В следующие за этим недели мистеру Бантингу иногда казалось, что в военных действиях наступило затишье. Никаких внешних признаков затишья не было, бомбежки продолжались, но он не мог отделаться от этого чувства. Дневные и ночные тревоги, как ни были они страшны, стали с течением времени привычным делом, и люди приспособились к ним. Мистер Бантинг приспособился даже к большему: он ждал еще худших ужасов. Он ждал, что волна бомбежек будет все нарастать, города будут пылать и рушиться под градом бомб, падающих с неба. Начнутся убийства и зверства в масштабах, превосходящих самые кровавые побоища в истории. Насколько человеческий ум может быть подготовлен к таким событиям, ум мистера Бантинга был к ним подготовлен с помощью доктора Геббельса и его присных, которые заранее предупреждали, что все это неизбежно.
Была угроза войны, и война началась; была угроза блицкрига, и она осуществилась. Мистер Бантинг, заранее переживший страх перед этими испытаниями, ждал, наблюдал. Если ему, как всем англичанам, нехватало воображения, зато у него была английская флегма и деловитость. Он был потомком того человека, который сумел уйти от гнавшегося за ним дракона, и, весь израненный и обожженный, все же доложил святому Георгию, что огненный язык дракона хотя и смертоносен, но длиной не в семь футов, как говорили, а немного меньше. Только так и только такие люди могут подойти к дракону и сразить его.
Занимаясь такими наблюдениями среди тревог и бомбежек, частых страхов и постоянного беспокойства, мистер Бантинг внезапно обнаружил, что блицкриг уже достиг своей полной мощи. Весь пар был выпущен, в котле фюрера больше ничего не оставалось. Однако потрясти мир не удалось. Жизнь мистера Бантинга перестроилась, как и жизнь фирмы Брокли, как и жизнь Сити. Не будучи героем, он переносил войну со всей твердостью, доступной пожилому человеку, страдающему одышкой, и со всем спокойствием и презрением к врагу, способному так его недооценивать. Да, затишье в войне было. Оно было в нем самом, в умах и сердцах тех, кто окружал его.
Он проходил по новому, измененному войной миру и не забывал любоваться на распускающиеся листья. Он не умел утешаться мыслью о далекой утопии. Это было хорошо для Эрнеста, а он жил изо дня в день и радовался, глядя, как пробиваются из земли первые зеленые ростки его десятка нарциссов, как распускаются первоцветы, пересаженные из килвортского леса много лет тому назад. По воскресеньям он занимался перепланировкой сада, и живший в соседних кустах реполов, отличимый от всех чужих реполовов, скакал за ним по пятам, в ожидании хлебных крошек.
Однажды миссис Бантинг расстроила его вопросом, который задавала раза четыре в год:
— Как поживает мистер Кордер? — Последовало напряженное молчание, сердце мистера Бантинга перевернулось.
— Джордж, мне кажется, ты стал плохо слышать.
Раздражение помогло ему в эту трудную минуту. Облизав пересохшие губы, он ответил:
— Кордер здоров, Мэри. В общем, как всегда.
Первый раз в жизни он солгал ей. Сколько ударов! Они подстерегали везде, поражали изнутри и извне, предвиденные и непредвиденные. Он встал и вышел в сад, но, завидев Оски, повернулся и ушел в пустую гостиную. Там он стал перед нетопленным камином, закусив верхнюю губу, с посеревшим лицом.
Он нашел Кордера на верхней площадке лестницы. Все служащие были в подвале во время налета, так по крайней мере казалось мистеру Бантингу. Он сам был там, когда бросили первую бомбу, и видел, что Кордер сошел вниз вместе с другими. Он даже помахал ему рукой, но Кордер, должно быть, не заметил. В подвале было много корзин, мешков и ящиков, и служащие сидели на них по-двое и по-трое. Когда все кончилось, мистер Бантинг вышел из своего угла и вместе с другими поднялся наверх. Вот тогда-то он и услышал испуганный крик и, бросившись вперед, увидел, что один из служащих наклонился над чем-то похожим на кучу смятого платья. Сначала он не узнал, кто это.
Потом, растолкав других, он стал на колени и нагнулся к своему другу.
Кордер с трудом повернул к нему голову, его губы зашевелились.
— Что он говорит?
— Не знаю, сэр, что-то непонятное, ничего не разберу.
— Бредит, должно быть. Бедный Джо!
Сердце мистера Бантинга разрывалось. — Джо! — шепнул он и, нагнувшись пониже, еще раз тихонько назвал его по имени. Он жаждал хоть какого-нибудь знака, что Кордер его узнал, так как чутье говорило ему, что помочь уже ничем нельзя.
Кордер приподнялся, глядя на мистера Бантинга блестящими, но пустыми глазами. Он хотел что-то сказать и не мог. Потом, словно повернули выключатель, — свет погас, Кордер повалился на бок и затих.
В первую минуту мистер Бантинг не понял.
— Джо, — все повторял он, сжимая своей рукой еще теплую руку Кордера. Он отказывался поверить в эту смерть. Он обвел взглядом стоявших вокруг, словно умоляя о помощи.
— Идемте, мистер Бантинг, тут уже больше ничего нельзя сделать, — сказал мистер Бикертон, и он встал, в полном отчаянии прошел по затихшему магазину в свой закуток и закрыл за собой дверь. Он сел, глядя в пространство потерянным взглядом и не видя ничего.
Через некоторое время он заметил на полу какой-то блестящий предмет. Нагнувшись, он поднял зеленое вечное перо Кордера. Не сразу он понял, как оно очутилось тут.
Теперь он стоял, прислонившись к холодному камину, и все подробности этой сцены проходили перед ним безжалостно отчетливо, как во время бессонницы. Всю свою трудовую жизнь он провел рядом с Джо Кордером. Знал, что сын у него в Австралии, замужняя дочь — в Америке. Он представлял себе дом Кордера, как представляешь себе дом, описанный в романе, знал всю его семейную историю со всеми удачами и неудачами. Но детей Кордера он никогда не видал.
Он вздохнул. Как безвременно и ненужно обрывается жизнь в дни войны, и на какой тонкой ниточке она висит! Кордер поднялся из подвала в закуток, думая, что мистер Бантинг не слышал сирены, как было уже один раз.
Чем можно оплатить этот долг? Ничем, разве только — изо всех сил стараться быть достойным такой жертвы.
Джули просунула голову в дверь. — Что ты тут делаешь, папочка? Ты что-то плохо выглядишь. Животик болит?
— Просто думаю, деточка.
— Потому что если это животик, так тебе придется принимать аррорут по рецепту миссис Бантинг.
— Я здоров, — сказал мистер Бантинг тоном, не допускающим и мысли об арроруте. — Думаю, вот и все.
— Так иди думать, где поуютнее, папочка. Ты видел вечернюю газету? Наши гоняют итальяшек по всей Африке.
— Ага! — одобрительно воскликнул мистер Бантинг. Надо отвлечься от своего личного горя, спрятать его даже от сверхъестественной чуткости жены. Пусть никакое горе не подрывает его решимости, его желания видеть, как врага расколотят и покарают за все его преступления. До сих пор он видел только торжествующие заголовки телеграмм об Африке, а теперь в газете есть полный обзор. Надо посмотреть на карте, потому что мистер Бантинг купил новую карту войны и теперь был намерен следить за победами. Он часто объяснял положение дел на фронте миссис Бантинг, особенно в Абиссинии. Там, по его мнению, и заварилась вся каша, там и следовало нанести первый ответный удар.
— Муссолини не может ни ввести войска, ни вывести, понимаешь? — И он тыкал в карту своим коротким пальцем. — Они окружены со всех сторон — там и австралийцы, и южноафриканцы, и английские войска, и флот. — Он объяснял с увлечением. — А потом в Абиссинии начнется восстание. Пойдут стрелять из-за кустов и скал. Это и есть партизанская тактика. Вот что Муссолини устроил со своими войсками. Загнал их в тупик.
— Боже мой! Что же теперь с ними будет? — ужасалась миссис Бантинг, по старомодным представлениям которой все они были чьи-нибудь сыновья.
— Да то же самое, что будет с немцами в Польше и в некоторых других местах. Посшибают им головы.
— Джордж, что за выражение! — Миссис Бантинг обратилась за поддержкой к Эви, чье влияние на мистера Бантинга не имело границ.
— Посшибают головы, — повторил мистер Бантинг, заметив, что глаза Эви сочувственно блеснули. — Это их научит сидеть у себя дома на кухне. А когда эти чортовы немцы запросят пощады, как ты думаешь, что мы им ответим?
Тут он подался вперед, весь покраснел, шевеля усами. — Мы им ответим: «Погодите, сволочи, мы еще не начали как следует. Мы вас еще проучим!»
— Ура! — крикнула Джули. — Сволочи, «дрекзаки»!
— Боже мой! — вздохнула миссис Бантинг, видя, что отец с дочерью забыли о всяких приличиях.
— Да, своло...
— Довольно, Джули. — остановил ее отец. Он одобрял патриотизм дочери, но опасался, что значение, некоторых слов, которые она употребляет, гораздо крепче, чем она думает.
— Берт говорит, что теперь на наших танках такая же броня, как на броненосцах. Они могут загнать в Рейн самые мощные немецкие танки. И смять их, как жестянку сардинок.
— Берт? — повторил в недоумении мистер Бантинг. Иногда он бывал удивительно непонятлив.
— Ну да, Берт Ролло, глупый!
— Ах, да, Берт. Не понял, о ком ты говоришь. Неужели он опять в отпуску?
— А я почем знаю.
— Когда Берт получит отпуск, он нас, разумеется, навестит, — сказала миссис Бантинг.
Почему «разумеется»? — подумал мистер Бантинг, но тут же перенес свое внимание на приготовления к ужину. Из кухни доносился аппетитный запах и заманчивое шипение. Рыбные котлеты или оладьи, а не то любимые Джули пирожки из тертых орехов, — это и правда вкусно. Во всяком случае, не аррорут. Нечего сказать, до чего дошло, если человеку нельзя принять содовую таблетку без того, чтоб его не уложили в постель и не начали пичкать аррорутом. Собственно говоря, аррорут ему всегда был вреден. А всего полезнее, конечно, хороший глоток виски. И совершенно незачем угощать им здоровых молодых людей, когда оно стоит шестнадцать шиллингов бутылка.
— Неужели эти мерзавцы и нынче ночью прилетят? — спросил он, приготовляясь ко сну. Он подошел к двери взглянуть, какова погода. Ни одной звезды в небе, воздух неподвижен, и по земле, оседая каплями влаги на каждом листке, стелется густой туман, такой густой, что не видно ни сарая, ни гаража.
Мистер Бантинг вздохнул свободно. — Слава богу, сегодня выспимся как следует. Бомбардировщики в такой туман сюда не сунутся. И для сельдерея это полезно.
Перед завтраком, снимая маскировочные шторы, мистер Бантинг увидел миндальное дерево в подвенечном уборе, блистающее на солнце. Неожиданное зрелище взволновало его сердце, как музыка. Словно тысячи розовых бабочек сидели на безлистных ветвях, тихонько трепеща крылышками.
Он остановил миссис Бантинг, проходившую по комнате, и подвел ее к окну.
— Погляди, Мэри! Миндальное дерево зацвело!
— Какая прелесть, правда?
— Да, — сказал он мягко, чувствуя, что в сердце к нему закралась надежда и согрела его. Цветение миндаля всегда означало перелом года, оно было вестником весны. Последние месяцы он не мог отделаться от мысли, слишком неразумной, чтобы говорить о ней с кем-нибудь, что в этом году цветение миндаля будет значить особенно много. Часто в тусклые зимние дни, когда все кругом было сковано холодом, пусто и голо, он думал: «К тому времени, как зацветет миндаль, и в войне наступит перелом...»
И вот деревцо стояло в полном цвету, словно только что зажженный светоч надежды. И кто может сказать, кто знает, какие события назревают сейчас, подготовляя богатую жатву, — осуществление лучших надежд человечества!
Он вспомнил, как в прошлом году стоял здесь, глядя на цветущий июньский сад, в те дни, когда обезумевшая Франция покорилась врагу и Англия осталась одна, когда ее армия погибла на дюнкеркском побережьи и для защиты родины нехватало оружия. Тяжело было в тот день на сердце мистера Бантинга; казалось невозможным, что почти через год он будет стоять здесь, полный новой надежды, сильный знанием, что из-за океана к нему идет помощь, такая, какой ни одна страна еще не оказывала другой. Да, многое преодолело человеческое мужество, мужество безыменных и бесчисленных воинов Англии. Если упорно итти вперед, непременно, рано или поздно, будет перелом.
Сегодня утром, когда он брился, ему все вспоминались слова: «Претерпевший до конца».
— Откуда это, Мэри?
Миссис Бантинг наморщила лоб.
— «Претерпевший до конца спасается», — сказала Эви. — Это из библии.
— Да, да, — вздохнул он. Жизнь показала ему многие его недостатки, а война — все остальные. Он не герой, не обладает блестящими способностями, но одно он умеет — терпеть. Он может вытерпеть все до конца. В этом он силен, и так случилось, что теперь это почти единственная его обязанность.
Он хотел было разобрать вещи на чердаке, на тот случай, если бомба пробьет черепицу, но Джули уже сделала это за него. Набралась целая куча хлама, которую надо было отнести в гараж и рассортировать, и этим он занялся в свободные несколько минут перед уходом из дому. Среди множества других вещей он нашел британский флаг. Мистер Бантинг понятия не имел, откуда взялся флаг, он был не охотник до вывешивания флагов, это его стесняло. Но, развернув флаг, он нашел бумажку, на которой было написано мальчишеским почерком: «Флаг Криса Бантинга для коронации». Крис вывесил его из окна своей комнаты в день коронации, мистер Бантинг помнил, как он развевался.
Хотя флаг полинял и обтрепался, в нем было что-то родное и горделивое. С ним были связаны тысячи воспоминаний, он видел его то развевающимся на ветру, то повисшим без движения. Благородный символ. В последний раз он видел его прикрывающим тело сына.
Он взял полотнище в руки. «Бантинг»! Так ведь называется эта материя — самая простая, дешевая, обыкновенная ткань. А ведь из этой самой ткани делаются победные знамена.
Он свернул флаг и отнес его на кухню. — Я еду на работу, — сказал он жене. — Спрячь это хорошенько, Мэри. Придет день, когда понадобится вывесить.
У калитки он остановился и с минуту смотрел на окно комнаты Криса. Свежесть утреннего воздуха приятно смешивалась с запахом трубки мистера Бантинга, когда он твердим шагом шел по дороге.
Редактор О. Xолмская