Через три дня после поездки Янти и Бэрда Ли по хлопковым плантациям девушка ему сказала после обеда:
— Конечно, это будет тебе нелегко: оторваться от созерцания наших чудес... Но все-таки я хочу тебя пригласить на заседание палаты общин. На повестке как раз — хлопок и судьба британских текстильных фабрик.
— Что ж! Ведь для этого нам не придется прыгнуть в Лондон?.. Мы будем слушать и смотреть отсюда.
— Да. Но сегодня нас ждет маленький сюрприз.
— Тем приятней: если здесь, в стране сюрпризов, мне обещают сюрприз, за это будет нечто...
— Обыкновенное?!
— Да.
— Ты угадал. Мы увидим и услышим не призрак на трехмерном экране и не «загробный» голос громкоговорителя, а увидим живого члена британского парламента и услышим непосредственно его живую речь...
— Чудесно.
Вечером Бэрд Ли и Янти спускались по винтовой наклонной плоскости в «Дворец Земли». Бэрд Ли впервые после прилета в «Чинграу» видел толпу туземцев. Первое, что ему бросилось в глаза, это медлительная важность движений и женщин и мужчин и невозможность отличить, по одежде или манерам «рабочего» человека, — что увы! — еще с такой горестной легкостью удается и на европейском Западе и в Америке: здесь не было различия между людьми умственного и физического груда.
Переходы и сводчатые коридоры «Дворца Земли» были освещены потолочными окнами. Бэрд Ли ошибся, думая, что это свет заката: по времени на воле должна быть уже ночь, а тут, сверху, через окна проливался все тот же мягкий золотой вечерний свет, — казалось, что светятся сами стены и своды.
Янти и Бэрд Ли сдали в обувной свои башмаки, получили взамен мягкие туфли... и прошли в зал собраний. Это был стандартный зал собраний: подобных зал подземных и надземных насчитывают в настоящее время около ста во всем мире: они во всех отношениях равны — не только своими размерами, но материалом и светом, и температурой в часы собраний... В общем зал был очерчен, как эллипсоид вращения. Замкнутый амфитеатр ниспадал к средине зала мягко очерченными ступенями. Сверху зал накрыт пологим, совершенно гладким и не украшенным ничем сводом, — тут Бэрд Ли явно убедился, что мягко и ровно светится весь свод... По средине зала круглая трибуна подымалась довольно высоко — это был простой столб, подобный пьедесталу памятника, без барьера, столов или пюпитров; витая лестница внутри вела на верхнюю площадку. Пришедшие располагались прямо на ступенях из камня, который был похож на мрамор, но не холоден.
По амфитеатру от верху и до низу была проведена по каменным ступеням и через трибуну широкая черта от норда к зюйду из черных плит. Эта черта разграничивала зал на две совершенно равных части. Посетители расположились по одну сторону черты на ступенях амфитеатра, ославляя вторую половину его совершенно пустой. Вторая половина была «трехмерным» или, иными словами, объемным экраном кино-радио.
Ударил невидимый колокол. Все взоры обратились в сторону пустой половины амфитеатра. Бэрд Ли увидел, что на его глазах своды и ступени пустого зала быстро тают, и вместо них он увидел сразу вспыхнувшую сцену — открытие очередного заседания английского парламента.
Всему миру известный небольшой зал с закрытыми ложами, мягкими диванами — и лорд-спикер в своем традиционном парике из конского волоса. Депутаты палаты общин в цилиндрах — на скамьях направо и налево. Все взоры обращены в ту сторону, где на ступенях амфитеатра расположились обитатели «Чинграу». Лорд-спикер предоставляет слово депутату Бенгалии Никилю Сагору. На скамьях движение. Легкие хлопки. И на трибуну пьедестала среди зала «Дворца Земли» восходит вождь бенгальских землепашцев. Он одет в старинную хламиду из грубой синей ткани, голова его открыта.
Мгновенно пропадает на экране лондонский парламент, и Бэрд Ли видит с жуткой четкостью, что бывшие пустыми ступени второй половины зала полны народа: это индусы — мужчины и женщины, — они кричат, машут белыми шарфами, приветствуя Сагора...
— Они сейчас видят нас из Бенгалии, как мы видим их, — говорит Янти своему соседу... А в палате общин и везде в других местах — видят наш зал.
Сагор медленно и важно кланяется своим родичам и начинает речь... Сагор говорит по-английски. Шум бенгалийцев стихает. Движенье на их скамьях улеглось...
— Я изменил обычаю говорить в парламенте с трибуны той страны, которую представляю. С согласия правительства этой страны — я говорю с трибуны «Чинграу». Почему? Потому что здесь совершаются события, опрокидывающие все наши расчеты, милорды. Меня слушают сейчас землепашцы Бенгалии и кули Китая, негры Африки и феллахи Египта, фермеры Калифорнии и пастухи Нового Валлиса. Мы возвещаем вам, друзья, новую жизнь. Отныне вы свободны от Каинова труда. Ряд тысячелетий ваш труд был проклятием на скудной и трудной земле. У вас отнимали половину, больше половины вашей продукции. Слушай, Египет, Канада, Индия, Китай — отныне ты свободен.
На скамьях бенгалийцев вспыхнули крики и, будто птичьих сонмищ, взмахи белых покрывал. Крики оборвались разом. И перед молчаливыми слушателями и зрителями последовательно мелькнули и прогремели на ступенях амфитеатра крик и движения китайцев, негров, австралийских пастухов — и вдруг снова — палата общин, и на се трибуне Софус Лодж, глава британских банков. Он смотрит в сторону «Чинграу» рассеянным усталым взором, находит ступени, куда спустился, сойдя с трибуны, Никиль Сагор, и говорит тихо и вяло:
— Да, Сагор, вы говорите нам из пустыни, обращенной в сад. «Чинграу» обеспечивает Британской гильдии ткачей сырье. Но что-же будут теперь делать крестьяне Индии? Феллахи Египта? Они более не нужны, как производители сырья для наших фабрик. Этим цветущим странам угрожает теперь голод и гибель. Что вы сделаете для них?.. Вы обратили пустыню в сад, но ценой угрозы обратить все культурные страны мира...
Ропот дружного смеха пронесся по скамьям амфитеатра в «Чинграу», и Бэрд Ли увидел, что в Лондоне, в палате общин, на расстоянии трех тысяч километров от «Чинграу», депутат Софус Лодж побледнел, смолк в смущении и пролепетал:
— Вы смеетесь, но будете плакать...
Янти, тяжело дыша, скинула с ноги туфлю и швырнула ее в сторону лондонской трибуны. Туфля ударилась о незримую стену над черною чертой амфитеатра и упала около нее на пол, но Софус Лодж в Лондоне, на расстоянии трех тысяч километров от «Чинграу», в испуге заслонился от снаряда, пущенного рукою Янти...
Этот жест испуга вызвал ропот сдержанного смеха на правых скамьях палаты и веселые рукоплескания с левых ее скамей в сторону «Чинграу».