Горячий хлеб тяжелым комом лег на сердце Вани-Оборвани.
Он вышел из пекарни, перебирая лады гармонии. У харчевой мужики торопливо складывали на дровни муку, хлеб, мясо, квашни, веселки, липовые чашки, заслоны, кочерги, лопаты… Кругом, словно после пожара, валялся всякий хлам; под ногой хрустит в снегу разбитое стекло…
Вокруг Вани-Оборвани собрался сейчас же кружок народу. Ваня заиграл грустную, с перебором. Народу стало больше.
— Эх, где б нам разгуляться, братцы. Где бы горе нам размыкать!..
— Надо бы начальство попугать…
— Шорина надо бы вздрючить… — кричали с тротуара ткачихи.
— Идем! Спросим его — кто он такой.
— Чего спрашивать, известно, мастер. Али про Шорина не слыхал.
— А, мастер! Мастеров бить! Рота! смирна-а! Правое плечо вперед, шагом марш!.. — скомандовал Ваня-Оборваня.
Мордан пошел вслед за Ваней-Оборваней и его войском. На этот раз Ваня-Оборваня играл на гармонике жалостную песню и запел в лад с музыкой высоким, тонким голосом:
— Уж ты сад ли, мой сад,
сад зелененький!
Ты зачем рано цветешь,
рассыпаешься?!
К толпе с тротуара стали приставать девчонки и бабы…
Перед домом Шорина толпа остановилась. Ваня-Оборваня, стоя перед окнами дома, глядел в землю и допевал песню, бабы слушали, горюнясь, девчонки подпевали:
Мне не жалко крыла,
жалко перышка,
мне не жалко мать-отца,
жалко молодца…
— Пристав едет, — закричали вдруг.
Девчонки с визгом разбежались по сторонам на тротуары. Пристав ехал тихою рысцой на своем, всей округе известном, жеребце; сырой, стоялый конь похрапывал и играл селезенкой; толстый кучер правил, вытянув руки вперед, как деревянная игрушка; а пристав держался за его кушак, и, казалось, что вот-вот он выпрыгнет из саней и не то кинется бежать, а за ним погонится, «атукая», толпа — «бери его!», не то он бросится крошить толпу «селедкой» (шашкой) — тогда: «беги бегом, ребята!».
Пристав закричал: «Рразойдись!..». Мальчишки и «коты» разбежались по сторонам. Посреди улицы остался один Ваня-Оборваня. Он взял гармонию под мышку и сорвал с головы шапку. Кучер придержал жеребца.
— Ты что? — спросил грозно пристав Ваню-Оборваню.
— А ты что?
— Ты кто?
— А ты кто?
— Что? Тебе говорят, ты кто?
— Коровье пыхто.
Девчонки завизжали и захохотали… Пристав ткнул кучера в спину, и кучер, ухмыляясь и качая головой, тронул жеребца… Тогда, как стая вспугнутых с дороги проезжим возом воробьев, к Ване-Оборване опять слетелись бабы, мальчики, «коты», безместные, ткачи, прядильщики, девчонки…
Ваня надел шапчонку на голову и, строя рожи, постучал в дверь дома костяшкой согнутого пальца.
— Кто там?
— Мастер дома?
— Нету.
— Жалко. Нам бы его повидать надо.
— Нету его, говорю.
— А барыня дома?
— И барыни нет — в больницу свезли.
— Так. А детки ихние дома?
— Нету дома никого.
— А ты кто?
— Стряпка.
— Ну, пусти нас погреться. Зазябли мы, с утра по улицам ходивши.
— У нас тут не кабак…
— А, не кабак?!
Ваня сбежал с крыльца и, схватив ледышку, кинул в окно…
— Ребята! Не Москва ль за нами?!
Через забор подсадили мальца, и тот распахнул ворота… Чрез двор и черное крыльцо, обгоняя Ваню-Оборваню, в дом кинулся народ. Распахнулись парадные двери, вышибленные полетели на улицу рамы, а там: подушки, одеяла, кресла, дзынь! — посуда и фарфор; картинки, содранные с окон занавески…
Ваня-Оборваня ходил по комнатам, играя на гармонике и командовал «котам», которые возились с голыми руками над сундуками и шкафами:
— Сбегай за топором к дворнику, чего трудишься!..
В разбитые окна в комнаты вливался с паром холод. Ваня-Оборваня закричал девицам:
— Опрастывай залу. Кавелье, ангаже во дам! Кадриль-монстр! Комансе!
И, став посреди залы, заиграл вступление к кадрили…
Мордан сначала стоял на улице и смотрел, как из окон летели и разбивались тарелки, чашки, миски. Ему вспомнился тот вечер, как были тут на святках с шайкой разбойников. Мордан забежал в дом. Навстречу ему попались бабы с увязанными в простыни узлами… В зале под гармонию Вани танцовали. Мордан прошел в кабинет. На чертежном столе раскиданы — циркули, линейки, карандаши, стоит недопитый стакан крепкого чаю: видно, мастер тут в ночь работал над своим проектом самоходного станка. Мордан мельком взглянул на чертежи, осмотрелся и, схватив циркуль, сделал на свободном уголке листа кружок. Кружок сомкнулся. Мордан раздвинул ножки циркуля, чуть-чуть высунул язык и сделал еще кружок. Круг сошелся конец с концом… Мордан сдвигал ножки, и кружки делались всё меньше и меньше… Мордан задохнулся в восхищении, воровато посмотрел на дверь залы, где девчонки с зуевскими уж плели большой круг в последней фигуре танца. Мордан сунул в карман циркуль и, выбежав из шориновского дома, пустился, не озираясь, в казарму мальчьей артели.