. Таким образом, в честь шевалье мы можем составить игру. Соберется приятная маленькая компания, я жду также братьев Рикарди… Андреа тоже приедет… Мои дети встретились с ним во время его верховой прогулки.

Аббат. Он все еще здесь? Неделю назад говорили, что он должен вернуться в полк.

Гудар (смеется). Баронесса, должно быть, выхлопотала ему у полковника продолжение отпуска…

Казанова. Удивительно, что в такое время мантуанским офицерам разрешают отпуск. Два моих знакомых офицера — один из Мантуи, другой из Кремоны — выступили ночью со своими полками по направлению к Милану.

Амалия. Разве начинается война?

Казанова. Все, может быть, уладится, но, поскольку испанцы ведут себя угрожающе, надо быть готовыми.

«Солдатское счастье».

Гудар. Известно ли вообще, на какой стороне мы будем драться: на стороне испанцев или французов?

Аббат. Лейтенанту Андреа Басси это должно быть безразлично. Лишь бы ему наконец удалось проявить свою храбрость.

Казанова. Очевидно, лейтенант желает проявить свою храбрость не бескорыстно? Тут наверняка замешана женщина.

Гудар. Шевалье проницателен. И эта женщина зовется Аниной. Вы ее только что видели в саду с книжками. Там она большей частью с шести часов утра и занимается до полудня.

Амалия. Анина племянница мужа, дочь его покойного сводного брата, юная, но весьма ученая девушка. Несколько недель назад она приехала к нам с целым сундуком книг.

Гудар. Вот только обстановка для занятий не совсем благоприятна. Вчера, например, у нас были гости, и мы засиделись позже обыкновенного, даже играли по маленькой в карты — не так, как, вероятно, привык играть шевалье, — но мы люди безобидные, и у нас не принято оставлять друг друга без гроша. А поскольку в игре обычно участвует и наш достойный аббат, то вы можете себе представить, шевалье, что мы не слишком грешим.

Казанова. Какое прекрасное имение. Я получил удовольствие от прогулки. Но мне хотелось бы осмотреть его получше.

Гудар. А мне ничто не могло бы доставить большего удовольствия, как показать вам свои виноградники и поля, шевалье! Да, сказать вам правду, с тех пор как это маленькое именьице принадлежит мне — спросите Амалию, — я все годы ничего так не желал, как принять вас наконец в собственных владениях. Десятки раз я собирался написать вам и пригласить вас. Но разве мог я когда-нибудь рассчитывать на то, что письмо вас застанет? Если передавали, что недавно вас видели в Лиссабоне, то можно было не сомневаться, что вы ужк успели уехать в Варшаву или в Вену. А теперь, когда я каким-то чудом встретил вас как раз в тот час, когда вы собирались покинуть Мантую, и мне удалось — а это было нелегко, Амалия! — привести вас к себе, то вы так дорожите своим временем, что — подумайте только, господин аббат! — соглашаетесь подарить нам не более двух дней!

Аббат. Может быть, удастся уговорить шевалье, чтобы он продлил свое пребывание у вас. (Бросил на Амалию быстрый взгляд, который не остался незамеченным Казановой.)

Казанова. К сожалению, это невозможно. Я не могу скрыть от друзей, выказывающих такое внимание к моей судьбе, что мои венецианские сограждане собираются, хотя и с некоторым опозданием, но с тем бóльшим почетом для меня загладить несправедливость, которую совершили по отношению ко мне много лет назад. Как известно, за вольнодумство власти наказали меня изгнанием из моего города, хотя члены Совета усиленно насаждали мнение, что самыми моими непростительными прегрешениями являлись распущенность, задиристость и плутни. Теперь я жду известия о помиловании, и хозяйка гостиницы в Мантуе великодушно обещала известить меня об этом, как только придет уведомление. Да и кроме того я намерен, даже обязан завершить в течение ближайших дней серьезный литературный труд…

Гудар. Для такой цели нет более подходящего места, дорогой шевалье, чем это тихое и уютное имение. А для моего скромного дома будет величайшей частью, если шевалье де Сенгаль доведет здесь до конца этот труд.

Казанова. Да, да, разумеется, я приму во внимание вашу любезность, хотя надолго покинуть Мантую я все же не могу… Итак, Гудар, я готов. Покажите мне ваши виноградники, поля… Ну, и разумеется, сад… Да, да, я еще раз хочу насладиться его умиротворяющей тишиной и покоем…

Амалия (мужу). Господину шевалье необходимо стряхнуть дорожную пыль, а может быть, и отдохнуть немного. Вы с господином аббатом проследуйте в сад, а я позабочусь о комнате для шевалье… (Казанове.) Надеюсь, вы будете довольны…

Гудар (уходя с аббатом). Почти так же довольны, как гостиницей в Мантуе… Мы ждем вас, дорогой шевалье.

Амалия (когда Гудар и аббат вышли). Ты опять со мной, Казанова… С каким нетерпением ждала я этого дня! Я знала, что он когда-нибудь наступит.

Казанова (холодно). Я оказался здесь случайно.

Амалия. Неважно. В течение этих шестнадцати лет я только и мечтала об этом дне. И сегодня ночью я хочу целовать твои губы…

Казанова. Ты не будешь целовать ни моих губ, ни рук, и тщетным окажется твое ожидание и тщетными твои мечты, если только я прежде не буду обладать Аниной.

Амалия. Ты не в своем уме, Казанова!

Казанова. Нам не в чем упрекать друг друга. Ты обезумела, думая, что видишь опять во мне, старике, возлюбленного времен своей юности…

Амалия. Для меня ты никогда не состаришься…

Казанова. Я тоже сошел с ума, вбив себе в голову, что должен обладать Аниной. Но, быть может, обоим нам суждено образумиться. Пусть Анина сделает меня вновь молодым — для тебя.

Амалия. Она тебе нравится?

Казанова. Да, она хороша.

Амалия. Хороша и добродетельна.

Казанова. Этот офицер наверняка ее любовник.

Амалия. Они вместе путешествуют. Андреа Басси просил ее руки, и недалек тот день…

Казанова. Он к ней сватался?

Амалия. Спроси у Гудара, если не веришь мне.

Казанова. Что ж, мне это безразлично. Какое мне дело, девица ли она или девка, невеста или вдова… Я хочу обладать ею, я хочу ее!

Амалия. Я не могу тебе ее дать, друг мой!

Казанова. Вот видишь, каким никчемным человеком я стал, Амалия. Еще десять, еще пять лет назад мне не понадобилась бы ничья помощь или заступничество, будь Анина даже богиней добродетели. А теперь я хочу сделать тебя сводней. Как идут годы…

Амалия. Ты нисколько не изменился. Я вижу тебя таким, каким ты был тогда, каким я видела тебя всегда, даже во сне.

Казанова. Взгляни на меня, Амалия! Эти морщины на лбу… складки на шее… глубокие борозды, идущие от глаз к вискам… А вот здесь, в глубине, у меня не хватает зуба… (Он осклабился.) А эти руки, Амалия! Посмотри на них! Пальцы, как когти… Мелкие желтые пятнышки на ногтях… И жилы, синие и вздувшиеся… Руки старика, Амалия!

Амалия. Ты не стар! В твоих объятиях я вкусила блаженство, и мне, видимо, суждено испытать его и в последний раз с тобой.

Казанова. В последний раз? Против этого, пожалуй, найдутся возражения у моего друга Гудара.

Амалия. С ним это — долг… даже удовольствие, пожалуй… но не блаженство… И никогда блаженством не было!

Казанова. Ты что вообразила, Амалия? По-твоему, я приехал сюда из желания сделать рогоносцем твоего доброго мужа?

Амалия. Я люблю тебя, Казанова!

Казанова. Так добудь мне ее, Амалия! Ты можешь, я знаю. Говори ей что угодно! Скажи, что я вам угрожал, что ты считаешь меня способным поджечь ваш дом. Скажи ей, что я безумец, опасный безумец, убежавший из сумасшедшего дома, но что девичьи объятия могли бы меня исцелить.

Амалия. Никогда, Казанова, никогда — слушай меня внимательно! — никогда не знала я более чистого существа. Если бы она подозревала, что мне сейчас пришлось услышать, она сочла бы себя оскверненной, и, сколько бы ты ни жил здесь, ты бы больше ее не увидел!..

Казанова (размышляя). … Не знала более чистого существа… А этот офицер?

Амалия. Он молод и красив. Да, да!.. Он даже кажется мне красивее, чем когда-то был ты, Казанова!

Казанова собрался было возразить — все его существо возмутилось против подобной несправедливости, но в это время с улицы раздался звук подъехавшего экипажа.

(Взглянула в окно.) Барон… Он едет к нам. (Вышла на крыльцо, слышны возгласы приветствия.)

Барон Сантис (еще на крыльце). В наших местах уже распространилась весть, что сюда прибыл шевалье де Сенгаль и остановился у своего друга Гудара…

Казанова (один). Что бы все это могло значить? Все эти приготовления и сборы на карточную игру… обходительность аббата и предупредительность Гудара весьма подозрительны… Неужели они считают меня богатым и собираются меня обобрать?.. Или, что еще хуже, это происки моих врагов, которые в последнюю минуту стараются помешать моему возвращению в Венецию?..

Вошли Барон Сантис, его жена Фламиния и Амалия. Следом за ними — Аббат и Гудар, оба чуть навеселе.

Сантис. Дорогой шевалье! Мечтой моей жены было померяться силами с вами в игре, а в более молодые годы, и на ином поприще. Подумайте только, много лет назад я прибыл в Вену в тот самый день и даже в тот же самый час, когда вы оттуда отбыли. Наши кареты, встретившись, проехали мимо друг друга… Такая же неудача постигла меня и в Регенсбурге… Там я даже поселился в комнате, которую вы оставили часом раньше…

Казанова. Действительно, несчастье.

Сантис. Кое в чем я заранее готов признать себя побежденным, и это меня мало трогает… Но что касается карт, милейший шевалье, то, пожалуй, мы оба достигли подходящего возраста…

«Об игроках».

Фламиния протягивает кончики пальцев. Казанова прикасается к ним губами и бессильно опускается в кресло.

Картина вторая

Комната Анины. Она одна. Смотрит в парк. Ее пробирает мелкая дрожь. Отойдя от окна к столику, принимается писать. Останавливается, перечитывает, снова начинает писать. Заслышав шаги, прячет письмо на груди, подходит к окну. Входит Гудар.

Гудар. Какое славное утро, племянница.

Анина. Должно быть, уже полдень?

Гудар. Вероятно, если верить солнцу… У нас привыкли вставать поздно. Андреа еще спит?

Анина. Нет, кажется. Во всяком случае, дома его нет.

Гудар. Вчера мы засиделись за игрой несколько дольше обычного…

Анина. Кто же выиграл?

Гудар. Ты не знаешь? И тебе твой супруг…

Анина. Я его не видела. Не слыхала даже, ни как пришел, ни как ушел утром…

Гудар (шутливо). Не слыхала и звона монет?

Анина. Сквозь сон мне и вправду чудился звон каких-то червонцев… (Подходит к столику, открывает его, видит золото.) Дядюшка, ты проиграл Андреа эти деньги?

Гудар. Ты же знаешь, я играю по маленькой, а здесь сумма весьма значительна. Меня не занимают ни проигрыш, ни выигрыш.

Анина. Что же вас занимает?

Гудар. Следить за картами… (Встает в позу, напыщенно.)

Одним вопросом занят я: чего ты хочешь,

Во мне сокрытый враг? Скажи, Судьба,

Что ты велишь? К концу идет дорога,

Остались карты мне. Но это много.

Анина. Кто же вчерашний победитель? Неужели Андреа?

Гудар. Да! Проиграл все Казанова! Остался без копейки. Он занял эти червонцы у аббата, но и они уплыли твоему мужу!

Анина (не сразу). Андреа мне не муж…

Гудар. Анина, милая племянница… Я знаю людей — седьмой десяток живу — и поверь, Андреа Басси — порядочный человек! Святая церковь освятит ваш союз, и мой дом с радостью примет вас… А я благословлю вас как самых счастливых людей на свете.

Анина. Мы и сейчас прекрасно себя здесь чувствуем. Мягкий климат чудесная местность, веселые знакомства…

Гудар. А могла ли ты еще недавно представить, что ты будешь сидеть с такими людьми за одним столом…

Анина. С какими людьми?

Гудар. Образованными, начитанными…

Анина. Мои любимые собеседники — это мои книги…

Гудар. Конечно, барон фрн Сантис несколько шумлив за бутылкой, а Фламиния несколько развязна в речах, но…

Анина. Они все безупречны и вежливы со мной… (Немного замявшись.) А Казанова — дворянин?

Гудар. Он представляется сейчас как шевалье де Сенгаль… Хотя многим людям он известен под своим прежним и более прославленным именем — Казановы.

Анина. Так он дворянин или нет?

Гудар (замявшись). Вчера за игрой твой муж также высказал сомнение по этому поводу, заявив, что не слышал, будто французский король пожаловал синьору Казанове дворянство.

Анина. Андреа бывает иногда заносчив…

Гудар. Мы все встали на защиту шевалье, что вызвало, как мне показалось, легкую досаду у него… Впрочем, не будем преувеличивать значения такого недоразумения… (Достает сверток с золотыми монетами.) Я хотел вернуть шевалье свой долг. Хотя и поздно, но я с благодарностью верну ему то, благодаря чему я и моя Амалия стали счастливы… Он должен это принять, если не хочет обидеть меня.

Анина. Ни в коем случае я не советую вам этого делать!

Гудар. Почему, дитя мое?

Анина. Синьор Казанова может неправильно истолковать ваш искренний порыв. Его участие в вашей судьбе и судьбе вашей жены бескорыстно, а, приняв от вас деньги, он рискует лишиться ореола благодетеля, тем более, что Андреа так некстати подверг сомнению его дворянский титул… Я думаю, их беседа на этот счет будет иметь продолжение…

Гудар (подумав). Пожалуй, ты права… Однако ты поговорила бы с Андреа, чтобы он не возобновлял с шевалье этого разговора. В конце концов, Сенгаль — превосходное имя, и никто в целом свете не имеет большего права именоваться шевалье, чем благородный друг мой Казанова. (Забирает со стола деньги.)

Анина. Вы правы, дядюшка… Я уверена, Андреа и сам уже раскаивается в своей несдержанности… Вот только аббат…

Гудар. Что аббат?

Анина. Господин шевалье задолжал у него…

Гудар. Пусть тебя это не беспокоит… Расставаясь после игры, господин аббат сказал мне, что хоть он и не разделяет мнения господина шевалье относительно Вольтера — этого гениального ума нашего времени, — но готов ждать возврата долга и год, и два… Шевалье все-таки благородный человек, — так на прощание сказал аббат… Но я слишком болтлив… Покидаю тебя в надежде, что Андреа скоро вернется и мы увидим вас за завтраком. (Целует Анину и уходит.)

Анина остается некоторое время в раздумье, снова достает письмо, дописывает его, складывает, вкладывает в конверт, подписывает адрес. Берется за колокольчик, стоящий на столе, но, передумав, не звонит. Открывает дверь, осторожно выглядывает в коридор и делает знак рукой.

Входит слуга Тито, подросток лет 15-ти, очень красивый.

Тито. Что прикажете, синьора?

Анина. Скажи мне, господин, вчера прибывший…

Тито. Что синьора прикажет передать господину Казанове?

Анина (дает ему червонец). Передай ему письмо…

Тито. Слушаю. (Хочет идти.)

Анина. Спрячь письмо. Мне важно, чтоб никто не знал…

Тито. Ответ принести?

Анина. Ответ не нужен.

Тито. А если господина Казановы не окажется дома, то можно оставить письмо его слуге?

Анина. Можно.

Тито. Я позволю себе указать синьоре, что слуга его, может быть, переодетая девушка.

Анина. Ты думаешь?

Тито. Я ничего не думаю. Но возможно также, что у него в комнате кто-нибудь спрятан в шкафу, в постели…

Анина. Ты умный мальчик… я тебе вверяюсь… (Дает ему еще червонец.)

Тито. Смею ли я вместо этого червонца просить об одном только поцелуе?

Анина. Ты сумасшедший?

Тито. Мне кажется, это возможно…

Анина (быстро целует его). На!

Тито. Лечу!.. (В дверях.) «Путь жизни долог, вечность — коротка!».. (Вышел.)

Анина (одна). Что же теперь будет? Чем я стала? Нет, нет… Ничего не случилось. Я дам клятву забыть все и похороню эту тайну в себе… А он… он навеки унесет воспоминанья! И ничего не изменится… и все повернется… (Смотрит на себя в зеркало.)

Ты бредишь. В чем ты видишь поворот?

Случившееся разве не случилось?

Что было, то небывшим стало вдруг?

Вина моя уменьшилась иль вовсе

Исчезла? И можно ли дурной

поступок мой — простить?

Так кто же я? Я дочь почтенного

семейства?

Невеста я безгрешная? О, нет,

Жених таких, как я, у сводни покупает,

Прибавив сверх цены и честь свою.

Его ль вина… В чертах лица,

столь нежных, горделивых,

Кто может разглядеть глубокий след

Позорного разврата? Из дома я какого?

Веселого иль строгих нравов? Не обольщайтесь,

Милые синьоры! Простая потаскушка

перед вами.

Тихони смирный облик

Лжив и не сулит покоя!

Стук в дверь. Входят Андрея, Сантис и Фламиния.

Фламия. С добрым утром, душка! Нескромно с нашей стороны (кивнула в сторону мужа) врываться в столь ранний час, но мой муж настоял… У него к вам предложение, о котором он сам расскажет. (Подходит к окну.) Прелестный день…

Анина (замечает, что Андреа не весел). Да… но кажется, будет гроза. Душно.

Фламия. Тогда за игру можно приняться сразу после обеда. Возможно, синьору Андреа опять так же счастливо повезет, как вчера.

Сантис (почтительно целует руку Анины). Как спалось, синьора?

Анина. Прекрасно.

Сантис. Сейчас ездил в поле испытать коня, да вот встретил в парке синьора Басси. Сидит мрачный. Уединился в тени деревьев…

Фламия. Синьору Андреа нет повода грустить после вчерашнего выигрыша.

Сантис. Значит, удачно выбрал маску…

Анина. Какую маску?

Андреа (делает нетерпеливый жест: видно, что ему не по душе нежданные гости и не терпится от них избавиться). Философа. Кто ее не носит…

Фламия. Ваш общий любимец Казанова, кажется, предпочитает другую маску…

Сантис. Злоречивые уста моей жены сейчас изрекут что-то новое…

Фламия. Совсем не новое. Казанова теперь выступает в роли шута, и об этом говорят давно все, кто его знает…

Сантис. Ты сегодня не в духе? Что бы это значило? (Анине.) Казанова встречает Фламинию в третий раз. Обычно он так легко воспламеняется, но к ней он равнодушен. Это ее и злит.

Фламия. Поосторожнее. Ты можешь раззадорить меня… Но я равнодушна к этому шуту.

Анина. Почему вы упорно называете его шутом?

Фламия. Посудите сами… Можно ли верить той басне, что за столом он потчевал нас, будто он бежал из венецианской тюрьмы, куда был заперт, и очевидно, поделом…

Работал и сверлом он, и пилою,

Скользил, карабкался, бросался вплавь, —

И этого не видят и не слышат,

Не узнают его, и в лунном свете

Сидит на крыше он. Какая чушь!

Анина. Но все же он бежал?

Фламия. Почем нам знать?

Быть может, он и не был в заключенье,

А если был, то отсидел свой срок.

И если он бежал, то как проверить,

Что удался побег? Что не упал он с крыши

И не утонул?..

Анина. Но он же жив?

Фламия. Быть может, умер.

Анина. Так значит здесь поддельный Казанова?

Фламия. Поддельным Казанова был всегда.

Анина. Но вы были с ним знакомы давно и должны были привыкнуть…

Фламия. Знакомы? Да… Я виделась и говорила с ним. Вернее, говорил всегда он один. По-моему, он чужого голоса вовек не слыхал. Так вот, всякий раз он приступал к рассказу о побеге теми же фразами и в том же тоне… И осенью прошлого года, и два года тому назад, и семь, когда я встретилась с ним впервые в Риме…

Сантис. Какой милый разговор. (Анине.) Я всегда говорю своей Фламинии: если две такие пары, как вы и синьор Басси, как я и моя дражайшая супруга, сойдутся на почве общих развлечений, сколько пользы мы могли бы из этого извлечь!

Анина (смеется). Да какая же практическая польза в нашей болтовне?

Фламия. Сколько вам лет?

Анина. Семнадцать.

Фламия. Наивный возраст… А мне двадцать пять… Десять лет прошло с тех пор, как я и Сантис… Ах, какой я была глупой!.. Сантис говорит, что синьор Басси достоин быть моим наставником.

Анина. Наставником? Но в чем же?

Фламия. Неужели не ясно?

Анина. В картах?

Фламия. И в других вещах…

Анина. Но раньше он не брал карт в руки.

Фламия. Ах, милая…

Анина. С некоторых пор он стал играть, но это не является его пагубной страстью… Скорее он склонен к мечтам, размышлениям… (Пытается как-то заинтересовать Андреа разговором, но тот по-прежнему мрачен и держится в стороне.)

Фламия. Вы путешествуете, а в поездках на чужбине можно смотреть на вещи легче… Поверьте, милая, ничего не может быть забавней, чем лежа рядом… (взглянула на Сантиса), в тесных объятиях, поверять друг другу свои проделки… (Смеется.)

Анина (так же смеется, хотя делает это скорее для поддержания беседы; настроение Андреа начинает ее беспокоить). И все же, в каких вещах синьор Басси может быть для вас наставником?

Сантис. Однако время крутится уже вхолостую. Погода дивная, и я сегодня устраиваю обед. Я распорядился накрыть стол в парке.

Фламия. И разумеется, уже пригласил этого Казанову…

Сантис. Утром я наведался к нему. Он крепко спал, очевидно, совершенно забыв свое вчерашнее фиаско.

Фламия. Какой же обед без россказней о побеге, о крыше из свинца!..

Сантис (он тоже обратил внимание на поведение Андреа). Однако у синьора Басси вид и вправду такой, будто он обманулся в своей вчерашней удаче… Как ваша верховая прогулка, синьор Басси?

Андреа. Благодарю. Превосходна.

Сантис. Но нас еще ждет сегодня поездка после обеда. Мы все решили устроить небольшой праздник на опушке леса.

Андреа. Настроение у меня не праздничное, но я готов принять участие. (Хватает шпагу.) Не лишней будет и вот эта шпага! Мы ведь знаем, чем иногда заканчиваются подобные празднества!

Фламия (Сантису). Посмотри, как дико загорелся его взор. Он явно не в себе. Синьор Басси, мы надеемся, что эта прогулка поднимет ваше настроение — ведь нас ожидает столько услад…

Андреа. Да, да, конечно… С наступлением ночи среди деревьев начнут парить нагие нимфы… Нам, смертным, они будут расточать свою любовь… Надеюсь, господа, утром мы не будем так наивны, чтобы узнавать их. Разумеется, не обойдется без карточной игры. С той лишь разницей, что игорным столом станет пленительное тело женщины….

Фламия. Кажется, Сантис прав… синьор Басси действительно может быть моим наставником…

Сантис. Фламиния, нам пора. (К Андреа.) Мы ждем вас в парке, там уже расставляют столы… (Анине.) Надеюсь, вы расправите морщины на озабоченном челе вашего супруга. (Тихо, Фламинии.) Пойдем, здесь ожидается ссора.

Уходят.

Картина третья

Андреа (спокойно, твердо). Ты ему писала… О чем?

Анина. Я тебя не понимаю…

Андреа. Ты послала письмо Казанове?

Анина. Ах, вот ты о чем…

Андреа. Я видел, как у комнаты Казановы ошивался мальчишка Тито. Потом он исчез за дверью. И я разу понял — предчувствие меня еще никогда не обманывало, — ты с ним послала записку этому новоиспеченному дворянину.

Анина. Меня заинтересовали кружева, которые по доступным ценам поставляет его брюссельский друг.

Андреа. Я готов тебе поверить… Вчера за игрой действительно шел разговор об этом, но…

Анина. Моя необдуманность заключается лишь в том, что письмо я передала через Тито, этого юнца, искушенного во всех пороках…

Андреа. Ты даешь челяди пищу для насмешек над собой. И надо мной! Я офицер, и моя честь…

Анина. Тебя только это волнует?

Андреа. Не только! Этот балованный плут решит, что ты под предлогом покупки кружев ищешь с ним новой встречи!

Анина. Напротив! Кружева здесь вообще ни при чем… В письме заключалась только просьба…

Андреа. Просьба? Какая?

Анина. Чтобы Казанова покинул имение…

Андреа (не сразу). Что это значит?

Анина. Выслушай меня…

Андреа. Я, кажется, понял… Ты испугалась второй встречи с ним! Тебе она кажется неотвратимой. Я ведь заметил, как загорелась ты, когда Казанова, этот дамский угодник, вызвался быть твоим посредником при денежной сделке. И что же он написал тебе в ответ?

Анина. Я не жду ответа. Я только попросила его покинуть имение дяди.

Андреа. Напрасно ты посылала с этим гонца. Если ты напрашиваешься на встречу, могла бы, не стесняясь, просто пойти к нему… Какая разница, что при этом подумал бы я. Ведь я для тебя ничто? Так, Анина?

Анина. После того, что ты мне сейчас сказал… что я способна вот так, просто пойти к нему…

Андреа. Ты для меня потеряна. Он наверняка не уедет, и тебе останется выбор: я или Казанова!.. Впрочем, о чем я… Я ухожу первым…

Анина. Вторым. Казанова уже ушел.

Андреа. Ты в этом уверена?

Анина. Хотя ты и сомневаешься в его титулованности, но он благородный человек и наверняка уже выразил мне свою благодарность.

Андреа. Какую еще благодарность?..

Анина. Именно в знак благодарности я просила его уехать.

Андреа. Но за что он должен благодарить тебя?

Анина. За то, что в эту ночь я отдалась ему…

Андреа (ошеломлен, затем подходит к Анине, останавливается; после паузы разражается смехом).

Плохая шутка, не идет тебе!

Фламинии обязан я, должно быть.

Ты жаловалась ей, что я тебя

Терзаю ревностью, и подучила

Она тебя комедию сыграть,

В которой бы развязка доказала

И глупость недоверчивого мужа,

И верность добродетельной жены.

Но, право, не к лицу тебе кривлянье

И не по вкусу мне! Пускай она

И ей подобные играют чувством,

Какого не вмещают их сердца.

Любовь для них обычно — ремесло!

Забава иль минутная утеха.

Во мне вскипела желчь, когда

С бароном Сантисом вот здесь

Она кривлялась! Милое соседство!

Как ты решилась их принять? Якшаться с такой четою!.. Я никогда не мог себе представить, что ты можешь сблизиться с людьми такого сорта!..

Анина. Ты сам бутылку за бутылкой распивал с бароном! Сел играть и так увлекся, что только утром нашел дорогу в постель.

Андреа. Со мной это случается редко. Мне везло и не хотелось прерывать эти сладостные волнения. Взгляни, каков итог!.. (Открывает столик.) Этих денег хватит на целый год путешествий. А это место, где нависла угроза нашему счастью, мы должны покинуть. И немедленно! Собирайся!

Анина. И ты думаешь, что нам по пути?

Андреа. Никакие соблазны меня здесь не удержат. Я вообще теперь буду их избегать, и ты должна в этом мне довериться.

Анина. Ты нарочно не хочешь меня понять? Ты готов поверить, что мною руководили гнев и месть, чтоб сочинить подобную историю, которой на самом деле не было? Я, правда, и сама не совсем понимаю, что случилось… Но пойми… это было! Было!!!

Андреа (ошеломлен, затем хватает шпагу, бросается к ней). Потаскуха!..

Анина. Бей! Я готова ко всему.

Андреа (на секунду застыл, словно громом пораженный, затем медленно отходит, кладет шпагу, трет виски — весь его вид говорит о том, что он хочет взять себя в руки). Список женщин, уступивших желанию Казановы, пополнился еще одним именем… Твоим! (Вкладывает шпагу в ножны.) Я в галеры его сошлю! Как преступника!

Анина. Ты можешь поступать, как считаешь нужным. И ты решишь, должны ли мы расстаться или нет. Но я хочу все рассказать. (Смотрит на него, ожидая его согласия.)

Андреа, подумав, кивает и садится на диван.

Слушай… Я долго ждала тебя, не могла уснуть и все прислушивалась, не идешь ли ты. Вдруг я услышала, как хрустит песок под чьими-то шагами… Я бросилась к окну и вижу, что под окном стоит другой… не ты! Я хотела закричать, но дальше все произошло так молниеносно… Ты слушаешь?

Андреа. Ты сразу узнала, что это был Казанова?

Анина. Конечно. Он был освещен луною… Он вскочил в окно, стал что-то шептать… Я не могла разобрать, я только понимала, что это были мольбы и заклинания. Все было, как в тумане… он целовал меня. Уговаривал, просил прощения и снова целовал… Я словно потеряла сознание, ничего не могла поделать с собой… Это было наваждение, я утратила всякую память и как будто погрузилась в небытие…

Когда проснулась я во мгле рассвета,

Одна лежала я, открыв глаза

И сознавая, что случилось ночью…

Не только свет, Андреа, — я сама

Себя за час до этого сочла бы

Преступницей. И не пред одним тобою.

А между тем душа моя была

Легка и радостна. Как странно это!

Еще вчера я так была полна

Одним тобой, что мне противно было

Нескромный взор мужчины выносить;

Сегодня ночь в неистовых объятьях

Чужого человека проведя,

Не чувствую раскаянья, проснувшись,

Как если бы я детским сном спала.

И все же я думаю, что достойна твоей любви… Если бы ты смог смирить свой гнев и погасить боль… Андреа, пойми меня, ведь в сущности ничто не изменилось, я люблю тебя, я всегда была верна тебе…

Андреа. Только одного не пойму, зачем ты здесь?

Анина. Андреа…

Андреа. После всего, что было…

Анина. Это безумие, и оно никогда не повторится…

Андреа. Довольно и одного случая. Что толку, что ты услала любовника? Он уедет с воспоминанием дикого блаженства, а в кругу друзей на пирушке еще и похвалится, как соблазнил невесту, пока жених резался в карты. То-то смеху будет!..

Анина. Какое нам дело до пьяных собутыльников Казановы!.. Я принадлежу тебе, тебе одному!

Андреа. Вот деньги… они твои. Бери их и беги к своему селадону. Скажи, что вы разбогатели… Или ты сегодня найдешь другого любовника?.. Ах, да какое мне дело до всего этого!.. Между нами все кончено. Скатертью дорога. Слава Богу, я прозрел и теперь буду знать, кто ты такая… (Бежит к двери, открывает ее и видит Тито, который стоит в коридоре, не решаясь войти.) Ты что здесь делаешь?

Тито. Вы синьор Андреа Басси?

Андреа. Ты прекрасно знаешь, кто я!.. Я тебя спрашиваю, что ты здесь делаешь?

Тито. Я хотел постучать, но, услышав громкий разговор, решил, что синьор Казанова может и подождать и не будет настаивать на немедленной встрече с вами.

Андреа. Он хочет меня видеть?

Тито. Именно об этом одолжении он хотел бы просить вас…

Андреа растерян, не может понять смысл такой просьбы, смотрит на Анину.

Синьор Казанова просит встречи с синьором Басси… Наедине.

Андреа (не сразу). Я жду его.

Тито уходит.

Что все это значит?

Анина. Ты прав. Мы должны расстаться. Этих денег я не возьму. Ни с каким другим любовником, как, впрочем, и с Казановой, я встречаться не намерена. Думай, что хочешь, но после всего сказанного я не могу здесь оставаться… Только не смей осквернять память наших счастливо проведенных часов и не смей думать, что ты в моей жизни был случайным эпизодом…

Андреа. Сейчас я об этом и узнаю, кем я был для тебя. Надеюсь, синьор Казанова мне об этом расскажет. Советую пока пойти к Фламинии — вы найдете тему для общей беседы… Но будь поблизости — ты можешь еще понадобиться…

Анина. Не забывай только, что ты мне — не жених! (Уходит.)

Пауза. Андреа ходит по комнате, видит раскрытый стол с деньгами, закрывает его, возвращает на место шпагу. Стук в дверь. Андреа некоторое время стоит в неподвижности, затем быстро открывает дверь.

Картина четвертая

Казанова входит, кланяется. Андреа холодно отвечает на поклон.

Казанова. Благодарю вас, что вы сочли возможным принять меня.

Андреа. Чему обязан?

Казанова. Я, право, не посмел бы… (Прервав себя.) Не могли бы вы окно…

Андреа. Что вы говорите?

Казанова. Позвольте вас просить… (Он не отходит от двери и жестом просит Андреа закрыть окно.) Я не могу сам, меня считают уехавшим…

Андреа. Уехавшим?

Казанова. Я все объясню. Не будете ли так добры закрыть окно?

Андреа закрывает окно.

(Признательно кланяется, выходит вперед.) Так вот, я к вам с просьбой, и признаюсь, вчерашняя моя вспыльчивость по поводу затронутого вами вопроса о моем дворянском титуле…

Андреа. Меня это нимало не беспокоит.

Казанова. Охотно верю. Тем не менее наше знакомство началось не совсем обычно, но это едва ли дает мне право обратиться к вам с просьбой…

Андреа. Прошу не церемониться. Я к вашим услугам.

Казанова. К тому же мы коллеги.

Андреа. Вы офицер?

Казанова. Много лет назад я несколько месяцев был солдатом на острове Корфу… О, не удивляйтесь, есть ли на земле занятие, к которому меня не принуждала бы судьба?.. Но на мою долю ни разу не выпало счастье участвовать в настоящем походе, какой теперь предстоит лейтенанту Андреа…

Андреа делает нетерпеливый жест.

Не скромничайте, вас ждут героические подвиги, и я искренне готов завидовать вам.

Андреа. В таком случае вам известно больше, чем мне, синьор Казанова, и даже больше, чем моему полковнику. Я только что получил разрешение продлить свой отпуск на неопределенное время.

Казанова (не сдержавшись, с досадой). В самом деле?

Андреа. Вчера полковник вручил мне официальное уведомление…

Казанова. Вам, несомненно, повезло. Стоит ли прерывать столь приятное путешествие в обществе такого очаровательного существа, каким является ваша супруга….

Андреа. Вы, наконец, готовы изложить существо вашей просьбы? Не могу же я предположить, что она касается интересов моей жены…

Казанова. Не будем спешить… Видите ли, господин Лозен…

Андреа. Тот, что торгует кружевами?

Казанова. О, как вы любезны, что вспомнили вчерашний разговор… Да, да, господин Лозен зовет меня принять участие в его деле за то, что я при случае расхваливаю дамам его товар, а иногда и нахожу покупательницу…

Андреа. Однако эта роль…

Казанова. Не слишком лестна? Вы правы. Теперь у меня другое занятие. Вы, конечно, слышали о моем химическом открытии?

Андреа вновь порывается заставить Казанову перейти к делу, но тот не замечает его нетерпения.

Этим открытием многие спекулируют. Во всяком случае не в меру шумят… Слыхали?..

Андреа (нерешительно). Как будто…

Казанова (скромно). Это только опыт… Но если оправдаются мои надежды, то, безусловно, наступит новая эпоха…

Андреа. Эпоха Казановы?

Казанова. Я далек от искушения прославиться… Я изобрел шелк, который не портится от стирки и не линяет…

Андреа. Вы пришли продать мне эту материю?

Казанова. О, таких тканей в продаже еще нет. Мой представитель — доктор Ретиньоль — в ближайшее время вручит образцы вашей супруге.

Андреа. Благодарю. Анина не признает одежды из шелка.

Казанова. Мода переменчива… Но не в ней дело. Это предприятие принесет мне весьма крупные доходы — едва ли скоро, я не питаю иллюзий, поверьте… Но все же доходы будут настолько велики, что я смогу всю жизнь пренебрегать такой безделицей, как литературный гонорар, ну и другими мелкими доходишками… (Достает из портфеля несколько исписанных листков.) В Гааге издатель Ян Грот предложил мне три тысячи гульденов за описание моего тюремного заключения и побега!

Андреа. Вы нашли во мне покупателя ваших литературных трудов?

Казанова. Ничуть не бывало! Я просто хотел сказать, что стану богат и смогу заплатить вам долг.

Андреа. Вы заняли у меня какую-то сумму?

Казанова. Не трудитесь вспоминать… Эту сумму я прошу ссудить мне сейчас. Я уезжаю, на это есть веские причины… Но я занял вчера у аббата несколько золотых червонцев. Для вас это сущая безделица, а для него — порядочная сумма.

Андреа. Вы шутите, синьор Казанова?

Казанова. Нисколько. Мои шутки бывают остроумнее.

Андреа. И вы считаете…

Казанова. Тысячу дукатов. Мною подписан вексель. Вот он. (Показывает на подпись.) «Казанова»… Мой росчерк… подлинный…

Андреа (рассматривает вексель). Срок — тридцать дней…

Казанова. Возможно, уплата произойдет и раньше.

Андреа. В денежных делах я несведущ и поэтому…

Казанова. Честные люди могу ограничиться словом… Я еду с аббатом….

Андреа. С которым тут же и рассчитаетесь?

Казанова. По пути, на первой же почтовой станции, метнем игру. И если мне улыбнется счастье — а это не кажется мне таким уж невероятным, — то я верну свои червонцы.

Андреа. Мои червонцы?

Казанова. Они немедленно будут вашими вновь!

Андреа. А господин аббат по-прежнему станет бедняком…

Казанова. Превратность карт обычна для игроков… (Указывая на вексель, все еще находящийся в руках Андреа.) Тут только тысяча… Давайте, мы напишем две. На два года — срок не так уж и велик. Я вам верну с процентами.

Андреа. Не будем торговаться. Я дам вам деньги.

Казанова. Если бы я продал издателю свой скромный труд о побеге из тюрьмы со свинцовой крышей, я бы, разумеется, сумел расплатиться и за лошадей, которых мне придется нанимать на почтовых станциях…

Андреа. Хорошо, я накину еще и на карету…

Казанова. Благодарить не буду, но знайте, что на нет на свете у вас вернее друга…

Андреа. Не спешите. Вы получите золото, как только ответите мне на один вопрос, поклявшись при этом ничего не утаить.

Казанова. Разве могут быть тайны от друга?

Андреа (медленно, но не слишком серьезно). Какая причина заставляет вас так спешно покинуть имение?

Казанова (после недолгого колебания). Я не спокоен здесь за свою жизнь.

Андреа. Вы бежите от опасности? Вы?!

Казанова. Юность, конечно, не знает страха. И все же я призвал бы и вас поостеречься… Подобным советом я частично оплачиваю свой вексель, вернее вношу вперед проценты.

Андреа. Чего же я должен остерегаться?

Казанова. Вернее, кого… Вам надо остерегаться Сантиса.

Андреа. Какое мне дело до Сантиса?

Казанова. Будьте начеку. У него на уме только расчет и прихоть… То он влюбленный муж, то сводник… то совсем слеп и глух, то ревнив и подозрителен… Вчера вы приглянулись Фламинии, я это заметил…

Андреа. Ваши фантазии не имеют предела.

Казанова. Предупредить не лишнее…

Андреа. А вас тоже предупредили?

Казанова. Да.

Андреа. Кто?

Казанова. Она…

Андреа. Фламиния?

Казанова. Конечно.

Андреа (не сразу; он сбит с толку). Как? Фламиния — и вы?

Казанова. Что вас так удивляет?

Андреа. Вы, значит, опасаетесь возмездия?

Казанова. Я и раньше был знаком с Фламинией, но толь ко этой ночью я познал счастье… Я не преувеличиваю, счастье!

Андреа. Но как барон узнал?

Казанова. Вчера за ужином Фламиния мне шепнула: «Проходи сегодня в полночь, дверь будет открыта…».

Андреа. И дверь была открыта?

Казанова. Дверью я редко пользуюсь… Синьора ждала меня у открытого окна… Этим же путем я вернулся к игорному столу… Сантиса за столом не было.

Андреа. Где же он мог быть?

Казанова. Как ни тихо шепнула мне Фламиния, Сантис уловил, видимо, смысл намека и отправился подстерегать меня в сад…

Андреа. А Фламиния ночью… ну, как бы сказать… среди услад предупредила вас о коварстве Сантиса?

Казанова. Мы оба знали, что за тонкой стеной одна приятная особа…я имею в виду вашу очаровательную супругу… Мы знали, что она не спит и поджидает вас, а вы не могли прекратить игру, так как судьба была к вам так благосклонна…

Андреа. Речь не обо мне.

Казанова. Мы не могли произнести ни слова. Прошел блаженный час… в полном молчании…

Андреа. Значит, вас к бегству побуждает одно лишь предчувствие?

Казанова. Не только. Вот письмо. (Читает.) «Ты, конечно, благороден и сможешь доказать свою благодарность за ночь любви. Беги. Это будет спасением для нас обоих».

Андреа. Но здесь ни слова о Сантисе!

Казанова. Она рассудила правильно: возможная месть Сантиса меня бы не испугала, а вот отказать в благодарности за минуты счастья…

Андреа (быстро подходит к столику и открывает его). Берите! Живее! (Передает кошельки Казанове.) Отойдите от окна, вас не должны видеть… Теперь и я понял, почему Сантис так рано стучал к вам утром под предлогом приглашения на увеселительную поездку. Настроение его было далеко не праздничным: он гримасничал, скрежетал зубами… Вот пятьдесят. Добавочных. И еще сотня. Вы едете в Брюссель? Это близко. Я бы советовал в Голландию…

Казанова. А может, в Америку?

Андреа. Еще лучше.

Казанова. Это далеко, и здесь не хватает… (Указывает на кошельки.)

Андреа. Вот еще… две сотни…

Казанова. Вы и проценты повысите?

Андреа. Ваша безопасность дороже процентов… Ведь она означает сохранность моих денег. Но удастся ли вам бежать средь белого дня?

Казанова. О, я буду неузнаваем… (Поворачивается на мгновение спиной, выворачивает плащ наизнанку, изменяет осанку и стоит перед Андреа, нацепив еще небольшую накладную бородку; говорит измененным голосом). Вы усомнились, что это я?.. (Вновь поворачивается и возвращается к прежнему виду.) Через год я явлюсь рассчитаться с вами.

Андреа. Вряд ли вы найдете меня здесь.

Казанова. Найду. Вы не из тех людей, которые подвергают себя дорожным приключениям. Ваша цель — порядок, законность, мир. И близок тот день, когда я, вечный странник, найду веселый и ласковый прием в доме благородных супругов.

Андреа. Я не женат.

Казанова. Но скоро женитесь. В Анине вы обретете прелестную и верную супругу. Передавайте ей душевный привет. Я покидаю вас как друг. Да нет… позвольте… (С жаром обнимает Андреа.) Как брат! (Быстро уходит.)

Андреа (один). Невероятно! Он ничего не знает… А если лжет?.. Но зачем? Неужели пагубные страсти довели этого дамского угодника до такой степени падения, что он, зная, с кем провел ночь, решил просить у ее возлюбленного эти жалкие червонцы?.. Нет, нет, мир еще не сошел с ума… Казанова в неведении… Господи, кажется, он глуп… Все, что хотите, но природа должна была наделить его умом?.. Впрочем, природа нередко обманывает нас… Мы все в ее власти. Не слишком ли мы суровы, осуждая — скорее всего, несправедливо — тех, кого любим?.. Да, да, уж если судьба предлагает мне померяться силами с моим соперником, то я должен выиграть этот бой. Я должен быть благоразумнее!.. (Перечитывает письмо, оставленное Казановой, кладет его на стол, подходит к двери, ведущей в комнату Фламинии, открывает ее.)

Входит Анина.

Картина пятая

Андреа. Наша беседа затянулась. Ему понадобились деньги для бегства… (показывает на письмо на столе) … ты же просила его об этом… Правда, он объяснил причину весьма витиевато, но тем не менее, отбывает и шлет тебе прощальный привет.

Анина. Сколько же ты заплатил, чтоб выкупить это письмо?

Андреа. Торгов никаких не было. Дело в другом. Автором письма он считает Фламинию!

Анина. Так он думает, что провел ночь с Фламинией?

Андреа. Я не стал выводить его из заблуждения.

Анина. Ты уверен, что оно долго продлится?

Андреа. Не в этом дело. Сейчас этот поворот событий служит нам знаменьем… Само Провидение указывает нам путь к спасению.

Анина. Но разве то, что было, не перестало быть реальностью? Сегодня ночью я принадлежала другому…

Андреа. Провидение призывает нас к благоразумию. Мы должны простить друг друга.

Анина. Простить?

Андреа. Я много сказал тебе дурных слов, а ты…

Анина. Что случилось, то случилось… Но дело даже не в этом… Я повторяю, я тебе верна, я принадлежу тебе одному, но ты…

Андреа. Мы должны дать клятву молчать об этой тайне.

Анина. Почему? Сегодня… да, да, сегодня я поняла — ты не любишь меня. С некоторых пор я стала подозревать, что я для тебя… как бы сказать, не все!.. Да, да, это как заноза сидит во мне, но тщеславие прогоняло эту мысль. И вот эта заноза удалена!

Андреа. Анина, что ты говоришь?

Анина. Я тебя потеряла… навсегда!

Андреа. Анина, опомнись! Мы же были счастливы…

Анина. Оказывается, счастье — весьма призрачное понятие. (Надевает дорожный плащ.)

Андреа. Философия!.. Ты заразилась его страстью к пустой болтовне…

Анина бежит к двери, раскрывает ее, и в тот же миг входит Фламиния.

Фламия. Спасибо за прием! Куда это вы?

Анина (стараясь пройти). Позвольте мне…

Фламия. Близка гроза… Не советую вам выходить из дома.

Андреа. Не задерживайте ее. Она спешит снова украсть у вас то, что украла этой ночью.

Фламия. Что ж у меня можно украсть? Мой жемчуг? Он на мне. Синьор Андреа, я жду объяснений.

Андреа. Тот, кого вы сегодня ждали ночью, ошибся дверью… Вернее, окном, но все же нашел ожидаемый прием. Анина осчастливила нежданного гостя. К сожалению, под вашим именем!

Фламия. Голова кругом! Возможно ли это?! Да, я, признаюсь, ждала сегодня на рассвете гостя… Он шел ко мне, но его перехватила та, которую мы все почитали за саму добродетель?.. О, к чему эти книги? Я ждала, ждала…

Неслыханно! Перехватить того,

По ком томлюсь на ложе одиноком!

К нему объятья жадно простираю,

А он в ее объятья заключен!

Я воздух ночи пью, она впивает

Его лобзанья, и, меж тем как я

Гляжу в рассвет бессонными очами, —

Она моим коварно дремлет сном!

Как может в женском сердце уместиться

Так много низости? Ведь прямо от стола

Вчера, когда игра сложилась,

Она его бесстыдно увлекла.

(Анине.) Воровка ты! Убийца! Распутница! Басси, открой окно, пусть все услышат!..

Анина. Я открою…

Фламия (удерживает ее за плащ). Срамница! Негодница! Я засажу тебя в тюрьму за кражу… Ты еще смеешься? Городской судья со мною в дружбе.

Анина. И он тоже?

Фламия (к Андреа). И ты!.. Ты еще хуже этой распутницы. Ты — камень! Ты — мраморная глыба! Ты сам толкнул ее в объятья Казановы, этого безбожника, повесы и лицемера! Я расправлюсь с ним за все его деяния. Ни кардинал, ни папа не простят таких грехов! Пустите, я немедленно найду его, я докажу… (Идет к двери.)

Анина. Ты обезумела! Он давно уехал!

Фламия. Ложь! Ты хочешь подстроить мне ловушку! Ненасытная!.. Ты опять хочешь завладеть им! Не бывать этому!.. Он твоим уже был! Тебе этого мало?

Анина. Он не был моим.

Фламия (смеется). Вот новость! Чьим же он был?

Анина. Скорее, твоим.

Фламия. Я что-то не припоминаю, чтобы в эту ночь…

Анина. Так же он не может припомнить, что в эту ночь был моим…

Пауза. Нелепость ситуации, кажется, дошла до обеих, и они заметно колеблются, не зная, как дальше поступить.

Анина (после некоторого размышления). Мы обе имеем на него права. Пусть он сам решит, кто достоин его любви.

Фламия. Вот так выход! Разве он не решил еще вчера и не меня избрал? Ведь он направлялся ко мне!

Анина. А попал ко мне! И был счастлив.

Фламия. Из чего это видно?

Анина (показывая записку). В знак благодарности, о которой я его просила, он покинул этот дом!

Фламия. Я сойду с ума! Ты его услала, а теперь хочешь вернуть?

Андреа (наконец решил огласить свое мнение). На вас, видно, дурь нашла! Если синьор Казанова еще не уехал — а я позволю себе высказать сомнение в этом его намерении, — то я сам предостерегу шевалье от близости с подобными персонами, которыми вы являетесь.

Фламия. Не спешите, синьор Басси… (Анине.) Ты возомнила, что Казанова настолько глуп, что не открыл обмана? А ты не подумала, что он лишь притворился из вежливости, будто ничего не замечает?

Андреа. Не преувеличивайте его умственных способностей, дорогая Фламиния. Мы с Аниной уезжаем, вы как раз застали нас за сборами, так что передайте барону Сантису благодарность за приглашение на прогулку, которая, безусловно, вас всех развеселит, но думаю, этой ночью мы с Аниной обойдемся без нее.

Фламия. Для твоей жены наступит теперь вечная ночь! (Выхватывает шпильку из волос и собирается выколоть глаза Анине.)

Андреа бросается между ними, схватывает их за руки и не выпускает их.

В эту минуту входит Сантис.

Сантис (немного навеселе). Фламиния! Я так и думал, что ты здесь! Вы, надеюсь, готовы? Гости собираются. Юный лорд возит с собою золото мешками. Мы с ним на «ты»! Пьет, как Вакх!

Фламия. Да и ты, по-моему, уже изрядно нагрузился?

Сантис. Славная предстоит игра! Девица из Лиона с мамашей, банкир из Льежа! Мамаша кажется моложе дочки. Да… еще вдова! Лет сорок, но сложена отлично. Все время болтает с лордом. (Только сейчас замечает, что все стоят в напряженных позах, Андреа держит за руки Анину и Фламинию.) Что здесь происходит?

Фламия (к Андреа). Пустите руку!..

Сантис. Вы ссорились? Вот новость! Из-за меня?

Анина и Фламиния смотрят на него с удивлением. Сантис хохочет.

Андреа выпускает руки дам, быстро идет к столу, прячет письмо Анины.

Сантис видит это и начинает понимать, что ссора имеет отношение к Андреа, и это только разжигает его любопытство.

Кажется, все дело в офицере? Прекрасное начало для пикника! Ваш спор мы заключим в сюжет новеллы, которой и угостим гостей.

Андреа. У этой новеллы есть начало. Развязку мы еще должны сочинить.

Сантис. Занятная идея! Вы здесь коротали время сочинением новелл?

Андреа. Да, я хотел потешить гостей одним рассказом. Да вот мы зашли в тупик. Я повторю с разрешения дам начало новеллы в сжатом виде. А распутать узел нам поможет… барон!

Сантис. Я?..

Андреа.

Мы подчинимся вашему решенью.

В намереньи содействовать веселью

Сегодняшнего праздника, гостей

Потешить я хотел одним рассказом.

Чтоб испытать, насколько он забавен,

Я нашим дама изложил его,

И так как затруднился сам придумать

Развязку, то призвал на помощь их

Изобретательность. Но к сожаленью,

Не гладко распустился в их руках,

А растрепался бедный мой клубок,

Пока не изорвал я в раздраженьи

Затейливо намотанную нить.

Быть может, вам удастся устранить

Возникшие в развязке осложненья?

Итак, согласны ли господа присутствующие заняться поисками развязки для одной новеллы?

Сантис. Какой развязки? Я пока ничего не понимаю.

Андреа. Сейчас поймете… (Дамам.) Вы подчиняетесь такому решению, которое предложит барон…

Фламия. Я согласна.

Анина. И я.

Андреа. Повторяю, вы поступите так, как решит барон… (Смотрит на Анину и Фламинию, затем переводит взгляд на Сантиса.) Какой бы вы ни сочинили финал новеллы, я преподнесу рассказ гостям с этим финалом.

Сантис. Какой же я сочинитель?

Андреа. Развязку затруднился я придумать —

Не гладко распустился мой клубок!

Анина, Фламиния.

Размолвка на коллизию одну

Нас привела почти что к ссоре…

Андреа. И не размолвка даже — философский спор!

Сантис. А хоть и философский, все же…

Андреа.

И все же вам вверяем мы судьбу!

Возникшее в развязке осложненье

Вы тотчас разрешите без сомненья!

Андреа, Анина, Фламия.

Возникшие в развязке осложненья

Вы тотчас разрешите без сомненья!

Сантис разводит руками, как бы желая сказать, что он подчиняется настоятельной просьбе большинства.

Занавес

Действие второе

Картина шестая

Гостиница в окрестностях Мантуи. Сцена пуста. Через некоторое время слышится стук подъезжающего экипажа. Голоса. Затем в комнату входят Аббат и Казанова, которого почти невозможно узнать: он завернут в плащ, копна волос, упавших на лоб, и эспаньолка придают ему маскарадный вид.

Аббат. Все, что вы рассказали мне, дорогой шевалье, и еще многое другое вы должны были бы записать, так же, как вы описали свой побег из-под свинцовых крыш.

Казанова. Вы серьезно так думаете, уважаемый аббат?

Аббат. Мне кажется, такая книга могла бы оказаться гораздо занимательнее, чем ваш памфлет против Вольтера.

Казанова. Может быть, я доставлю себе удовольствие съездить как-нибудь в Ферне, чтобы узнать из уст самого Вольтера, как он отнесся к памфлету своего опаснейшего противника, шевалье де Сенгаля.

Аббат. Ваши философские и, если здесь уместно это слово, религиозные воззрения кажутся мне отнюдь не бесспорными сами по себе… но тем не менее…

Казанова. Все, именуемое философией и религией, не более, чем игра словами. Нам никогда не будет дано постигнуть бесконечность и вечность… наш путь ведет от рождения к смерти, нам же остается жить по закону, заложенному в сердце каждого из нас, или вопреки ему… Ибо и непокорство и смирение одинаково ниспосланы Богом…

Стукнула входная дверь, на пороге появилась Марколина — хозяйка гостиницы, свежая, со смеющимся лицом. Она весьма рада гостям, словно с нетерпением ждала их приезда, и вот только теперь они — хотя бы один из них — объявились.

Марколина. Чем обязана, господин аббат? Рада вас видеть. Надеюсь, никаких огорчений в вашей жизни не произошло? Здравствуйте, шевалье. Для вас есть новости…

Аббат. Я следую в монастырь. Настоятельница, сестра Серафима, весьма ученая женщина, герцогиня по рождению, в письме ко мне… потому в письме, что в этом монастыре соблюдается обет вечного молчания… выразила желание встретиться с Аниной, племянницей господина Гудара…

Марколина. Господин Гудар поставляет мне замечательное вино. Надеюсь, шевалье в гостях у Гудара не лишил себя удовольствия…

Казанова. Какую же новость, Марколина, вы хотели бы сообщить мне?

Марколина. Вчера вечером для вас пришло письмо из Венеции… КАЗАНОВА. Из Венеции? О, если бы только я мог показать вам город, где прошла моя юность!.. Да, меня там ждут, я возвращусь в этот оазис здравомыслия и свободы! Венеция!.. Может ли быть у меня другая родина? Скорее давайте письмо, уважаемая Марколина. На чужбине мне давно уж не удается подчинить себе счастье! Триумфатором встретит меня мой город! Что мне делать в этом жалком, померкшем мире, мире глупцов, плутов и мошенников?..

Марколина подает ему письмо, Казанова распечатывает конверт.

Это предложение настолько почетно со всех сторон, что отложить приезд — значило бы проявить величайшую, даже непростительную неучтивость к моим высоким покровителям. (Погружается в чтение.)

Марколина (аббату). Говорят, эта Анина весьма ученая особа?

Аббат. Несколько лет назад умер ее отец, и с тех пор она живет в семье известного профессора Болонского университета, того самого Морганьи, который возымел похвальное намерение сделать из своей ученицы крупного ученого. Летом она всегда гостит у дяди. Она отказала нескольким претендентам на ее руку, и мы думали, хочет посвятить себя только науке. Но отношения с господином Андреа у нее, кажется, самые серьезные…

Казанова. Они друг друга стоят, философка и офицер. У обоих впереди блестящее будущее. (Раздраженно спрятал письмо в конверт и бросил его в свою сумку. Снял парик и бороду, словно только сейчас вспомнил, что нелепо выглядит в своем маскарадном одеянии. Настроение у него заметно испортилось.) Я хотел бы посмотреть, кто будет следующим любовником Анины? Болонский профессор? Гудар? Почему бы и нет? Или тот молодой слуга, который вчера стоял у ворот и глазел на нас, когда мы подъехали?

Марколина. Шевальер, что с вами? Успокойтесь. Я думаю, вы не откажетесь от плотного завтрака перед дорогой, да и господин аббат, очевидно, проголодался…

Аббат. Может быть, шевалье хочет отдохнуть? Приятнее ехать, когда станет прохладнее…

Казанова. Благодарствую. Только слабоумный мог написать мне такое письмо! Конечно, я уже не так молод и красив, не так ловок и гибок, чтобы совершать побеги из тюрем и ходить по скатам крыш, но я по-прежнему умнее их! О, я еще докажу этим негодяям! Я еще во сто крат сильнее ненавижу это правительство и с гораздо большими основаниями; а еретиком я был всю жизнь! И остаюсь им и сейчас!

Марколина. Не соблаговолит ли уважаемый шевалье приоткрыть нам содержание письма, если, разумеется, не слишком большая дерзость просить об этом. (Аббату.) Возможно, шевалье несколько преувеличивает значимость того, что изложено в послании…

Казанова. Я сам виноват! От скуки и омерзения в последние годы я разыгрывал сам перед собой дурацкую комедию. Мне верить в Бога? Да что это за Бог, если он милостив к молодым и оставляет стариков? Что это за Бог, который превращает богатство в нищету, счастье — в несчастье, радость — в горе?! Бог, который, когда ему заблагорассудится, оборачивается дьяволом!..

Аббат. Шевалье де Сенгаль! Я готов с вами поспорить относительно некоторых воззрений, но прошу в моем присутствии…

Казанова. Не бойтесь, господин аббат. Я не стану хулить Бога, но сомневаться в его существовании — единственное остающееся у нас средство… (Марколине.) Я еду в Венецию, но не стану добиваться никаких милостей от этих господ. Я проберусь в Венецию хитростью, переодетым… о, еще никто не знает, как хитер Казанова… Я изведу всех этих злодеев, или хотя бы одного из них — того, что придумал все эти мерзости!.. Большую часть своих пожиток я оставляю здесь, дорогая Марколина, а когда вернусь, от вас будет зависеть, пожелаете ли вы передать свою гостиницу кому-нибудь другому и последовать за мною как супруга…

Марколина замерла, не веря в услышанное, затем хотела броситься на шею шевалье, но тот уже поднимался по лестнице.

Я позволю себе удалиться, чтобы сейчас же приготовиться к отъезду. Благодарю вас, аббат, за приятное путешествие. Весьма сожалею, что в игре вам сегодня не везло. Карета — не лучшее место для соревнования с судьбой. (Вышел.)

Аббат (вслед). Удачу и женщин не приневолишь!

Пауза. Марколина смотрит туда, куда исчез шевалье, — она еще не поняла, с какой долей серьезности ей надо отнестись к последним словам Казановы.

Не обольщайтесь, синьора. Вся беда нашего дорогого шевалье в том и заключается, что ни к какому делу он не может отнестись серьезно. Если бы в молодые годы у него хватило досуга и терпения, то он, я твердо в этом уверен, не уступал бы теперь лучшим писателям и философам…

Марколина. Женщины!.. Ради них он бросал все… Одна ночь на новом ложе любви всегда казалась ему дороже всех земных почестей и всего загробного блаженства. Я-то уж это знаю… Ах, шевалье… Неужели вы не видите, что вам все труднее удерживать то, что еще иногда удается уцепить?.. Вы прожили свою жизнь, как никто, но теперь…

Аббат. Прошло его время!.. Его литературным трудам и даже его памфлету против Вольтера, на который он возлагает столько надежд, никогда не дождаться широкого признания. Я убежден, в глубине души он сам это понимает, но пытается скрыть от себя. Его власть над людьми — над женщинами и мужчинами — кончилась. Настоящее не принесет ему ничего. Его время прошло, дорогая Марколина, и это, быть может, самая печальная новость нашего века!..

Картина седьмая

Комната Анины и Андреа. Тот же день. В комнате Сантис, Фламиния, Андреа и Анина. Из парка доносится шум.

Фламия. Собрались гости.

Андреа. Должно быть, музыканты… Итак, я заканчиваю. Какими словами дамы угощали друг друга и каким действиям подвергали, я умолчу. Важно, что каждая считала свое право на этого «юношу» бесспорным. Разумеется, дамы не могли открыть герою нашей новеллы всей правды и предложить себя на выбор по прихоти, а не по справедливости. Так вот, какова же развязка у этой новеллы? Которой из дам «юнец» действительно принадлежит по праву сердца? Вам, барон, срок дается до конца обеда.

Анина. Я полагаю, под болтовню гостей и звон рюмок барону будет затруднительно сочинить развязку…

Фламия. Пусть сейчас решает, пока он еще относительно трезв!

Сантис. Перед обедом я не умнее, чем тогда, когда встаю из-за стола… А что до этой новеллы, то мудреную загадку скорее решит тот, кто больше изведал бурь в морях страстей. Для запутанной новеллы он мастерски придумает конец… Не трудно догадаться, о ком я говорю…

Андреа, Фламия, Анина (вместе). О Казанове?

Сантис. Конечно же…

Андреа. Но его с нами нет. Утром сегодня он уехал из города.

Казанова (за окном). Это так же верно, как и то, что он уже здесь! И с вами!

Сантис. Казанова?!

Фламия. Шевалье, как мы рады!..

Казанова. Здравствуйте, синьоры… Кажется, в парке накрывают столы? Я попал на обед?

Сантис. Но вам придется еще его заслужить… (Анине и Фламинии.) Не правда ли? (Казанове.) Один вопрос…

Казанова. Какой вопрос?

Фламия. Пожалуйте к нам… Дверь уже открыта…

Казанова. А нельзя ли так?.. Ведь так быстрее… (Вскакивает в окно, спрыгивает на пол. Он в светлом нарядном камзоле, весь в украшениях: кольцах, цепочках и пр.) Вот и я!

Сантис (любуясь нарядом Казановы). Какое щегольство!

Казанова. Вы готовите праздник. Вот я и приоделся.

«О новых модах»

Андреа (ему не нравится затея Сантиса, он заметно нервничает). Однако гости, судя по всему, становятся нетерпеливы…

Сантис (кричит в окно). Начинайте подавать и разливать вино!

«Застольная».

Казанова. Но задайте же наконец свой вопрос…

Сантис. Гм… Ну, как бы спросить яснее…

Фламия (к Андреа). Спросите вы, синьор.

Анина. Да, спроси ты, Андреа.

Андреа. Не я придумал взять судьей Казанову…

Казанова. Здесь кто-то что-то не поделил?.. (К Андреа.) Мой друг, вот долг, я успел отыграть его у аббата… С благодарностью возвращаю вам эти червонцы…

Андреа (принимает деньги, немного колеблясь ). Воздаю вам должное, шевалье, вы были осведомлены лучше меня: наш полк в самом деле уже завтра вечером выступает в поход…

Анина. Андреа…

Андреа. И нам необходимо еще проститься с хозяевами, а тебе, Анина, еще и собраться в дорогу. Твой учитель, болонский профессор, вероятно, уже беспокоится, что наше путешествие затянулось.

Анина. Сначала я хочу знать развязку новеллы! Надеюсь, шевалье поможет нам в этом…

Казанова. Судя по тому, с какой поспешностью господин Басси собрался в поход, испанцы ведут себя не подобающим образом. Я весьма сожалею, что из-за надвигающейся войны синьоре Анине придется пожертвовать многими часами, которые она посвящала науке… А что будет война, я не сомневался и раньше — в нашем Совете сидят опытные мошенники и плуты, которых и близко нельзя подпускать к политике…

Анина. Боюсь, даже война не в силах оторвать меня от любимого занятия — ведь некоторые математические проблемы преследуют меня постоянно.

Казанова. Позволительно ли мне будет знать, что за высокие и столь навязчивые проблемы занимают синьору?

Анина. Во всяком случае, они не имеют ничего общего с той печально знаменитой каббалой, в которой, по рассказам, весьма сведущ шевалье де Сенгаль.

Казанова. На вашем месте я бы воздержался отзываться о каббале с нескрываемым пренебрежением… В Священном писании упоминается о божественной природе числа «семь», а о глубокомысленном и пророческом значении числовых пирамид…

Сантис. Прошу прощения, шевалье… Господин Басси, как автор новеллы, ждет от вас развязки сюжета. Итак… жили две юные сестры. Одна была моложе другой… но обе были юны…

Андреа. Можно опустить излишние подробности…

Сантис. Итак, две девицы из порядочного дома… Отец скончался…

Казанова. От какой болезни?

Андреа. Не установлено.

Сантис. Но мать жива… Сестры радуются…

Казанова. Чему же?

Сантис. Что не круглые сироты… Итак, одна из них, младшая, просватана. Другая не может уснуть на одиноком ложе…

Андреа. К чему вы это?

Сантис. Не прерывайте. Я теперь поэт.

Обе

Сестры томятся в страстном ожиданьи

Торжественного дня, вернее, ночи…

Ведь младшая тогда уйдет к супругу,

А старшая в их общей спальне сможет

Свободно, беспрепятственно прижать

Возлюбленного к алчущему сердцу.

И вот путем знакомым, через парк,

Неслышными крадется он шагами

К окну опочивальни, где его

Обещанное счастье ждет. Прыжком

Ныряет в благовонный мрак

Девичьей спальни, отдается счастью.

Но он не знал, что свадьбу отложили.

Особые событья, о которых

Отдельно речь, в последнюю минуту

Приехать помешали жениху.

И вместо старшей он нашел другую,

Невесту, изнемогшую в томленьи

И тяжким сном уснувшую. Меж тем

Для старшей нет ни сна, ни утешенья.

В аллее дальней сада, постель покинув,

Тщетно слезы льет она по нем…

Устав от воздыханий, возвратилась

В комнату сестры…

Андреа. Я спешу опустить подробное описание бурного финала. Скажу лишь: они притязали на юношу обе! В порыве страсти они потеряли благоразумие… Одна — потому что он принадлежал ей, хотя и не знал, в чьих объятиях утопал в ту ночь… Случайным счастье младшая сестра не была, видимо, сыта… А старшая, которую он считал своею, терзалась неутоленной страстью…

Казанова. Жестокое заблуждение с его стороны… (Анине.) Впрочем, ошибаются не только посредственности. Вольтер переоценивает достоинства своей «Девственницы» в такой степени, что всерьез считает сочинения Мерлина глупостью. «Ах, милейший Казанова, я не на шутку на вас сердит. Разве могут меня интересовать сочинения господина Мерлина?»

Анина. Шевалье де Сенгаль, я вынуждена защитить господина Вольтера, этого величайшего…

Казанова. Он безбожник!.. (Топнув ногой.) Болтун, велеречивый трус, и только!

Анина (вспыхнув). Его безбожие — это всего лишь свидетельство его неутомимого и пылкого стремления к правде!.. Сомнение, ирония и даже неверие, если им сопутствуют столь обширные познания, должны быть более угодны Богу, чем смирение верующих, за которым большей частью кроется не что иное, как неспособность логически мыслить и даже нередко, чему есть немало примеров, трусость и лицемерие.

Казанова. Возмутительно! Высказанные вами взгляды не только угрожают власти церкви, но и могут подорвать самые основы государства…

Анина. Я не питаю особого почтения ни к земным владыкам, ни к существующим формам государственной власти и убеждена, что корыстолюбие и властолюбие и в малых, и великих делах не столько управляют миром, сколько вносят в него сумятицу.

Казанова (его переполняет искренне возмущение, он бегает по комнате, размахивает руками). Когда-то и моя собственная мысль шла теми же путями, на которые вступаете теперь вы, синьора, но согласитесь — времена меняются и то, что казалось умным и верным раньше, сегодня выглядит не более, чем путаная и лживая болтовня софистов…

Гудар (он вошел незаметно и слышал разговор). Ну, разве это была не счастливая мысль пригласить к нам в дом гостя, с которым можно поговорить о таких высоких предметах, к каким тебя, Анина, приохотили болонские профессора?

Анина. Возможно, эта мысль и была счастливой, но среди болонских профессоров вряд ли найдется хоть один, который бы осмелился вызвать на поединок самого Вольтера!

Сантис. Побойтесь Бога, господа!.. Мы безнадежно уклонились от предмета. Мы ждем от господина шевалье развязки нашей новеллы…

Анина. Пусть шевалье не обольщается… Каков бы ни был финал этой истории в трактовке господина Сенгаля, он, этот финал, мне неинтересен, как и все, что шевалье намерен высказать в защиту своих воззрений. Андреа, тебе не кажется, что мы теряем время?.. Тебе же еще надо отдать кой-какие распоряжения перед отъездом…

Фламия. Скатертью дорога! Шевалье и без вас решит, какая из сестер горше обманулась…

Сантис (Казанове). Итак, напоминаю: каждая считает свои домогательства законными и, исчерпав все словесные доводы, кидается на соперницу с кинжалом…

Анина. У вас богатая фантазия… Слава Богу, обе соперницы остались в живых…

Казанова. Обе они стали жертвами!.. Одна (с ненавистью смотрит на Анину) не соблюла верности любимому, другая… (повернулся в сторону Фламинии) … отдала свое имя той, с которой кавалер испытал блаженство. В результате прихотливой случайности горше всех обманут… кавалер!

Андреа. Обманут кавалер?! Ну, это слишком!.. Уж не пожалеть ли нам его?..

Казанова. Безусловно, мы должны это сделать… Ведь если как следует поразмыслить над задачей, то выяснится, что ни одна из сестер не отдалась ему!

Андреа. Неслыханно!.. Уж не хотите ли вы сказать…

Гости (за окном, в парке). Да где ж обед?!. Гроза надвигается…

Сантис. Прошу прощения, синьоры… (Подходит к окну, кричит.) Эй, подать блюда!.. Откупорить бутылки!..

Казанова. За стол, господа! Мы рискуем прийти к обеду, когда от лососины в соусе останется один скелет. А вот этого я уж действительно не переживу…

Андреа. Не спешите, синьор! Вам не удастся уйти от ответа.

Казанова. Да разве я не ответил на вопрос?.. Обмануты все трое, а кавалер… (берет шляпу, шпагу, собирается выйти)… кавалер — вдвойне!..

Андреа (начинает понимать, что Казанова прекрасно разобрался в ситуации, которая отнюдь не вымышлена). Если я вас правильно понял, кавалер считает себя обманутым…

Казанова. Безусловно.

Анина недовольно повела плечами, повернулась и быстро вышла из комнаты.

Андреа (выхватывает шпагу). Легко сказать!.. Ваш приговор оправдывает этого пройдоху и снимает с сестер всякую ответственность?

Казанова. Да, я считаю, что ни одна из них не отдалась ему. Задача решена!

Гудар. Господа, помилуйте! Стоит ли из-за какой-то задачи…

Казанова. Какой аппетитный запах в парке!.. Паштеты с трюфелями… Венгерское вино!..

Андреа. Шпагу из ножен!

Казанова. А может, сначала глоток вина?.. Пропадет закуска!

Андреа. К столу подойдет один из нас! Другой сядет за стол в аду!

Фламия (бросается между ними). С ума сошли!.. Сантис, что же ты стоишь? Эй, слуги!

Гости (заглядывают в окно). Посмотрите!.. Кажется, дуэль?..

— Да нет, игра!..

— Да это же Казанова!..

— А второй?..

— Красавец!.. Из-за чего они?..

Гудар. Велите замолчать музыкантам!

Амалия (врывается в комнату). Какая дуэль?! Шевалье, я же вам говорила… Гудар, разними их!..

Сантис. Я их разниму!.. Я придумал другое решение задачи!

Пауза. Все смотрят на Сантиса.

Из соседней комнаты выходит Анина. Она в дорожном костюме.

Казанова (подходит к окну). Бургундское играет… Смотрите, лорд откупорил бутылку!

Один из гостей. Это уже вторая…

Гудар. А третью — амстердамская вдова!

Сантис. Итак, по мнению Казановы, обманутый кавалер обязан восстановить справедливость… Такую же таинственную ночь он теперь мысленно должен провести с тою, с которой уже разделил блаженство… А другую, которая безуспешно прождала его всю ночь и с которой он был в своем воображении, он должен будущей ночью действительно прижать к своей груди!..

Фламия. Казанова — мой! (Бросается к Казанове, обнимает его, целует.)

Казанова смущен, но старается не показать своего неудовольствия.

Анина и Андреа поражены, смотрят на Сантиса, который все еще не понял реального смысла разгадываемого ребуса.

Сантис. Итак, я решил задачу как философ… И даже подписал ее как поэт…

Андреа. И доволен собой, как дурак…

Сантис. Что?.. Как?.. (Хочет броситься на него.)

Гудар. Этого еще не хватало… Держите его, он вне себя!

Фламия (Сантису). Оставь его… Повторяю, пусть все знают: Казанова — мой!..

Сантис (до него, наконец, дошло). Фламиния?.. Так это к тебе он пробирался прошлой ночью?.. Недурно!.. С каких это пор я тебе не супруг и ты свободно выбираешь партнеров?.. (Обнажает шпагу, Казанове.) Вы гнусный соблазнитель и дадите мне удовлетворение!

Казанова (что-то увидел в окне, быстро отходит). Вы слишком экспансивны, а я обязан соблюдать очередь… (К Андреа.) Начнем!

Анина. Шпагу прочь, Андреа! У тебя нет прав мстить за меня!

Андреа. За тебя?.. Здесь спор намного серьезнее!

Казанова. Вы переоцениваете случившееся… Но предоставим истории рассудить нас, а пока я готов освободить вас для праздничного обеда…

Начинают фехтовать.

Гудар. Остановитесь!.. Шевалье, я, право… (Бежит к окну.) Сюда, Тереза!.. Казанова здесь!.. Может быть, именно его вы ищете среди гостей?

Амалия. Казанова, я же просила тебя оставить Анину в покое!..

Тереза (появилась в дверях и бросилась к Казанове). Мой милый! Казанова! (Заключает его в объятия.)

Гости. Баста!

— Так это была игра?

— Я же говорил…

— Кто эта красотка?

— Обнимает самого Казанову!..

— Пойдемте же обедать!.. Эй, слуги, вина!..

Амалия (Казанове). Твои причуды не имеют границ!.. Оставь Анину, она не твоя!.. Я не допущу!.. (Берет бутылку, выходит из комнаты. Слышен ее возглас за дверью.) Успокойтесь, дорогие гости!.. Продолжайте веселиться…

Тереза (в объятиях Казановы). Наконец я нашла тебя!.. Беглец!.. (К остальным.) Надеюсь, общество простит меня… Ба!.. да здесь знакомые… Фламиния… Боже мой! Сантис!.. Нежданная встреча!..

Сантис. Тереза!..

Фламия. Как я рада!..

Гудар. Позвольте представить… Синьор Андреа Басси, из Феррары… А это его жена, Анина.

Тереза. Весьма рада. Тереза.

Казанова. Откуда ты?

Тереза. Не спеши… (К Андреа.) Позвольте… (Обнимает Анину.) Вы прелестны!.. Три обнаженных клинка сразу?!. Видимо, я вовремя поспела?.. Казанова, что же ты молчишь?..

Казанова. Ты еще не ответила на мой вопрос…

Тереза (снова обнимает его). Оставим вопросы!.. Изменник!.. Что бы то ни было, клинки в ножны!.. Давайте все вместе лучше порадуемся!.. Ведь счастья на свете прибыло!

Казанова. Ты сказала — изменник? Это ты говоришь — мне?!

Тереза. Конечно. Как только ты исчез, так пусто стало в моем бедном сердце…

Казанова. Кто же заполнил эту пустоту?

Тереза. Не имеет значения… Ведь я снова с тобой!

Казанова. Так кто же?

Тереза. Он мертв… как и все другие.

Казанова. Он в могиле?

Тереза. В забвении. А это глубже. Ты снова мой — стало быть, все в порядке!.. Попрощайся с друзьями, мы уезжаем!

Фламия. Позвольте, Тереза… Мы так рады видеть вас… у нас сегодня праздничный ужин…

Тереза. Благодарю… Но у ворот стоит карета. Гудар, вы обратили внимание?

Гудар. Карета прекрасная, но нам никак нельзя расстаться ч шевалье…

Тереза. Я приглашена в Вену придворной балериной. Оклад — шесть тысяч гульденов.

Фламия. Как дивно вы танцевали в Риме Рабыню в «Рамзените»!..

Сантис. Мы помним и Роксану в «Александре»…

Тереза. Для дебюта в Вене мне предлагают Рабыню…

Фламия. Разумеется, мы будем первыми зрителями!..

Тереза (Казанове). Ну, ступай скорее укладываться…

Казанова. Ты всерьез думаешь, что я поскачу с тобой в Вену?

Тереза. Не вижу серьезных причин, которые задержали бы твой отъезд.

Казанова. Меня ждут в других местах. В Брюсселе, например.

Тереза. И в Мадриде, и в Петербурге… А потому поедешь в Вену!

Казанова. Кроме того, меня и здесь держат дела. Не правда ли, барон?

Сантис. Я все забыл. Вот моя рука! Счастливого пути!..

Тереза. Едем!

Казанова. Но меня есть еще обязательства… (Смотрит на Андреа, тот подходит, желая что-то сказать.)

Тереза. Какие? Перед кем?

Тито (быстро входит). Простите…

Сантис. Что тебе?

Тито. Я должен кое-что передать знаменитой танцовщице Терезе из Неаполя…

Сантис. Говори.

Тито. Это должна услышать только она сама.

Казанова. Что за секреты? Кто тебя послал?

Сантис. Однако промедление грозит нам остаться голодными. Лучшие куски, к несчастью, уже съедены…

Гудар. А шевалье не может отправиться в путь без обеда.

Тереза. Сейчас идем… (Анине.) Прелестное дитя, повторите мне ваше имя.

Гудар. Ее зовут Анина. Весьма ученая девушка. Посвятила себя математике и другим мудреным наукам.

Тереза (к Андреа). Кто мог противиться такому очарованью?.. (Анине.) Дайте вас обнять! Мы следуем за вами.

Гудар. Ее наставники — болонские профессора! Все свободное время Анина посвящает книгам. К сожалению, мы иногда мешаем ее занятиям своей излишней приверженностью к карточным играм… Но уверяю вас, мы играем по маленькой…

Сантис. Если мы будем вкушать еду с божественной Терезой, то нас ожидает царственный пир!

Фламия, Сантис, Анина выходят.

Гудар (задерживается в дверях). Не смею утомлять вас, шевалье… Кажется, у нас сегодня тоже может составиться компания… Вот только господин аббат в отъезде… Его пригласила настоятельница монастыря… (Увидев в окне двух девочек, которые с любопытством разглядывали синьора в красивом камзоле.) Мария, Нинетта, смотрите, это шевалье де Сенгаль, старый друг вашего отца. Не будь его, вас бы… (Вышел; за окном слышен его голос.) Вы еще будете иметь возможность поцеловать руку шевалье, а пока поищите себе занятие… (Показался в окне.) Не будь вас, синьор Казанова, многое было бы иначе! (Скрылся.)

Тереза (к Тито). Итак?..

Казанова. Прошу, без предисловий… Тебя послал синьор…

Тито. Два синьора…

Казанова. Как — два?

Тито. Но они не вместе… Они прибыли почти одновременно, каждый в своей карете, и оба спросили, не в этой ли гостинице остановилась знаменитая танцовщица Тереза… Они ничего не знают друг о друге, да и друг друга они, кажется, совсем не знают.

Тереза. Один из них — Рамзенит, другой — Александр Великий. Они в театре не здороваются друг с другом… Пошли их к черту!

Казанова (к Тито). Где эти синьоры?

Тито. Они показались мне излишне возбужденными, и я поместил их в разные комнаты.

Казанова. Ты запер их?

Тито. Разумеется. С полчаса их еще можно продержать под замком. Окна выходят во двор, и никто не услышит, если они поднимут шум.

Казанова. Что же хотят эти господа?

Тито. Я хотел бы знать, какие распоряжения отдаст господин Казанова, узнав, что эти господа ищут госпожу Терезу.

Казанова. Ты сообразительный мальчик… Это приличные господа?

Тито. Это знатные и красивые господа.

Тереза. Мне нравится мальчишка! Мы возьмем его с собой в Вену!

Тито. Знаменитая танцовщица Тереза хочет взять меня в услужение?!

Казанова. Сначала послужи нам обоим!

Тито. Я не буду слишком дерзок, если напомню присутствующим, что они должны принять какое-то решение в отношении этих господ?

Казанова. Собирайся! Мы едем в Лиссабон!

Тереза (к Тито). Ты едешь со мной в Вену!

Казанова. Сначала послужишь обоим! А потом выберешь между нами.

Тереза. Что за выбор? Я твоя навеки! (Бросается в объятия к Казанове.)

Тито. «Путь жизни долог, вечность — коротка!..»

Казанова. Укладывай мои пожитки! Мы едем через час!..

Тереза. Зачем тянуть? Отсрочка не всегда полезна…

Казанова. Я хочу есть! И даже если я поплачусь за свой аппетит прогулкой в ад, я двинусь в путь не раньше, чем через час!..

Тереза. Ну что ж… через час мы едем… в Вену! (Уходят с Тито.)

Андреа стоит у двери, через которую ушла Тереза, не решившись покинуть комнату, видимо, в ожидании продолжения дуэли.

Казанова двинулся вслед за Терезой, но увидев Андреа, задерживается.

Казанова. А вы? Там уже садятся за стол…

Андреа (отворачивается, на глазах слезы). Идите… Вас ждут… А меня… меня никто не ждет!..

Казанова. Вы хотели мне что-то сказать?

Андреа. Возможно, я назойлив…

Казанова. Говорите прямо, я вам друг…

Андреа. Но я вам не друг, Казанова!

Казанова (не сразу). Я вас понимаю… И поверьте, весьма сожалею обо всем, что произошло… Нелепо!

Андреа. Для вас это всего лишь нелепый случай, а для меня…

Казанова. Я понимаю, ваша душа ранена…

Андреа. Что Казанове моя душа?..

Казанова. Утешение вы найдете не в моих речах…

Андреа. Я не нуждаюсь!..

Казанова. Не спешите. Вы будете тупым упрямцем, если не примете его из уст своей возлюбленной.

Андреа. Что вам до моих переживаний?..

Казанова. Глупец!.. Нет, вы негодяй!.. О, если бы я мог избавить мир от глупостей, я должен был бы сказать, что Казанова настолько же велик, насколько господин Басси ничтожен!

Андреа. Не кипятитесь! Вам не удастся заставить меня схватиться за шпагу!

Казанова. Когда-то это было для меня весьма прозаичным делом. Но сейчас… сейчас речь о другом.

Андреа. Неужели вы думаете, что я могу вернуться к неверной женщине?

Казанова. Мне кажется, вы заблуждаетесь…

Андреа. Конечно, другие могут… в том числе и вы…

Казанова. Вы говорите о Терезе, вероятно?

Андреа. Из тысячи, что вам даны на выбор, вы избрали самую неверную…

Казанова. Вы не сомневаетесь в этом?.. Вы же ее впервые видите…

Андреа. Она сама, кажется, призналась…

Казанова. Да неужели, друг мой, вы не заметили верности любящего сердца Терезы?..

Андреа. Вас всегда отличало богатое воображение…

Казанова. Да ведь она вернулась ко мне!.. Вернулась!.. Есть ли на свете иная верность?!

Андреа. Только возвращение являет собой верность?..

Казанова. Да. В возвращении из любого странствия.

Андреа. Ну, возвращение под кров родной — это еще куда ни шло!..

Казанова. Самообман!.. Отчизна и чужбина — пустой звук! Душа призвана скитаться вечно!.. Отчизна… То, что вчера согревало ласковым теплом, сегодня обдает холодном… то, что вчера еще мы называли отчизной, сегодня — всего лишь отдых в пути!..

Андреа. Вы не философ, вы — софист!

Казанова. Возможно, но я не бьюсь в путах своей совести, не даю себя обмануть и не строю космических иллюзий. Мир изменчив, я могу впадать в ошибки, но все равно вижу его таким, каков он есть… (Достает из сумки письмо, которое получил от Марколины.) Вы только послушайте… они сочли меня годным для роли полицейского шпиона!.. (Читает.) «Дорогой Казанова, если бы вы согласились тотчас же по возвращении на родину завязать для блага государства знакомства в достаточно известных, но опасных кругах, поддерживать с ними дружеские отношения и обо всем, что покажется вам подозрительным, незамедлительно представлять Сенату обстоятельные донесения…». Каково?! Вот вам отчизна!.. О, я отомщу!.. Они еще не знают Казановы!.. Они хотят посадить еретиков в свинцовые камеры, но посидеть там придется им самим! Только бы мне скорее попасть в Венецию!.. О, я им покажу!..

Андреа. Извините, шевалье, я, кажется, напрасно задержал вас… У вас неприятности, а мои сомнения…

Казанова. Советую вам пойти к своей возлюбленной и рассеять все свои сомнения…

Входит Амалия. Она возбуждена, заглядывает в другие комнаты, видимо, что-то ищет.

Вы, кажется, чем-то озабочены?

Амалия. За столом веселье, и никому нет дела, … А я слышу какой-то шум…

Андреа. Очевидно, начали проявлять беспокойство господа, которых запер Тито…

Амалия. Какие господа? И зачем их заперли?

Андреа. Не беспокойтесь… Надеюсь, я сумею освободить их из заточения.

Казанова. Пригласите их к столу! Я хочу напоследок, перед отъездом с Терезой в Вену, изрядно повеселиться в большой компании.

Андреа (проникновенно). Поверьте, шевалье… радушнее и добрее вас я не встречал людей!.. (Вышел.)

Пауза. Амалия устало опустилась на стул.

Казанова. В чем дело, Амалия?

Амалия. Вас ждут к столу.

Казанова. Я получил письмо… И так как должен немедленно дать ответ, то прошу меня извинить…

Амалия. Как вам будет угодно… (Помолчав.) Ты все-таки негодяй, Казанова! Эта дуэль, этот скандал… Анина собирается уезжать…

Казанова. Не говори мне о ней, философка! Я мог бы обладать ею, когда только пожелаю. Недоступных женщин на моем пути не было… Ну, а если и бывали… Пожалуй, я даже встретил одну в былые годы, но тут же нашлась другая, более податливая… Я не стал терять время и понапрасну вздыхать хоть один день.

Амалия. О чем ты сожалеешь? Ты прожил свою жизнь как хотел… И теперь ты еще всюду находишь женщин, даже если они не безумствуют от любви в тебе, как когда-то я безумствовала…

Казанова. Вчера ты мне сказала, что и сейчас влюблена в меня как в прекрасного юношу…

Амалия. Я молила тебя подарить мне одну ночь, но ты отверг меня, видимо, полагая, что еще можешь выбирать женщин по своему вкусу.

Казанова. Видимо… полагая… Что ты хочешь этим сказать?

Амалия. Ты и сам все прекрасно понимаешь!

Казанова. Анина — не женщина! Она — ученый, философ, пожалуй, даже чудо природы, только не женщина!

Амалия. Не уговаривай себя. Иллюзии — не лучший способ удержать то, что теряешь…

Казанова. Я стар… Посмотри на эти волосы, на это изможденное лицо… (Подошел к зеркалу и, словно собираясь выступить на сцене в какой-то шутовской роли, взъерошил волосы, так что пряди их совсем спутались, показал язык своему отражению, опустил углы рта и замычал, как бы пугая своего двойника.) Посмотри, до чего я страшен… Но я — Казанова! Разве по жилам моим бежит не тот же огонь желания и не те же соки юности? Разве я и теперь не тот же Казанова, каким был тогда?.. А если я Казанова, то мною должен быть посрамлен жалкий закон, именуемый старостью, которому подчинены другие?.. (Кричит.) Еще не поздно! (Задыхается, бессильно опускается на диван, он бледен, руки дрожат.)

Амалия. Господи, воды!.. Скорее!.. (Бежит к окну, но в парке веселье и шум, и ее не слышно.)

Тереза (зовет из парка). Казанова!

Сантис. Господа, добро пожаловать!

Андреа. Это же господа, которых запер озорник Тито!

Фламия. Красивые ребята!

Сантис. Ты уже порхаешь?

Гудар. Да где же Казанова?

Анина. Андреа, мы тебя ждем!.. Фламиния, господа…

Слышны хлопки открываемых бутылок, смех, музыканты начали играть бравурную мелодию.

Голоса. Казанова! Казанова!

Казанова. Вольтер!.. Вот кого я ненавижу!.. Теперь я закончу свой памфлет против него. Ты, старый фернейский мудрец, не умри до срока!.. Мы еще скрестим клинки!.. Ведь речь пойдет о философии — о Боге!

Амалия пытается дать ему воды, уложить на диван.

(Порывается встать и направиться к столу.) Я начну новый памфлет! Этот смешной и жалкий старик получит по заслугам за свою осторожность, за свою половинчатость, за свое раболепие!.. Чернил мне, бумаги!.. Скорее!

Амалия. Оставь… Тебе нельзя волноваться, ты погубишь себя!..

Казанова. Я должен послать ответ Сенату, этим старым маразматикам, выжившим из ума!.. Они не дождутся раболепия и смирения, я не припаду к их стопам!.. Я бросаю им вызов!

Амалия. Ты прав, но сделать это можно и попозже… Сейчас тебе надо успокоиться.

Казанова. Завтра я прочитаю Анине новую главу о Вольтере! Она — единственный человек здесь, в которого хватит ума оценить это. Она будет мною восхищаться!..

Амалия. Ты прекрасный писатель, у тебя острый ум…

Казанова. Она простит мои выпады… Я ведь и сам понимаю, что эта мистика чисел, именуемая каббалой, не имеет ни смысла, ни оправдания… И только мошенники и шуты используют ее в своих неблаговидных целях… Вот и я, Амалия, был шутом и кривлялся… Я не внушаю тебе отвращения?

Амалия. Я люблю тебя, Казанова… И всегда любила.

Казанова. Пить… Пересохло в горле.

Амалия подает стакан.

Да, я шут, кривляка и к тому же лгун!.. Я выпрашиваю у венецианских вельмож должность, кусок хлеба, родину!.. Попрошайка!.. А эта Анина… она думает, что радость долговечна… Но она растолстеет, станет морщинистой старухой с дряблыми грудями, сухими седыми волосами, беззубой и горбатой и наконец умрет… и ее съедят черви!..

Амалия плачет, пытается заглушить рыдания, но ей это плохо удается.

( Замечает это, берет ее за руку.) Не надо, Амалия… Если бы я был в силах каким-нибудь волшебством уничтожить себя, я бы сделал это, не задумываясь…

«Идея».

Я старик! Старик!.. И мое время прошло!..

Амалия. Не говори так!.. Ты увезешь ее, даю тебе слово!.. Самую юную, самую прелестную и умную ты навеки своей. Ты покоришь ее, это пленительное создание, властью своей души! Ты еще будешь счастлив, Казанова!

Казанова. Вожделение никогда не являлось для меня средством стать счастливым. Дарить счастье другим — это во сто крат важнее, чем его получать… Анина не будет со мной счастлива. Она любит Андреа! (С трудом подходит к окну.) Смотри, как весело они болтают! Как они беззаботны и легки!

Амалия. Прекрасный вид!.. Словно небеса над ними прояснились.

Казанова. Эй, музыканты! Что ж вы замолчали?

Амалия. Твоя Тереза — прелесть! А это кто?.. Новые гости?

Тереза (за окном). Скорее, Казанова!

Гудар. Может, пообедав, засядем на часок за игру?

Тереза. Мы едем! В Вену!

Амалия. Сегодня я видела сон, Казанова… Ты подъехал в роскошной карете, запряженной шестеркой вороных, к какому-то светлому зданию… Ты был в великолепном белом, шитым золотом парадном камзоле… На тебе была тонкая золотая цепь, которую я никогда раньше у тебя не видела… Похожий на нищего старик открыл дверцы кареты — это был Андреа… А ты, Казанова, был молод, молод!..

Казанова усмехнулся, отошел вглубь комнаты, достал бумагу, перо и сел писать.

Ты раскланялся во все стороны, хотя вокруг не было ни души, и прошел в ворота… Не знаю, ветер ли захлопнул их или же Андреа, но ворота закрылись с таким стуком, что лошади испугались и унеслись с каретой прочь… Я услышала из соседних переулков крики, точно кто-то взывал о помощи, но вскоре все смолкло. Ты показался в одном из окон дома — а я уже знала, что это игорный дом — и снова раскланялся во все стороны, и опять вокруг не было никого… Потом ты оглянулся, как будто позади тебя в комнате кто-то стоял… Но я не поняла, кто… Затем я увидела тебя в окне следующего этажа, где все повторилось… Ты поднимался все выше и выше, словно дом рос ввысь до бесконечности, и у каждого окна ты кланялся и разговаривал с тем, кто стоял за твоей спиной… И я никак не могла догадать, кто это был… А Андреа все время бежал вслед за тобой по лестнице, что-то кричал, видимо, пытаясь тебя остановить…

Казанова начинает тяжело сползать на пол. Чернильница со стуком упала, и листки разлетелись по всей комнате.

Казанова!.. Что с тобой?!

Подбежала, пытается поднять, но его тело уже не подчиняется его воле. Он хочет удержаться на стуле, крепко уцепившись за край стола. Ему это не удается, стол падает, и Казанова валится на пол.

Господи, да как же это… Скорее!.. Эй, люди!.. Господи, где все?!.

Казанова. Смерть!.. Вот кто стоял за моей спиной!.. Какое сегодня число?

Амалия. Седьмое… кажется…

Казанова. Седьмое… Все это шарлатанство и плутовство не имеют ни смысла, ни оправдания… Каббала — не наука!.. Господину Вольтеру везет — теперь он может спокойно сотрясать мир своими софизмами! Никто не осмелится отказать ему в исключительном даровании… (Видит гостей, которые сбежались на крик Амалии.) Вы были в Венеции, господа?.. Ах, не были… Жаль… Я расскажу вам о ней… Для моей матери, знаменитой актрисы, великий Гольдони, ее поклонник, написал замечательную комедию… А когда я был аббатом… Это, разумеется, было до того, как я стал атташе а одной живописнейшей стране… Ах, если бы я мог показать вам город, где я был молод!..

Пауза. Тереза подбегает к нему, смотрит в глаза, понимает, что все кончено. Крик застыл в тишине комнаты, где после двадцати пяти лет изгнания нашел свой печальный конец последний романтик, философ и софист, сочинитель и сердцеед, политик и игрок шевалье де Сенгаль, известный миру как великий авантюрист Казанова.

Тито (взбирается на окно со стороны парка). Госпожа Тереза, господин Казанова, когда же укладывать пожитки? Нам было бы полезно прихватить в дорогу и кое-что со стола. Шампанское, паштеты, трюфеля… (Видит застывших в ужасе людей, подбегает к Казанове.) Господин шевалье… Разумеется, вы шутите… Ведь вы еще не обедали… а нам надо поспешить… (Замолчал, оглядел присутствующих. На его глазах слезы.) Господин Казанова… Путь жизни долог… вечность коротка!.. (Склоняется над телом Казановы.)

Эпилог

Голос. Казанова действительно посетил Вольтера в Ферне, но все остальные происшествия, описанные в настоящей новелле, и, в частности, то, что Казанова будто бы писал памфлет, направленный против Вольтера, не имеют ничего общего с исторической правдой. В возрасте от пятидесяти до шестидесяти лет Казанова был вынужден заниматься сыском в своем родном городе Венеции. О некоторых других событиях в жизни знаменитого искателя приключений, вскользь упоминаемых в новелле, можно найти более подробные и более верные сведения в его «Мемуарах».

В остальном рассказ «Возвращение Казановы» представляет свободный вымысел. Артур Шницлер.

Конец