В то самое время, как королевская карета катила к югу, Муц переворачивал все вверх дном в палатке. Он топтал ногами свое ложе из мха, ругал всех лилипутов, которые не смогли накормить его досыта, напустился на старого Громовое-Слово и беспрерывно кричал:
— Вы слышите?! Я голоден! Кушать! Есть хочется!
Лилипуты пятились назад и на их личиках отразились страх, скорбь и уныние.
— Помилуй нас, освободитель! — взмолился Громовое-Слово, простирая к нему руки. — Мои гонцы вернулись сегодня с пустыми руками. Ведь, ты совершил сегодня огромное чудо. Ты опустошил в пять дней все хижины лилипутов. А теперь сделай еще большое чудо и освободи нас, пришелец с неба!
— Я пришелец из Шмеркенштейна, — сердито пробурчал Муц и поднялся с места. — И вообще, я больше не играю в «освободителя». Он выпрямился во весь рост, уперся головой в верх палатки и обрадовался, что снова может стоять на ногах и двигаться. — Теперь я починю самолет и отправлюсь домой.
Он медленно поплелся к выходу, а лилипуты, в изумлении застыли на месте и наблюдали за каждым движением великана. Он посмотрел на обломки самолета, лежавшие вокруг палатки, лилипуты сделали то же; стал вглядываться в темную опушку леса, лилипуты — тоже; взглянул на дорогу, лилипуты — за ним; ему бросились в глаза сверканье и блеск между деревьями на дороге, лилипуты тоже это заметили.
— Король! — в ужасе произнес Громовое-Слово.
— Королевская кавалерия! — послышались испуганные голоса.
Один лишь Муц ничего не сказал. Мчавшаяся галопом и заворачивавшая с дороги на луг блестящая кавалькада показалась ему прекрасной игрушкой. Впереди двести всадников с саблями на изящных бело-черных двурогих, посреди королевская карета, за ней королевские советники в развевающихся мантиях, а сзади снова двести всадников.
Кавалькада остановилась в нескольких метрах от Муца. По бокам кавалерия, посредине королевская карета и свита короля. Кавалеристы — в синих мундирах с вышитой королевской короной на плечах, рукавах и пуговицах. Голые сабли и острия пик отливали серебром в лучах солнца. Двурогие, видимо, испугались великана и так затопали, что толпа лилипутов спряталась за Муца и боязливо зашептала:
— Они убьют нашего спасителя!
Громовое-Слово сделал несколько шагов вперед и крикнул солдатам:
— Братья! Сыны народа! Охраняйте нашего освободителя. Небо смилостивилось над нами. Близится конец господству толстосумов!
Громовое-Слово запнулся, а все остальные лилипуты упали на колени, так-как в королевской карете привстал лилипут с сморщенным лицом и в драгоценном, шитом серебром мундире. На голове его сверкала золотая зубчатая корона, соперничавшая в блеске с самым солнцем.
То был Пипин XIII.
Он, с торжествующим видом, оглянулся кругом перевел взгляд на коленопреклоненных лилипутов, затем посмотрел на Муца в упор и неожиданно повернул вперед нижние зубцы своей короны…
Муц слегка прищурился, потому что пламенеющий драгоценный камень, вставленный в один из зубцов короны, заискрился над лбом Пипина, и озарил его таким сверкающим ослепительным ореолом, что солдаты содрогнулись, а Громовое-Слово вынужден был отвернуться. Коленопреклоненные лилипуты пали ниц на траву, объятые суеверным страхом.
А король тонким пронзительным голоском приказал:
— Я, Пипин XIII, повелеваю вам всем встать на работу, не медля ни одной минуты!
И лилипуты, все как один, покорно поднялись на ноги, повернулись и направились на работу. С каждой минутой они ускоряли шаг, а дойдя до дороги, бросились бежать во всю прыть. За ними следовал, с пристыженным видом и с поникшей головой, Громовое-Слово.
Так сильна была власть королевской короны.
Но, видимо, чары ее не простирались на настоящих людей. Муц, например, пересилил свое первое изумление и засмеялся при виде всей этой потехи. Как ни старался король вытянуться, отбрасывая своим камнем огненные снопы длиной в несколько метров, Муц хохотал все громче и громче. Будучи значительно выше ростом, он увидел сверху нечто такое, чего не могли заметить маленькие лилипуты: забавную лысину на остроконечном черепе короля, тускло светившуюся из открытого круга короны. Он смеялся все громче, указывая на корону и подтрунивая над королем:
— Ха-ха-ха! Что за плешивая голова!.. — при этом он так заблеял, что двурогие всполошились.
— Э-э-э-эй! — вскричали всадники и только с большим трудом смогли сдержать их на месте.
Король побледнел, как мел, повернул на место волшебный камень, дрожа, откинулся на сидение и кивнул головой своим советникам. Они окружили карету, нагнули головы к Пипину, пошептались и неожиданно подняли вверх руки, как сигнал к атаке. К обоим кавалерийским отрядам подскакали два офицера. Один из них был сын Сыра-в-Масле, второй — отпрыск рода Без-Забот. Они выхватили крохотные изящные сабельки и гнусавыми голосами скомандовали:
— К атаке го-товсь!
Среди солдат пронесся ропот. Им запали в душу слова Громового-Слова, и они почти уже были готовы перейти на сторону великана. Но эмблемы короны на пестрых мундирах напоминали им о королевской власти и, движимые невидимой силой, они угрожающе выхватили сабли и протянули вперед пики.
А Муц продолжал смеяться. Один из королевских советников подъехал к нему вплотную, насколько это позволяло упиравшееся двурогое, напряг свой голосок и крикнул:
— Великан! От имени его величества, короля Лилипутии, верховного вождя лилипутской армии и начальника трехсот полицейских, требую, чтобы ты немедленно оставил пределы нашей страны — или тебя постигнет смерть на месте!
Только теперь у Муца, наконец, прошли смех, шутки и изумление. Он отпрыгнул в сторону, схватил кусок дерева из груды обломков самолета, потряс им в воздухе, широко раскрыл рот, как всегда, когда его щекотало в носу и чихнул: — А-пчхи! А-пч-хи!
Чихание Муца возымело неожиданное действие. При первом же «апчхи!» двурогие встали на дыбы, при втором — они помчались в диком галопе, при третьем — шесть королевских двурогих вместе с каретой так полетели стремглав вдогонку за кавалерией, что на голове у короля запрыгала корона. Напрасно кучер тянул на себя длинные вожжи, напрасно солдаты натягивали короткие поводья. Испуганные животные, с распущенными гривами, мчались к конюшням столицы, а король вопил в бессильной ярости:
— Погоди, великан! Погоди, чудовище! Клянусь своей короной — я поймаю тебя живьем! Ты будешь сидеть в клетке на посмешище всем, а затем тебя повесят! Клянусь короной!
Советники, скакавшие рядом с королевской каретой, затрепетали от страха, потому что клятва короной считалась в Лилипутии священной и ненарушимой. Но король был объят таким гневом, что он совершенно обезумел и продолжал неистовствовать и клясться:
— Погоди! Если мы не поймаем тебя днем, то это произойдет ночью. Клянусь короной — живьем еще сегодня ночью! Сегодня ночью! А твой приятель сегодня же будет на каторге! Сегодня же! Клянусь короной!
Но когда на Севере показалась гора, на которой стоял королевский дворец, Пипин сразу притих. В его голове завертелся мучительный вопрос:
— А как отнесется ко всей этой злосчастной истории Пипина?
Когда королевская карета вкатила через дворцовый подъемный мост, Пипина встретила ее молча. Она сначала выслушала своего коронованного супруга, затем уперлась руками в бока и смерила его долгим взглядом с зубцов короны до подошв. Пипин все становился меньше и меньше под ее негодующими взорами.
Она вздохнула:
— Беда с этим человеком! Бежал с четырьмястами кавалеристами перед чиханием великана!.. Беда с этим человеком!
Больше она ничего не сказала, но рука ее вытянулась и с такой силой обрушилась на корону, что та слетела с головы короля. Затем она повернулась и гордо вышла из покоя, а его королевское величество заботливо кинулся подбирать эмблему своей власти.
Когда сверкающая корона снова очутилась на королевском челе, Пипин окинул трусливым взглядом пустую комнату, снова принял королевскую осанку, злобно погрозил пальцем на юг и снова стал клясться:
— За все это ты мне ответишь! Ты будешь пойман живьем! Еще сегодня ночью!
Сказал, позвонил в колокольчик и приказал застывшему в поклоне слуге:
— Немедленно вызвать начальника полиции!