В столовой мастера Шорина, после ухода шайки, поднялся шумный разговор, начались словесные схватки на всех четырех углах стола. У Севцова распустился галстух, и седая прядь волос спадала на глаза, сколько он ее ни встряхивал движеньем головы назад. Ударяя ладонью о стол, художник говорил одушевленно:
— Да, да! Ни кандалами, ни казачьею нагайкой, ни цензурой вам не задушить стремления народа к правде, добру и красоте…
— Павлуша, ты пьян, — заметил механик Горячев, — и это некрасиво…
— Ты, двуногая машина, молчи! Гаранин!
— Я-с, — отозвался, блеснув глазами, сосед художника.
— Ты верный раб морозовский?
— Ну-с!
— Нет, ты скажи: раб ты или нет? Как звал твово отца хозяин?
— Папаша Тимофей Саввича моего тятеньку — вы сами, куманек, знаете — звали Гараней. Тятенька это за ласку почитал.
— Ага! А тебя как Саввы Морозова сын кличет?
— Гаранин-с. Или Владимир Гаврилыч… Чаще Гаранин. Так и в паспорте значится.
— Сына твоего как зовешь?
— Сами, куманек, крестили — знаете — зовут первенца моего Гараней.
— Так и он, значит, будет служить Морозову?
— Почту за честь. Фирма солидная, существует с 1833 года.
— Ну, вот что я тебе скажу: ты и в могилу рабом морозовский ляжешь, а сын твой увидит, да, увидит он народ освобожденный и падение тирана.
Хозяйка бросила на стол чайное полотенце:
— Ах, какие вы рискованные слова говорите, Павел Петрович!
Гаранин наклонил голову в сторону хозяйки.
— Совершенно справедливо изволили заметить, Олимпиада Михайловна: слова рисковые. Но вы на то и обратите внимание: одно дело, когда рисковые слова говорит нам Павел Петрович: он и в академии художеств из-за этих неприятных слов курса не кончил…
— Не кончил, правильно. Но у меня душа к прекрасному горит. А ты — раб.
— Хорошо-с, допустим. Но вот в чем дело: откуда взяли мальчики эти рисковые слова? И не Павел Петрович, а фабричные мальчики перед нами их произносят.
— Да, я тоже слышу, будто слова не те, — подтвердила задумчиво хозяйка — в прошлом году не те слова были.
— Не те слова, сударыня, вы это справедливо изволили заметить. Это вредные слова. Слова эти, прямо скажу, крамольные и против власти. Ясно: из этих разбойников выйдут социалисты.
— Все это от недостатка образования, — с другого конца стола сказал директор фабрики Дианов. — Олимпиада Михайловна, скажите, был ли кто-нибудь из этих парней у вас в школе?
— Как будто — нет.
— Вот видите. Если они учились в школе, то год иль меньше, научились кой-как читать по печатному — и к станкам. Если бы у нас более заботились о народном образовании, то наше рабочее сословие без социализма нашло бы способы улучшить свое положение. Главная причина: низкий уровень умственного развития.
Гаранин почтительно изогнулся всем корпусом в сторону директора, а смотрел на хозяйку, что придало ему вид двусмысленный. Он как будто говорил:
— Слушайте, слушайте, какую либеральную чепуху он несет.
Директор продолжал сердито:
— При большей степени образования, рабочее сословие могло бы рассчитывать и на лучшую материальную обстановку и на скорейший переход от положения простого рабочего к положению мастера и, наконец, — к положению хозяина.
Гаранин смял на лице своем улыбку и восхищенно восклицал:
— Справедливо! Удивительная идея! Прямо из «Вестника Европы»! Просвещенное мнение!
— Ну, да, я читаю «Вестник Европы» — что ж из этого?
— А я что говорю? Достигнув уровня умственного развития, каждый рабочий мог бы быть хозяином, в роде Тимофея Саввича, в таком вот заведении, вроде Никольской мануфактуры, существует с 1797 года. Двадцать тысяч рабочих с умственным уровнем и у каждого по фабрике, где еще по двадцати тысяч рабочих и то ж с умственным уровнем… А у тех-с…
Художник весело хохотнул. Директор покраснел и отвернулся от Гаранина.