ГЛАВА ПЕРВАЯ
Мистер Бантинг шел по песчаной дороге, поднимавшейся в гору к Килворт-Гарден. Была суббота, и мистер Бантинг возвращался домой обедать. Он был человек пожилой, несколько шарообразной комплекции, о рыжеватыми усами; его синий шевиотовый костюм лоснился от долгой носки на, локтях и коленях. Поля котелка, мистера Бантинга успели немного пообтрепаться от ежедневного соприкосновения со щеткой, а следы, которые оставляли его башмаки на мягкой дороге, с успехом могли служить рекламой каучуковым подошвам фирмы Бэкстер. Мистер Бантинг не производил впечатления особо состоятельного человека; зато его коренастая фигура и походка свидетельствовали о наличии в нем чисто британской независимости характера. В одной пухлой руке он крепко держал фибровую сумку для завтрака, в другой — довольно помятый зонтик, и сегодняшний номер газеты «Сирена».
Котелок у мистера Бантинга был сдвинут на затылок, во-первых, из-за жары, во-вторых, из-за того, что мистер Бантинг был чем-то взволнован. Обычно он относился ко всем служебным волнениям фаталистически; ему уже давно пришлось убедиться на собственном опыте, что волнения так же неизбежно сопряжены со службой, как изжога, с принятием пищи. Но теперешние волнения... он задумался, подыскивая нужное слово, ибо всегда старался быть точным, — теперешние волнения не имели себе равных в прошлом. То, что котелок был сдвинут на затылок, не помогло мистеру Бантингу — голове не стало прохладнее, и неприятные мысли, циркулирующие под котелком, не испарились. Как и все последние дни, они жужжали у него в мозгу осиным роем, противясь его попыткам изгнать их оттуда. А это действовало раздражающе и даже пугало мистера Бантинга, ибо по складу характера он с большой неохотой допускал к себе неприятные мысли. Мистер Бантинг, по его же собственным словам, «не одобрял» напрасных волнений, и сейчас он был зол не столько на Вентнора и Слингера — двух виновников его тревог, — сколько на самого себя, за то, что позволял мыслям о служебных делах с такой настойчивостью жужжать в мозгу. Да к тому же в субботу, в последний день трудовой недели.
А вот и почтовый ящик! Мистер Бантинг взглянул на свои часы, ежевечерне сверяемые с Биг Беном[1], и направил мысли по другому руслу. — Секунда в секунду, — пробормотал он. Дома на кухне без минутной задержки поджарят филе, стол будет накрыт, тарелки подогреты. Вся семья знает, что сейчас отец идет по Кэмберленд-авеню. Мистер Бантинг несколько воспрянул духом; раз навсегда заведенный порядок дня не тяготил его, напротив, он служил ему источником радости. Мистеру Бантингу было приятно каждый день в одно и то же время заниматься одними и теми же делами, и ему было приятно проходить по субботам мимо почтового ящика ровно в двадцать минут второго, ибо тогда-то он и чувствовал, что его уик-энд действительно наступил.
«Погода будет хорошая», — подумал он. Ничто другое не имело такой цены в его глазах, как хорошая погода в субботу и воскресенье. Нельзя сказать, чтобы мистер Бантинг не любил своей работы (он сам никогда не забывал это подчеркнуть во избежание превратных толкований), но каждый уик-энд доставлял ему истинное наслаждение.
Миновав почтовый ящик. Мистер Бантинг тотчас выбрасывал все мысли о служебных делах из головы — он швырял их через плечо, точно изношенный башмак.
Во всяком случае, так было до сегодняшнего дня. Заботы и волнения неизбежны, убеждал он самого себя; они и раньше скоплялись тучами —легионы, армии забот, и мелких и крупных. Если несешь на себе какую-нибудь ответственность, от забот не уйти. Это он никак не мог втолковать членам своей семьи. Они отказывались верить, что отдел железо-скобяных товаров универсального магазина Брокли может поставить перед заведующим ряд задач, требующих для своего разрешения самых высоких умственных способностей. Вот плоды обучения детей французскому языку и алгебре — наукам, о которых их родители не имеют ни малейшего понятия. В результате выходит, что дети презрительно относятся к другим, более практическим, занятиям. Мистер Бантинг подозревал, что у него есть прозвище в семье, а именно «глупый старикан». Он иронически фыркнул. Чтобы заведывать железо-скобяным отделом, надо быть знатоком этого товара. Иной раз просто диву даешься, каких только трудностей не встретишь в торговле: сложные отношения с поставщиками, мелкие неполадки с покупателями-не тот размер, не тот диаметр. Железо-скобяные изделия способны при вести в ярость даже самого спокойного человека. Капризный товар; с ним нужно терпение и терпение, а кроме того — опыт. Короче говоря, нужно обладать тем, чем мистер Бантинг обладал в полной мере, — знанием дела.
Да, волноваться приходилось и у Брокли, волноваться приходилось и дома. Денежные дела, очередные пачки счетов, бланки подоходного налога, местные налоги, непрерывный поток заказов, дача сведений в различные инстанции. Он воевал со всем этим с тех пор, как женился и обзавелся семьей; он плавал по бурным волнам финансовых неурядиц, отводя душу то крепким словечком, то философическими размышлениями, и все-таки ни разу не ушел с головой в под воду, а только сердился иногда, а иногда усмехался под рыжеватыми усами. Бывали времена, когда он признавался, что у него опускаются руки, но бывало и так, что он ощетинивался и восставал против судьбы. Впрочем, сил у него еще много.
В какой-то мере все это доставляло ему удовольствие, и у Брокли он работал тоже с удовольствием — во всяком случае, до последнего времени. Весьма возможно, что магазин становится немножко старомодным, теперь этого уже не скроешь, но качество товара всегда стояло у них на первом месте; работой в таком магазине можно было гордиться. Пятьдесят лет назад мистер Бантинг поступил рассыльным в универсальный магазин Брокли прямо со школьной скамьи, из переулка в Кэмдентауне. А теперь он заведует целым отделом. Солидная должность, прочное положение. Прочное? Да, так ему казалось. Он полагался на традиции магазина и чувствовал под собой твердую почву. А теперь эта твердая почва ускользала у него из-под ног.
Старый Джон Брокли умер. Когда-нибудь старику надо было умереть — ему уже было под восемьдесят. Но мистер Бантинг никогда не представлял себе, что старик может умереть. И все-таки Джон Брокли умер, и традиции Джона Брокли тоже умерли, а на его месте сидит теперь этот суетливый торопыга мистер Вентнор, у которого нет никаких традиций, а есть только нескрываемое презрение ко всему, что было в обычае у старика Брокли, и ко всем его старым служащим. Будущее мистера Бантинга стало весьма неопределенным. Вентнор не раз давал ему это почувствовать.
Вот почему чело мистера Бантинга бороздили морщины, вот почему котелок у него было сдвинут на затылок, вот почему черные мысли, которые он отогнал от себя, выйдя на Кэмберленд-авеню, снова слетались к нему, словно вороны на опустелое жнивье. Всю дорогу из Лондона, все утро в магазине, весь вчерашний и позавчерашний день страх перед будущим тикал у него в мозгу, как часы, не требующие завода. Тяжелый гнет страха преследовал его с утра до вечера и с вечера до утра. Это причиняло почти физическую боль. Страх пеплом обволакивал ему язык, когда он садился есть, камнем лежал у него под подушкой, когда он пытался уснуть. В сущности говоря, за последние три ночи мистер Бантинг почти не сомкнул глаз. Ему было больно, что жена даже не заметила этого.
Сегодня утром за бритьем в мозгу у него неизвестно откуда возникли слова: «Отойдешь ко сну, и страх не будет владеть тобой». Он стоял с бритвой в руках и вслушивался в эти слова. Но это же неверно! Это неверно! Страх владел им: Вентнор внушал ему страх — молокосос Вентнор, который годится ему в сыновья, человек, ни к чему непригодный, без всякого практического опыта, ничего не имеющий за душой, кроме каких-то там теорий. В мире, где царствует справедливость, этого не могло бы быть.
А ведь прошло всего два месяца с тех пор, как он впервые встретил Вентнора в конторе молодого Брокли; тогда эта встреча не произвела на него никакого впечатления. За завтраком они с Кордером даже слегка пошутили на его счет. В тот день Вентнор впервые появился в магазине — «посмотреть (как не без смущения сказал молодой Брокли), не сможет ли он помочь нам внедрением более современных методов торговли».
«Сомневаюсь!» — подумал тогда мистер Бантинг, с первого взгляда оценив этого высокого блондина, оценив его молодость, его красные губы и жеманный голос. Он покровительственно улыбнулся Вентнору и держал себя с ним небрежно, пожалуй, даже с чересчур явной неприязнью.
Потом они обменялись мнениями по этому поводу с Кордером из отдела ковров и линолеума.
Кордер был человек с литературными наклонностями, изъяснявшийся главным образом при помощи цитат. Уловить смысл его изречений иной раз бывало трудновато. Мистеру Бантингу часто приходилось лазить в толковый словарь за разгадкой того, что говорил Кордер, даже когда он не ударялся в поэзию. Кордер весьма способствовал обогащению речи мистера Бантинга новыми, хотя и не всегда правильно понятыми, словами, и тот частенько повторял цитаты Кордера в семейном кругу, всякий раз вызывая всеобщее изумление.
— У него голодный, алчный вид, — провозгласил Кордер. — Не одобряю.
— В нем есть что-то бабье, верно?
— Взгляд хищника и цепкий хобот. Заметил ты? Такие люди всегда что-то таят в себе.
— А как он к нам попал? Наверное, по протекции, через прежних товарищей по школе, — перебил его мистер Бантинг, вспомнив, что последние дни «Сирена» вела ожесточенную кампанию против использования в личных интересах старых школьных связей. — Ну, одним словом, этакий шаркун из Итона или Гарварда, вот он кто! — презрительно припечатал мистер Бантинг. Он весь ощетинился при одной только мысли, что им будет командовать человек, авторитет которого покоится на такой антидемократической основе, как престиж привилегированного учебного заведения.
Но Кордер имел более точные сведения. Молодой Брокли присутствовал на «одном из совещаний, которые созывают коммерсанты», и подцепил там этого субъекта, а может быть, тот сам его подцепил. — Нам нужны новые методы, — заявил молодой Брокли своим старшим служащим. — Мистер Вентнор изучал торговлю в Америке и на континенте. Он знаток своего дела. — Служащие внимали молодому Брокли и жалели его за то, что он проявил такое легковерие. Им уже приходилось слышать об этих «экспертах». Беспокоиться нечего; хозяйские причуды, только и всего. И вдруг молодой Брокли угостил их бомбой: Вентнор будет стоять во главе магазина. — Нам нехватает координации, — заявил молодой Брокли и, чтобы исправить этот недостаток, предложил «знатоку» Вентнору возглавлять весь штат служащих, следовательно, помыкать всеми и каждым и всюду совать свой нос.
Они решили, что молодой Брокли сошел с ума; мистер Бантинг так тот был убежден в этом. — Координация, пробормотал он, открыв толковый словарь (мистер Бантинг коллекционировал слова, как другие коллекционируют морские раковины), и нашел в нем только: «координировать — приводить в соответствие» и «координация — приведение в соответствие». Это мало чем помогло ему, и он сделал вывод, что молодой Брокли употребляет высокопарные слова, не понимая их смысла.
Что бы теперь ни предпринималось во всех восьми отделах магазина, обо всем надо было сперва докладывать Вентнору и ждать его решения. До сих пор заведующие пользовались на своей территории неограниченной властью; теперь же надо было думать о дисциплине и «координации». Вентнор, словно ястреб, кружил по всем отделам, зорким оком впивался в каждую витрину, которая почему-либо приходилась ему не но вкусу, хищно налетал на каждого продавца, который не проявлял достаточного рвения, вернее, не рыл землю на глазах у начальства. Он выпаливал вопросы, словно из пулемета. — Где плакаты? Почему нет ассортимента? Почему не выставляете новинки? Это какой-то морг! Настоящий морг! — изрек он в отделе железо-скобяных товаров и присовокупил: — В ногу с веком! — по своему обыкновению изъясняясь готовыми формулами. Потом во мгновение ока осмотрел отдел, осудил методы торговли, свойственные поколению мистера Бантинга, ввел ряд новшеств, распорядился ускорить теми работы и запугал всех, начиная с рассыльного и выше. Теперь заведующие отделами должны были то и дело представлять ему письменные доклады, присутствовать на совещаниях, а в конце каждого месяца составлять общую сводку с кривой, похожей на кривую температуры, высшая точка которой показывала (тем, кто в этом разбирался), «благополучен» отдел или нет.
Из того, с чем Вентнору пришлось столкнуться у Брокли, мало что заслужило его одобрение. Он хотел поставить по-новому рекламу, завести новые стенды, новые и более ходкие товары. Но больше всего, как подозревал мистер Бантинг, ему хотелось набрать новый штат.
Мистер Бантинг вскоре же заметил, что Вентнор поглядывает на него каким-то особо задумчивым взглядом. — Ведь вы, Бантинг, кажется, очень давно здесь работаете? — спросил он его однажды. Не устояв перед желанием похвастать, мистер Бантинг ответил с излишней откровенностью: — Почти пятьдесят лет, сэр.
— Пятьдесят лет, — повторил Вентнор, и взгляд его стал еще задумчивее.
Мистер Бантинг был твердо уверен, что ни от кого другого не требуют такого количества письменных отчетов, как от него. Эти отчеты были далеко не образцовыми, но они несли на себе следы геркулесовой борьбы мистера Бантинга с языком. Каждый возвращался к нему с подчеркнутыми красным карандашом грамматическими ошибками и щедро украшенный восклицательными знаками. Такова была тактика питомцев привилегированных школ. Мистер Бантинг чувствовал себя оскорбленным. Он знал, что образования ему нехватает. Но какое особенное образование нужно, чтобы торговать скобяными изделиями? Сведения он дает правильные — неужели этого мало? Старый Джон Брокли считал его лучшим знатоком скобяного дела во всем Лондоне и по техническим вопросом советовался прежде всего с ним. Старик Джон никогда не требовал письменных отчетов. К нему в контору можно было зайти запросто с любым делом. А у Вентнора приходилось долго ждать В неприветливом кабинете, уставленном новомодными картотеками, и начинать разговор первому там не полагалось. Вот, например, сегодня утром: несколько минут Вентнор не обращал на него никакого внимания, а потом вдруг поднял голову и сказал с еле заметной усмешечкой: — А, Бантинг! Значит, вы специалист по скабяным изделиям?
«Передразнивал меня!» — подумал мистер Бантинг и зашагал быстрее, в слепой злобе сжав в руке зонтик, точно это был меч.
«Сколько мне лет?» — спохватился он и на минуту задумался. Когда началась война, было сорок; значит, сейчас шестьдесят два, скоро стукнет шестьдесят три.
«Шестьдесят два, — повторил он с неподдельным изумлением. — Чорт побери! Неужели правда?»
Он прошел еще несколько шагов. Невероятно! Шестьдесят два года. Он чувствует себя гораздо моложе. Сил и бодрости у него вполне достаточно, здоровье отменное. А все-таки годы катятся один за другим, время не переспоришь. Шестьдесят два года — вот что не нравится Вентнору. Эта мысль потрясла его. Он самый пожилой из всех старших служащих Брокли. Те, кого он знал еще с юношеских лет, один за другим сходили со сцены. Он последний и самый старый. Он продвигался все дальше и дальше и вот очутился, так сказать, на самом краешке скамьи. Что стоит столкнуть его? Столкнуть... куда?
Мистер Бантинг с трудом обуздал свои мысли. Нечего торопиться навстречу таким ужасам. Они всегда успеют настичь его во мраке ночи.
«Вентнор наступил мне на мозоль, — подумал он, — а у меня нервы разыгрались. Надо как-нибудь подбодрить себя».
— Нечего волноваться понапрасну, — храбро сказал он вслух и заставил себя оглядеться по сторонам, приметить зелень лужаек, свежесть петуний и настурций, окаймлявших только что подметенные асфальтовые дорожки. Все здесь было такое знакомое и приветливое. Он хорошо знал эти сады; во время своих ежедневных путешествий на станцию и домой он видел, как появляются в них первые зеленые побеги, как облетают последние увядшие Цветы. К нему вернулось чувство покоя, то чувство покоя, источником которого служат такие вот мелочи. Не надо тревожить себя лишними мыслями, лучше терпеливо ждать, как и подобает истому англичанину, и не падать духом. Да ведь он сотни раз проходил по этой самой улице, ломая себе голову над тем, как предотвратить сотни всевозможных бедствий, и ни одно из них так и не нагрянуло. На деле все часто оборачивается гораздо лучше, чем думаешь, надо только выждать время. О время, ты искупитель всех забот, как говорит Кордер. По в молодые годы этого не понимаешь. Его юнцы тоже не поймут. Им даже в голову не приходит, как много знает о жизни человек таких солидных лет, как мистер Бантинг.
А вот и его «Золотой дождь» — его гордость; вполне современный коттедж и «обособленный с обеих сторон», как выражалась миссис Бантинг.
В давние времена страховой агент ухитрился так запугать мистера Бантинга, что он застраховал «Золотой дождь» на случай осадки фундамента. Обуреваемый страхом, он совершал по вечерам обходы вокруг своего жилища и в дождь, и в резкий ветер, и в холод, с тревогой приглядываясь, не появились ли в грунте трещины. В засушливые месяцы фундамент даже поливали из шланга по совету одного человека, брат которого работал десятником на стройке. И «Золотой дождь» до сих нор стоит прочный, незыблемый, как нормандский замок, подкрепляя собой веру мистера Бантинга в то, что дурные предчувствия никогда не сбываются.
Он сунул ключ в замок и вошел в холл. Часы приветствовали его боем — ровно половина второго. «Секунда в секунду», — весело подумал он и проследовал на кухню, переступив ее порог как раз в ту минуту, когда миссис Бантинг вынимала жаркое из духового шкафа.
— Ни с места! — скомандовал мистер Бантинг и поцеловал жену сначала, в одну щеку, потом в другую, а она, застигнутая врасплох, держа сотейник в обеих руках, только и могла выговорить: — Вот глупый, ведь костюм вымажешь!
— Помочь тебе?
— Нет, Джули все сделает.
— Да не может быть! — иронически воскликнул мистер Бантинг и, войдя в столовую, совершил непростительный по своему плебейскому тону проступок, всякий раз возмущавший членов его семьи: он снял с шеи крахмальный воротничок и надел его на бронзовую Психею, стоявшую на буфете.
— Папа! — взмолилась Джули, появляясь в столовой с горной горячих тарелок.
— Надо же его когда-нибудь снять? — Теперь так никто не делает, — сказала Джули, семнадцатилетняя девица, воспитывавшаяся в школе мисс Морган-Делл, где ей главным образом прививали правила хорошего тона.
— Долой воротничок! — твердо заявил мистер Бантинг. — Это первое, что я делаю, когда прихожу домой. Символический акт!
Сыновья сидели в гостиной; мистер Бантинг вошел туда, и его сразу охватило чувство — нередкое за последнее время, — что перед ним находятся двое незнакомых юношей. В таких случаях он часто прикрывал смущение деланной шутливостью, но с некоторых пор ему начало казаться, что сыновья считают его шутки глуповатыми. Они взрослели и непостижимой быстротой, взрослели и уходили от него все дальше и дальше, замыкаясь в себе. Иной раз мистер Бантинг даже робел в их присутствии. Особенно в присутствии старшего сына, Эрнеста. Двадцать один год, высокий, серьезный, и как будто ничего отцовского в нем — вот он сидит за роялем и листает ноты!
Но все же мистер Бантинг спросил довольно бодрым голосом:
— Что это у тебя, Эрнест?
— Это я только что купил, —сказал Эрнест. — Этюды Шопена.
— Этюды?
— Да. Хочешь послушать?
— Нет! Нет, спасибо, —поторопился ответить мистер Бантинг. — Пора обедать. — Про себя же оп подумал: «Этюды! Еще чего не придумает ли!» Одно время Эрнест играл только фуги — фуги Баха. Мистер Бантинг наслушался их до отказа.
Он посмотрел на Криса, который сидел на кушетке, уткнувшись носом в книгу. Крис был моложе и не такой солидный, как Эрнест, поэтому мистер Бантинг шутливо хлопнул его по плечу.
— Что ты читаешь, Крис?
— «Авиамоторы, их проектирование и эксплуатация», — ответил Крис.
— Авиамоторы! — недоумевающе повторил мистер Бантинг. — Что тебе вздумалось читать про авиамоторы?
— А это очень интересно, тут и аэродинамики немножко есть.
— Какой тебе смысл изучать аэродинамо? — вопросил мистер Бантинг отечески-поучительным тоном. — Работаешь ты в банке. Читал бы лучше книги по банковскому делу. Арифметика... золотой стандарт — вот что тебе надо знать.
— Нн-у, — брезгливо сказал Крис. — Терпеть не могу эту материю.
— И напрасно, — мистер Бантинг становился явно дидактичным. — Это твоя профессия, значит, надо совершенствоваться в ней. Не мешает подумать и о будущем. Перед тобой открываются такие возможности, Крис. Господи боже, да я в твоем возрасте...
Крис поднял голову от книги. Его прервали на самом интересном месте, но добродушие все-таки не изменило ему.
— Да ну, брось, папа, — кротко сказал он.
И мистер Бантинг решил отказаться от роли властного отца, вернее, не сумел выдержать ее. Да, впрочем, такая роль не менее глупа, чем шутливый тон. Крис славный мальчик, но он не видит, где его выгода. Мистер Бантинг смотрел на обоих сыновей, которые были погружены каждый в свое дело и, видимо, не желали вступать в разговор. Двое незнакомцев. Он чувствовал себя непрошеным гостем здесь и, глядя в окно на садовую герань, думал: «Что такое делается с нашей молодежью?» Она не испытывает никакой радости от того, что должно бы ее радовать. Вот, скажем, Эрнест — молодой человек двадцати одного года, мыслящий, а чем они занят? Склонился над клавишами, тренькает какие-то этюды. Судя по его серьезному лицу, он получает удовольствие лишь от того, что требует величайшей сосредоточенности, огромной работы мозга. А Крис, который читает книги только по технике, и все такие замысловатые, что если его спросить, о чем там написано, он потрет себе нос и ответит: — Видишь ли, папа, тому кто специально этим не занимается, пожалуй, не объяснишь.
Вне этих сугубо специальных интересов жизнь казалась им скучноватой.
«Чего им нехватает?» — удивлялся мистер Бантинг. Чувство скуки было незнакомо ему. Он вдвое старше своих сыновей, полон сил и находит жизнь весьма интересной. Мистер Бантинг барабанил пальцами по оконной раме и смотрел на садовую лужайку — надо подрезать газон и пройтись по нему с катком. Крису и Эрнесту вряд ли придет в голову заняться этим. По лужайке бегал дрозд — пробежит и остановится, нагнув голову набок и будто прислушиваясь. «Неужели червей слышит?» — подумал мистер Бантинг, увидев, как дрозд в мгновение ока выхватил из травы червяка. Дрозд побежал вдоль бордюра из лобелии, остановился послушать, засеменил дальше, вернулся и снова прислушался. «Еще один на примете, — подумал мистер Бантинг уже окончательно заинтересовавшись. — Его не проведешь, жулика. Ага!.. Нет, не вышло!»
— Обедать! — провозгласила Джули. — Папа, но стой у окна, ведь ты без воротничка. Как это некрасиво!
— Не следует забывать, — с напускной строгостью сказал Крис, — что мимо окна может пройти какая-нибудь фифочка из подружек нашей Джули, и вдруг увидит тебя в таком виде!
Джули показала ему язык.
— Довольно, довольно, — остановил их мистер Бантинг. — Не ссорьтесь. Давайте обедать.
Вся семья села за стол, собираясь пообедать не торопясь и со вкусом. Их трудовой день был закончен.
— Кто такие поселились в «Дерридине»? — спросил мистер Бантинг, разрезая жаркое.
— Он — чиновник гражданской службы, — с готовностью сообщила миссис Бантинг. — Я знаю это от миссис Оски, мы с ней сегодня встретились в мясной лавке. Она разговаривала с его женой.
— Гражданская служба! — сказал Крис. — Да ведь он работает на почте.
— А разве это не гражданская служба? — Ну, так говорится просто для шика. Он сортировщик, только и всего.
— Неужели им по средствам жить здесь? — сказал мистер Бантинг. — Мы и то из последних сил пыжимся.
— Килворт скоро совсем омещанится, — заявила Джули, вся передернувшись от вульгарности отца. — В «Уэнерли» поселились какие-то ужасные люди. Муж ходит на работу в комбинезоне.
— Как раз то, о чем я мечтаю, — сказал Крис.
— На жалованье механика в таком месте, не проживешь, — вступил в разговор мистер Бантинг, не упускавший случая лишний раз показать Крису всю несуразность его замыслов. — Держись за свой банк.
— У Криса комплекс комбинезона, — сказал Эрнест.
Мистер Бантинг не стал допытываться, что сие значит. Эрнест постоянно твердил о каких-то комплексах, но поскольку толковый словарь объяснял комплекс, как «совокупность чего-либо, составляющую одно целое», смысл его замечаний оставался для мистера Бантинга неясным. Но на этот раз он не был расположен вступать в спор с Эрнестом.
— Мэри, какой сегодня пудинг?
— Из манной крупы.
— Мой любимый, — объявил мистер Бантинг. — Ну, давайте тарелки.
— А все-таки Килворт омещанится, — стояла на своем Джули. — Вся приличная публика разъезжается отсюда. Я бы тоже хотела переехать куда-нибудь в другое место.
— Никуда мы не переедем, — твердо сказал мистер Бантинг. — Будем жить, где живем, и будем задавать здесь тон. (Получилось неплохо, но почему-то никто не засмеялся.) Старичок из «Манделэя» дал мне росток того самого плюща.
— Папа, какой старичок, — полковник? — вдруг оживилась Джули, — Я и не подозревала, что ты с ним знаком.
— Конечно, знаком. Разве он полковник? А я думал — какой-нибудь бывший бакалейщик или что-нибудь в этом роде.
— К кому я совершенно равнодушен, так это к полковникам, — высокомерно сказал Эрнест. — Большей частью безмозглая публика. Насколько я знаю, он играет на пианоле.
— А что в этом плохого? — спросил Крис.
— В пианоле? Бог мой, консервированная музыка!
— А тем не менее цена пианоле восемьдесят гиней, — сказал мистер Бантинг. — Тебе это нескоро будет по карману. И пластинки у него хорошие. Не то что фуги. Кому еще? — вопросил он, обводя всех глазами, точно аукционер, но не получил никакого ответа.
Ощущая приятную полноту в желудке, он поднялся из-за стола и расстегнул верхнюю пуговицу брюк. Это делалось всегда с известной нарочитостью, чтобы досадить Джули, которая, по его мнению, стала слишком уж церемонной за последнее время.
— Чай будешь пить, Джордж? Вот неуместный вопрос! Гораздо тактичнее было бы ничего не спрашивать, а просто принести чашку чая. В последнее время мистер Бантинг старался отвыкать от послеобеденного чая. К несчастью, он заранее объявил о своем намерении. В одном из номеров «Сирены» была статья по этому вопросу. Чай разжижает желудочный сок, утверждал анонимный эскулап, изо дня в день наставлявший читателей «Сирены». Вследствие этого желудочный сок не может оказывать должного действия на белки... На белки ли? А может быть, на углеводы?
Мистер Бантинг успел забыть доводы, приводимые против чая, но в то время они показались ему весьма убедительными. Ознакомление со статьей не подвигнуло его на решительный отказ от послеобеденного чая, но в сильной мере уменьшило удовольствие, которое он получал от этого напитка. Каждому, кто, подобно мистеру Бантингу, изучил свой организм с помощью «Домашнего лекаря», было совершенно очевидно, что воздействие чая на желудочный сок губительно.
— Мэри, если мне одному, то не надо, — твердо сказал он и, поднося зажженную спичку к трубке, услышал самый сладостный из всех домашних звуков — звон чайной посуды на кухне. Так и есть, она готовит чай. Превосходная женщина!