В палатке накурено, душно и угарно. Посредине на жаровне с горящими углями — закрытое крышкой конское ведро — пар из-под крышки струйкой, пахнет вареною картошкой. Висит на проволоке коптящий каганец…
— Где ж вы, чертенята, пропали? — сердито закричал на мальчишек Линьков отец, Бехтеев. Его окрик разбудил старика; поднявши с подстилки лохматую седую голову, он сказал:
— Принесли? Вставайте, хлопцы, хлеб делить… Зашуршала солома. Из углов палатки, зевая, кряхтя, почесываясь, сползлись к огню рабочие тельстроты, их было в палатке семнадцать человек; с Бехтеевым и мальчишками — двадцать.
— Вываливай буханки на доску. Ах вы, бисовы дети, обглодали угол… — бранился Бехтеев, — не утерпели!
— Она сама отвалилась, — сказал Репеёк про корку буханки с обломанным углом…
— Отвалилась да прямо тебе в рот…
— Дождались праздничка, — сказал Иван Сверчок, алчно поглядывая на хлеб, — по неделям хлеба не видим — свобода?
— Советская власть, а какая в ней сласть? За что боролись! — поддакнул Рыжий Чорт.
Бехтеев принялся резать хлеб, окуная широкий нож в ведро с водой: чтобы хлеб не приставал.
— Линь, раскладывай. Глаз у тебя верный…
Линь стал раскладывать куски на пайки, ровняя. Около самой доски улёгся пёс Балкан и, положивши голову на лапы, поводил носом, втягивая запах. Над доской сгрудились рабочие и тоже жадно вдыхали хлебный аромат…
— Скусней хлеба духов не бывает, — сказал Сверчок. — Ты что же это, Линь, на сколько порций разложил?
Линь, тыча пальцем в пайки, сосчитал:
— Раз, два, три… семнадцать… двадцать, двадцать один…
— А народу сколько?
— А про Балкана-то ты забыл?
— Ты чего это нас с собакой сравнял?
Рабочие зашумели…
— Опять свое. Сказано, Балкану паю нет. Чего еще? Пускай вокруг нас питается.
— Собака за то должна хозяина любить, что кров дает.
— Раскладывай на двадцать порций!. Только время уводишь…
Репеёк погладил Балкана. Балкан заколотил хвостом по земле и через нос вздохнул грустно с присвистом. Линь перекладывает хлеб на двадцать порций. Его поправляют с разных сторон.
— Крошки-то на землю не сори!
— Куда корку кладешь?
— Прибавь, прибавь к шестому паю..
— Как, к шестому?.. Гляди, девятый меньше всех…
Наконец порции уравняли; сгребли и подсыпали к краям пайков даже мелкие крошки. Бехтеев сказал:
— Репей, повернись к доске задом, зажмурь глаза.
Репеёк скинул картуз (для хлеба), окинул глазами доску и приметил будто девятая-то горка будет поболее других. Он повернулся и сел к доске спиной, зажмурив глаза…
— Кому? — спросил Бехтеев, положив руку на третью кучку.
В палатке настала тишина. Ветер гудел в соснах и хлопал полотнищами палатки, стараясь её сорвать. Коганец мигает синим огоньком, вот-вот погаснет.
Репеёк, туго жмуря глаза, погадал, на какой кучке хлеба держит руку раздатчик — кажись, на седьмой, а она поменее, других; кажись, вот это и надо Сверчку за то, что Балкана обделить велел.
— Ивану Сверчку, — сказал Репей.
— Бери, Иван…
Рыжий Чорт выбранился и сказал:
— Кто всех жадней, тому и первому. Эх ты, Репей!.. Давай скорей.
— Кому? — поспешно спросил Бехтеев… Репеёк подумал, слушая, как чавкал хлеб.
Иван, про Рыжего: «подождешь, брат», и сказал, сгадав, что рука Бехтеева лежит на девятой кучке:
— Линю!.
— Это что еще, — забрал Рыжий, — тебе да Линю каки́ останутся!..
— Ладно ты, рудый пёс, не веди время. Бери, Линь.
— Кому?
— Семену с бородой.
— Кому?
— Инвалиду.
— Кому?
— Рыжему Чорту.
— Кому?
— Семену бритому.
— Кому?
— Бехтееву.
Дело пошло быстрее… Репеёк, зажмурясь, считал… Вот и девятнадцатая порция.
Остались две порции: Репья и Старика; чтобы не вышло Репью обиды, вместо Бехтеева руку на одну из двух остальных кучек положил, оставив другу на глазомер побольше, Линь спросил:
— Тебе или Старику?
Репеёк сказал:
— Старику!
Раскрыл глаза и живо обернулся, окинул глазами доску — доска была пуста. Репей разинул рот и вытаращил глаза. Рабочие захохотали, они жевали хлеб и говорили:
— Пока ты делил, смотри, Балкан твою порцию подбрил…
— Али его Линь обсчитал? Линь, как это ты просчитался? Дружка-то обманул?
— Ладно баловать-то, отдайте!.
— А ты заплачь, — сказал Сверчок.
— Я тебе заплачу, сволота!
— Ну-ка, ну!
— Отдайте…
— Ты гляди, и картуз-то твой Балкан вместе с хлебом съел.
Репеёк осмотрелся, скинутого им картуза тоже не было… Линь подтолкнул его и шепчет:
— У Сверчка картуз-от твой.
— Отдай, Сверчок, — сказал Рыжий Чорт.
— Да он никак уж и евоную порцию слопал…
— Отдай, а то заплачет…
Старик сдвинул брови и строго прикрикнул:
— Будет! Отдайте хлопцу хлеб…
— Отдай, Сверчок, а то я из тебя всю требуху выбью, — прибавил Рыжий Чорт.
Сверчок швырнул Репью картуз с хлебом. Репей обругал его и уполз с картузом в самый угол палатки под нависший брезент. Туда к нему пробрался, ворча, Балкан, за Балканом, ругая Семена, и Линь… Мальчишки растянулись на соломе и стали есть хлеб. Балкан лежал меж ними, вилял хвостом и подбирал крошки и объедки, как будто ненароком падающие с обеих сторон. Сверчок свистнул и крикнул:
— Балкан! Пошел вон! Блох от тебя не оберешься!
Пёс встрепенулся.
— Лежи, Балкан, — сказал ему тихонько Линь.