Три Пункта все свободное время вертелся около наборных машин. Оставался, пошабашив, и вглядывался в работу машинных наборщиков; они начинали день позднее. Монтеры уехали, и тайну машины — как она разбирает сама, — не мог Петьке Три Пункта объяснить и Головин: он выколачивал на машине на зависть «ручникам»[26] сдельно шестьдесят рублей, и его мало занимало то, что машина делала сама. В конце мая Три Пункта выходит раз из клетки и смотрит: на пороге наборной сидит Чернов. Не посторонился пропустить Три Пункта, — видимо, ждал его.
— Ты зачем это в машинный набор все ходишь? — спросил он Три Пункта.
— Пусти ты, не твое дело…
— Я знаю, не мое. А понял ли ты, в чем она? Чем она действует…
— Газом, электричеством.
— Ладно! Ладно! Ты скажи мне, как она разбирает — вот что!
Три Пункта хмуро молчал.
— То-то вот парень. Ты послушай…
Чернов схватил Три Пункта за рукав и отвел в темный угол, наборной, где раньше разливал в «молнии» керосин.
— Видишь, Три Пункта, — я давеча слышал в конторе — увольнять вас, разборщиков, будут. Потому что она сама. Понял? Как сама, без человека? Если не человек, то кто в ней сидит? Сидит в ней, парень, бес! Я знаю: они злым духом работают; ну, и посадили по чортику в машину. Махонький такой чортик, мохнатый, он ловит литеры, да по ящикам кидает… Вот тебе и сама!..
— Поди ты сам к чорту!
Три Пункта сердито вырвал рукав из цепких пальцев Чернова и ушел.
Вечером того дня, когда я правил корректуру своей статьи, и мальчишки носились с гранками по двору из редакции в наборную и обратно, Три Пункта, забрав просмотренные мной гранки, сказал мне:
— А я чего-то у вас хочу спросить…
— Ну?
— Вы знаете линотип?
— Да.
— Чернов говорит, в нем бес сидит…
И Три Пункта нерешительно фыркнул.
— Зачем?
— Разбирать матрицы.
— А ты как думаешь?
— Я думаю… Да никак не додумаюсь. Все говорят сама, а как же она «сама» может?
— Сама она, конечно, не может. Но сделана она так. И довольно просто. Ты матрицы видал? Они с зубцами елочкой? У каждой литеры и каждого знака по-своему расположены зубчики. Когда железная рука машины примет строчку, — она нижет их на длинную в рубчиках скалку; бесконечным винтом матрицы двигаются по скалке над ящичками магазина.
Я нарисовал на клочке бумаги в упрощенной форме.
— Скажем так: буква «Н» имеет два зубчика наверху, а «О»—один слева и два справа пониже. Матрицы висят этими зубчиками на выступах скалки, и их винтом двигает. На скалке над местом для буквы «Н» спилены выемки как-раз в тех рубчиках, по которым скользит своими зубчиками буква «Н». Как только она дошла до этого места — ей держаться не на чем, она и падает в свой ящик, а буква «0» пройдет дальше над закромом буквы «Н», потому что она висит выемками своих зубчиков на других рубчиках скалки; в своем месте, над закромом буквы «О» спилены как-раз те рубчики скалки, на которых висит матрица «0»—она и падает в свой закром. Понял? Не совсем? Ты пойди подними у линотипа сзади над магазином крышку и загляни: увидишь и скалку, над которой, вися на ней зарубками, движутся матрицы, и винт, который их движет. И увидишь, что это очень просто: все дело в форме, в различии очертаний матриц.
Три Пункта склонился над моим рисунком, посмотрел, вздохнул, забрал гранки и убежал, застучав по лестнице сапогами, в типографию.