Переговоры Маркозова с туркменами по найму у них верблюдов. — Исход их. — Двукратный переход войск красноводского отряда чрез р. Атрек. — Результаты.
Полковник Маркозов, покончив с делами в Тифлисе, 10 января поспешил возвратиться к отряду, для приготовления его к хивинскому походу. 14 числа он прибыл в Баку и 20-го высадился в Красноводске. Здесь он сделал распоряжение, чтобы красноводский гарнизон приступил к приготовление и увязки походного довольствия в вьюки, независимо того, что приготовлялось в Чекишляре самими частями, назначенными в поход. Маркозов рассчитывал, что если обещанные с Мангишлака верблюды переправятся чрез Карабугазский пролив, то ему не трудно и не долго будет перебросить отряд из Чекишляра в Красноводск на легках, и тогда, раздав войскам приготовленные красноводским гарнизоном вьюки и не потеряв, следовательно, времени, выступить немедленно в поход.
В последних числах января Маркозов приехал в Чекишляр, тотчас же снарядил колонну в семь рот пехоты с четырьмя горными орудиями, и под начальством Майора Мадчавариани отправил ее на Атрек, к переправе Баят хаджи, для воспрепятствования переходу кочевников на правый берег Атрека. Отправив эту колонну, Маркозов уехал на остров Ашур-аде, куда начальнику астрабадской морской станции, капитану 1-го ранга Петриченко, удалось вызвать влиятельнейших туркмен почти всех наиболее значительных родов. Здесь у Маркозова еще раз блеснула надежда, хотя и слабая, на добычу верблюдов путем добровольная соглашения, надежда слабая потому, что возвращаясь еще из рекогносцировки в декабри 1872 года в Чекишляр, он получил от туркмен-атабаев, живущих за Атреком, объявление войны или открытой непримиримой вражды. На правом берегу этой реки часто попадались большие параллельные черты, проведенные шашкою. Черты эти означали клятву, смысл которой: «да будут наши жены незаконными, если мы пропустим русских без боя[60] ».
Между прибывшими туркменами находился главный юмудский кази, духовное лицо, который, по словам капитана Петриченко, пользовался особенным уважением, как между оседлыми, так и кочевыми туркменами (чомур и чарвою), Встреча Маркозова с этими представителями народа была по-видимому дружественная. Одарив подарками старшин, соответственно значению каждого из них, Маркозов назначил следующий день для переговоров.
Старшины[61] собрались в доме Петриченко. Маркозов объявил им, что с своей стороны назначает только 1,500 червонцев в подарок кази и его почтенным сотоварищам. а что все остальное предоставляет дарья-беги[62], у которого все — и он, начальник отряда, и туркменские старшины находятся в гостях, и который, следовательно, сделает так, чтобы всем было хорошо. Такую речь Маркозов держал по совету Петриченко. Подарок в 1,500 червонцев подействовал на тех, которым его обещали. Начался разговор о том, сколько именно нужно Маркозову верблюдов и верблюдовожатых и по сколько он будет платить за верблюда. По поводу этого последнего вопроса определилось, что по установившемуся у туркмен обычаю, когда караваны идут в Хиву, то нанимающие платят за каждое вьючное животное по четыре тумана[63], при чем верблюд в один конец везет не более полвьюка, а в другой — целый вьюк. Петриченко предложил по шести туманов только до Хивы. Условились, что вьюки не должны быть тяжелее 10–11 пудов и дополнили предложение тем, что в случае, если отряд по какой либо причине свернет в сторону, то за каждый день пути не по направлению в Хиву Маркозов платит, сверх условленного, еще по три крана[64] за верблюда. Проводники получат продовольствие в размере фунта рису, фунта пшеничной муки и 1/3 фунта масла на человека в день. Деньги Маркозов обязывался уплатить вперед. Со стороны русских, как свидетель и поручитель за них, к договору приложил свою печать один богатый туркмен по имени Мулла-Дурды, неоднократно бывавший в Нижнем Новгороде на ярмарке.
Хотя договор и был заключен, но кази казалось необходимым разъяснить то один, то другой пункт его, чтобы уже все подробно рассказать народу. В разъяснениях этих прошло четыре дня. Наконец кази уехал на свой берег, восхищенный приемом, подарками и предложениями, сделанными ему относительно найма верблюдов. По его словам, не было ни малейшего сомнения в том, что аксакалы, которых он соберет дня через четыре и которым объявит о предложении Маркозова и о своем на него согласии, немедленно приведут русским не только 4,000 верблюдов, но и гораздо более, и без сомнения поймут, как ошибались они до сих пор, держась так далеко от русских. Уже шестые сутки стоял паровой барказ у берегов близ Ходжа-Нефес, в ожидании ответа кази, когда наконец привезен был этот последний. «Слава аллаху, писал кази, дела идут прекрасно: все аксакалы согласились служить русским и дать своих верблюдов, но просят только прислать теперь же по одному суконному халату и немного чаю и сахару». Барказ, не прекращая паров, повез просимое в Ходжа-Нефес. На третий день после этого кази запросил Маркозова: не заплатить ли он за наров[65] по семи туманов? Маркозов ответил, что заплатит с удовольствием. В следующий рейс барказ привез послание, в котором кази извещал, что астрабадский губернатор разослал своих агентов, которые отшатнули от него многих стариков, но что дело еще не потеряно, если Маркозов обещает, дойдя до Хивы и отправив верблюдов обратно, дать туркменам 1000 вьюков пшеницы. Маркозов обещал и это, хотя, как признавался он, терпение его начинало лопаться. Дальнейшие вести от кази были все менее и менее утешительны, и наконец все переговоры кончились тем, что дней через 25 кази вышел в Чекишляр с 20 своими верблюдами и с проклятиями тем, которые не хотят служить русским.
С первого же раза, когда кази начал затягивать дело, положение Маркозова становилось труднее и труднее: время уходило, надежда на доставку верблюдов за деньги из-за Атрека хотя и была, но слабая; с Мангишлака не было ни каких известий. Выехав 24 февраля на почтовой шкуне на Ашур-аде, чтобы по возможности раньше прочесть адресованную на его имя с западного берега корреспонденцию, он, между прочим, получил одну из бумага, которая его несказанно обрадовала: в ней сообщалось, что полковник Ломакин обещал непременно добыть 3,000 верблюдов и доставить их в Красноводск к 1 марта. Рассчитав, что ему нужно всего 4,300 верблюдов и что если к имевшимся в отряде 500, прибавить 3,000 мангишлакских, то отряд будет почти обеспечен перевозочными средствами, Маркозов из Ашур-аде возвратился в Чекишляр совершенно счастливый. Но здесь его встретило донесение Ломакина 6 февраля о том, что верблюдов с Мангишлака ждать более нечего. «Прочитав донесение полковника Ломакина, писал Маркозов князю Святополк-Мирскому[66], ваше сиятельство убедитесь, что единственно надежное место для добычи верблюдов все же таки есть и была полоса между Атреком и Гюргеном и что Чекишляр имеет для нас немаловажное значение. Жаль только, что пропало непроизводительно столько времени, труда и средств для Мангишлака и на Мангишлаке». Тем не менее Маркозов не отчаивался: «Бог даст, писал он в том же письме, мы не опоздаем придти в Хиву к назначенному нам сроку. Нет такого худого положения, из которого бы не было возможности, если не выйти, то хотя выползти». Теперь оставалось рискнуть перейти Атрек, чтобы там добыть верблюдов, так как об отказе от похода на Хиву не могло быть и речи, что ясно видно из приведенных строк письма Маркозова. В случае перехода Атрека, начальник отряда должен был взять все на свой страх; но он, не колеблясь, решился на это. Войска, назначенные в поход, были готовы к выступлению чрез двое суток.
Здесь необходимо заметить, что переход красноводского отряда чрез Атрек не был воспрещен безусловно. Так как персидское правительство всегда заявляло свои притязания на то, что владычество его простирается до Атрека. то этим самым оно должно было принять на себя и ту ответственность, которая тесно связана с подобными притязаниями и которая ставит каждому государству в одну из главнейших обязанностей не допускать, чтобы его территория служила убежищем для преступников и людей неблагонамеренных. Но персидское правительство не в состоянии было, как в том оно откровенно сознавалось нашему поверенному в делах в Тегеране, удерживать подвластных ему туркмен от грабежа в наших пределах и не могло удовлетворять наших требований при подобных случаях. Мало того: персияне, если и появлялись на берегу Атрека, то не иначе, как закованными в цепи, т. е. в качестве невольников, ведомых туркменами на продажу в Хиву или в Бухару. Другими словами: власть Персии в стране между Атреком и Гюргеном была менее, чем номинальною. Могут ли после этого туркмены считаться персидскими подданными? Могут ли, с другой стороны, персияне восстановить между ними какой-либо порядок, когда они не имеют его у себя дома? — «Какие мы подданные персиян, говорят туркмены, когда мы держим в плену их людей, а они наших? Разве у русских могут быть в плену русские же?» Нам самим оставалось принять меры для ограждения нашей страны от нападения туркмен. Меры эти заключались в том, что главнокомандующему кавказскою армиею преподана была следующая инструкция: 1) преследование за Атреком нашими войсками туркмен допускается только в случае их нападения на наши отряды или доказанного грабежа на правой стороне этой реки; 2) предварительно движения нашего отряда за Атрек, должны быть уведомлены о том посольство в Тегеране и консульство в Астрабаде; при чем им должны быть сообщены причины, вызывающая подобное движение; 3) по наказании виновных и достижении такими образом цели движения за Атрек, отряд наш немедленно возвращается на северную сторону реки, и 4) мы ни под каким предлогом не заводим оседлости на левой стороне Атрека[67].
Туркмены, кочующие за Атреком, как бы вызывали Маркозова к переходу чрез эту реку, и уже в половине февраля часть красноводского отряда перешла границу для наказания их. Обстоятельства, заставившие перейти чрез Атрек в первый раз, были следующие. С первых чисел января, в окрестностях Чекишляра стали появляться из-за Атрека партии вооруженных туркмен, с намерением отогнать отрядных верблюдов, захватить нижних чинов, посылаемых за топливом, и пр. Одновременно с этим, старшины некоторых, кочующих в пределах нашей территории, туркменских родов, явясь к Маркозову в Чекишляр, просили его заступничества против атабаев и диаджи, которые, в отмщение им за преданность России, постоянно угоняли у них за Атрек верблюдов или подсекали последним ножные мышцы, Таким образом туркмены правого берега Атрека лишились весьма большого числа своих животных. На предложение, сделанное начальником отряда, чрез консула нашего в Астрабаде, губернатору Астрабадской области, о том, чтобы он распорядился придвинуть к берегу Атрека персидскую пограничную стражу и вообще принял меры к прекращению и предупреждению хищничества в наших пределах со стороны туркмен персидско-подданных, Сулейман-хан отвечал, что «во всех государствах и между всеми народами на земле повсюду бывают злоумышленники, и неодобрительные поступки таких неблагонамеренных людей, не ограничиваясь одною какою либо местностью, легко возможны везде; но они не могут дать повода к разным намекам и некоторым предположениям[68] ». Губернатор, конечно, не хотел признаться что прекратить хищничество туркмен не в его силах, и что для спокойствия края, которым он управлял, был прямой расчет не только не прекращать разбоев туркмен, но даже усилить таковую деятельность их на нашей территории, чтобы тем отвлечь ее от своей, чему он и способствовал по силе возможности. Так, имелись сведения, что астрабадский губернатор обещал туркменам никогда не посылать к ним персидских войск, что бы они ни делали с русскими. Вместе с тем он уверил их, что за Атрек русские показаться не смеют[69]. Все это заставило Маркозова выдвинуть, как сказано выше, из Чекишляра вверх по Атреку колонну из 7 рот Ширванского полка, 4 горных орудий и небольших команд казачьей и саперной. Колонна эта, под начальством майора Мадчавариани, выступила 31 января к переправе Баят-хаджи, отстоящей от Чекишляра верстах в 90. Выдвинуть эту колонну далее не представлялось возможности, так как по недостатку верблюдов в отряде, снабжение ее продовольствием слишком затруднилось бы. Мадчавариани приказано было, по прибытии на место, устроить там укрепление и затем высылать части для патрулирования вверх и вниз по реке, чтобы, таким образом во-первых, удерживать население на левом берегу Атрека, а во-вторых, чтобы угрожая ему переходом чрез реку, вынудить кочевников к вступлению с нами в соглашение по найму верблюдов. В то же время Мадчавариани должен был войти в сношения с гокланами, старинными врагами юмудов, для пресечения этим последним возможности проходить чрез гокланские земли.
На всем пути следования своего до Баят-хаджи, колонну постоянно тревожили мелкие неприятельские партии, которые пытались отогнать у нее верблюдов. Получив от Мадчавариани донесение о положении дел на Атреке, Маркозов послал из Чекишляра в его распоряжение сотню кизляро-гребенского полка, с приказанием принять решительные меры к прекращению доступа на наш берег туркменских шаек. Мадчавариани усилил казачьи разъезды на правом берегу Атрека. Один из таких разъездов, 8 февраля, наткнувшись на неприятельскую партию, был встречен ружейным огнем, который туркмены не прекратили даже и тогда, когда казаки прогнали их за Атрек. В тот же день начальник колонны получил сведение о появление значительной неприятельской партии выше Баят-хаджи. Предполагая, что она должна составлять прикрытие какой нибудь крупной кочевки имеющей намерение переправиться чрез Атрек, Мадчавариани двинулся вверх по реке, с сотнею казаков, ротою пехоты и двумя орудиями. Разъезды неприятеля постоянно показывались в виду наших войск. 9 числа, вечером, в погоню за одним таким разъездом было послано 15 казаков, но туркмены успели переправиться чрез Атрек и дали с противоположного берега нисколько выстрелов по казакам, из которых один был тяжело ранен. Узнав о случившемся. Мадчавариани повел казаков ускоренным шагом вперед и на рассвете 10 февраля, по следам другого неприятельского разъезда, перешел, верстах в 40 от Баят-хаджи, Атрек. Кавалерия, поддержанная ротою пехоты, начала переправу, Между тем неприятель, усиливаясь прибывавшими людьми, придвинулся к реке, и когда одиночные казаки показались на левом берегу, то он бросился на них и одного человека сильно изранил шашками. По переходе всей колонны чрез реку, партия туркмен стала отступать; наши войска преследовали ее до самого вечера. Неприятель потерял не сколько человек и лошадей убитыми и ранеными и 430 верблюдов, захваченных казаками во время преследования туркмен. Ки заставило князя Святополк-Мирского испросить разрешение на сформирование мангишлакского отряда.
Донося о переходе Мадчавариани Атрека, Маркозов добавил, что так как неприятельские шайки не перестают бродить в окрестностях Баят-хаджи и по всему течению реки, и такое положение дел, совершенно несовместное с достоинством нашего государства, не может быть более терпимо, то ему в скором времени придется перейти Атрек, для строгого наказания разбойников.
Возвратясь в Баят-хаджи, Мадчавариани отправил добытых верблюдов, под прикрытием сотни, в Чекишляр за провиантом. Едва ушли казаки, как неприятельские партии опять появились на правом берегу Атрека. Чтобы прогнать один из таких разъездов, Мадчавариани выслал небольшую команду казаков. Эта команда, преследуя неприятельский разъезд, в двух верстах от лагеря наткнулась на засаду человек в 100, а потому начала отступать. Во время отступления у одного казака пристала лошадь. Неприятель догнал его и успел нанести казаку три раны; но товарищи поддержали его, открыв огонь по туркменам. В это время в лагере уже поднялась тревога. Мадчавариани, с тремя ротами и двумя горными орудиями, двинулся против неприятеля, который быстро отступил вниз по течению Атрека. Это происходило 20 февраля. Затем 21, 22 и 24 чисел к Баят хаджи постоянно подъезжали туркмены и заводили с нашими войсками перестрелку. К описываемому времени обнаружилось, что путем добровольного соглашения с туркменами верблюдов получить нельзя, и вместе с тем стало известно, что их не будет и с Мангишлака. Наконец, Мадчавариани доносил, что кочевники, невидимому, намереваются переправиться в верховьях Атрека и уйти в пустыню чрез Кюрендагские горы, и что для воспрепятствования этому он выступил 25 февраля вверх по Атреку, с четырьмя ротами и дивизионом горных орудий, к которым на другой день присоединилась сотня кавалерии, посланная Маркозовым из Чекишляра.
Времени было потеряно уже слишком много; терять его еще больше не приходилось. Наступал март месяц, а с ним и самое благоприятное время для движения к Хиве. Надо было торопиться перейти Атрек, чтобы за этой рекой добыть силою то, чего не удалось достать мирным путем. 25 февраля Маркозов получил известие с Мангишлака о неудаче, постигшей Ломакина; чрез два дня войска его были готовы к выступлению, а на рассвете 28 отряд уже переправлялся чрез реку. План состоял в том, чтобы запереть туркменам путь на восток и теснить их туда с запада, угрожая в то же время с севера, чтобы не позволить им ускользнуть в пустыню. Хотя, конечно, было бы выгоднее теснить их с востока на запад, но Маркозов опасался, чтобы туркмены, теснимые его отрядом, не откочевали к самому Астрабаду, которому они могли бы причинить не мало вреда, а это повело бы к нескончаемой дипломатической переписке. На востоке же этого быть не могло, так как за р. Герме-руд, впадающей в Гюрген, между этой последней и р. Атреком живут гокланы, которые не упустят, случая пограбить юмудов.
Для движения за Атрек, войска были распределены по колоннам следующим образом: первая — под личным начальством Маркозова, из трех рот Самурского и роты дагестанского полков, 20 казаков и одного полевого орудия, вторая — под начальством кабардинского полка майора Козловского, из 2-го батальона того же полка, 40 казаков и двух горных орудий; третья — под начальством Ширванского полка полковника Араблинского, из трех рот Ширванского и одной роты дагестанского полков, полсотни казаков и двух горных орудий, и четвертая — под начальством Майора Мадчавариани, из 1-го батальона Ширванского полка, сотни казаков и четырех горных орудий. В Баят-хаджи оставлена была одна рота Ширванского полка и одно горное орудие. Отряд, по недостатку верблюдов, выступил с самыми ограниченными тяжестями. Так например, вещи и запасы начальника отряда, его адъютанта, врача и ротного командира помещались на одном верблюде. Из продовольственных продуктов для войск были лишь взяты: сухари, крупа, соль и небольшое количество спирта. Палаток не было. Предполагалось, что за-атрекский поход продлится не более шести дней.
27 февраля первая и вторая колонны подошли к Атреку, на место, называемое Беюн-баши. Не смотря на близость устья, русло реки в этом месте узко, от 25 до 40 шагов, так что Атрек представляется в виде канала с отвесными берегами от 1 1/2 до 2 сажен. Во время дождей река сильно разливается; но теперь она текла в своих берегах, и это облегчило переправу. Берега поросли, местами, кустарником и камышом. Часов около четырех пополудни приступили к устройству плота на двух каучуковых понтонах. Работа закипела, и часа через два переправа была готова. Войска тотчас же начали переправляться на левый берег; переправа шла и ночью, благодаря луне. К утру 28 февраля обе колонны были уже за Атреком. Прямо против Беюн-баши виднелся туркменский аул, кибиток в 30; вправо и влево от него, на левом берегу, тоже виднелись аулы, но возле них не было заметно стад. Предполагая, что верблюды скрыты где-нибудь в балки, Маркозов послал казачий разъезд и в ближайший аул взвод пехоты. Но и пехота, и казаки возвратились без всякого результата. Предлагая, что о приходе русских дал знать туркменам проводник, находившийся при колоннах, его арестовали.
28 числа обе колонны выступили на юг: командуемая Козловским получила приказание направиться мимо Серебряного бугра к р. Гюргену; дойдя до реки, а если обстоятельства потребуют, то и перейдя ее, завернуть правым плечом и следовать к кичик-кара-киру, куда направился Маркозов с своею колонною.
Двигаясь по указанному направлению, чрез развалины крепости Алты-тукмак, Козловский отразил нападение неприятельской конницы, при чем с нашей стороны три человека были контужены и два казака ранены шашками, и в ночь с 1 на 2 марта подошел к реке Гюрген. Утром войска увидали на левом берегу реки множество аулов с огромным количеством верблюдов. Козловский тотчас же приступил к переправе на тот берег и, настигнув одно кочевье, отбил у него 250 верблюдов.
Между тем Маркозов от переправы Беюн-баши двинулся к Кичик-кара-киру. При его колоне следовал общий для всех перешедших Атрек частей запас продовольствия и фуража. Колонна двигалась весьма медленно, потому что верблюды падали под вьюками, и это заставляло ее часто останавливаться. В 10 часов утра войска подошли к широкой и глубокой канаве, по берегам которой растут кустарники и деревья. Канава эта проведена из Атрека; течение воды в ней незначительное. Переправа чрез канаву заняла около двух часов времени. После небольшого привала у этой канавы, колонна продолжала движение к Гюргену по ровной местности; иногда попадались пахотные поля. Под вечер казачьи разъезды заметили несколько туркмен, погнались за ними и захватили одного верблюда и одного пастуха, которого оставили при колонне, для указания пути. Ночлег был в безводном пространстве.
Так как движение колонны сильно замедлялось верблюжьим обозом, то Маркозов решился на следующий день продолжать движение к Гюргену с двумя ротами, одним полевым орудием и командою казаков, а верблюжьему транспорту, под прикрытием двух рот, приказал следовать отдельно, сзади его. Едва колонна выступила с ночлега, как казаки дали знать, что впереди виднеется какое-то стадо. Послана была вся кавалерия захватить его. После долгого ожидания казаки возвратились и пригнали табун лошадей, голов в 60, исхудалых и плохой породы. Их начали ловить, но, по недостатку уздечек, это производилось чрезвычайно медленно. Когда же солдаты неосторожно бросились толпою к лошадям, то оне шарахнулись, прорвали цепь и не смотря на старания казаков завернуть их, ускакали и скрылись из виду. Всего заарканили не более десятка коней. По всему видно было, что туркмены не ожидали появления русских за Атреком. Так, около полудня, в колонне заметили в отдалении несколько столбов дыму. Туркмен-пастух, захваченный накануне, сообщил, что это дым кочевьев. Двинулись туда; но столбы дыма стали постепенно уменьшаться и наконец сделались едва заметными. По всей вероятности, туркмены, заметив приближенье войск, загасили огни. Подойдя к Гюргену, казаки захватили стадо баранов из 300 голов. За Гюргеном разъезжали конные туркмены; трое из них подъехали к переправе для переговоров. Небольшая ширина реки дозволяла слышать друг друга. Туркмены сообщили, что за Гюргеном они уже на земле персидского шаха и его подданные и что если русские перейдут и эту реку, то они будут жаловаться шаху. Место, куда пришел Маркозов, называется Кичик-кара-кир. Гюрген здесь протекает в узком русле с обрывистыми берегами. Он многоводнее и быстрее Атрека; вода в нем мутная, но вкусная. Берега песчано-глинистые и безлесные. На берегу Гюргена, где расположились две роты, полевое орудие и команда казаков, тянутся развалины древней стены. Туркмены находят в этой стене колоссальные горшки, в которых попадается пепел синеватого цвета, золотые монеты и другие драгоценности. Вследствие этого, стену называют Кизыл-алан, хранилище золота. По мнению туркмен, стена была сооружена гениями, по повелению могущественного Искандер Зулькарнейна[70], который был благочестивейшим из мусульман и потому ему повиновались все подземные духи.
На рассвете 2 марта, в версте от бивака Маркозова, показались туркменские всадники, число которых постепенно увеличивалось. Послали спросить: что им нужно? Они отвечали, что пришли не для переговоров, а для того чтобы драться. Вслед за этим собравшаяся толпа подняла страшный крик и начала кружиться на одном месте. На крик со всех сторон скакали группы всадников и толпа заметно увеличивалась. Войска стали в ружье. После нескольких выстрелов гранатами, туркмены, разделившись на небольшие партии, вышли из сферы нашего огня, однако же не расходились совершенно: видно было, что они намеревались тревожить войска. Действительно, чрез час, когда показался транспорт под прикрытием двух рот, они бросились на него. Но колонна подтянулась, встретила атаку залпом; Маркозов направил на поддержку к ней орудие, и неприятель, попав под перекрестный огонь, должен был удалиться, потеряв несколько человек убитыми и ранеными.
Колонна Араблинского переправилась чрез Атрек у Гудры, 27 февраля. Река в этом месте была столь глубока, что он должен был построить мост на козлах из местного тонкого леса. По переправе, он тоже двинулся к Гюргену и остановился на ночлег на урочище Шарлух. 27 числа пройдено было 22 версты по безводному пространству. На рассвете 28-го туркмены стреляли по лагерю, но цепь стрелков заставила их удалиться на такое расстояние, с которого они не в состоянии были своими выстрелами вредить обозу. К 11 часам утра, пройдя 23 версты, колонна прибыла к восточному продолжению Кизыл-алана, против переправы Ахметляр, на р. Гюргене. Казаки, посланные отсюда в разъезд, дали знать, что в семи верстах от лагеря туркмены переправляются на левый берег Гюргена. Оставив у Ахметляра одну роту для прикрытая обоза, Араблинский с остальными войсками пошел по реке и скоро достиг переправы Биби-ширван, где действительно туркмены уже кончали переправу. Казаки, следовавшее в авангарде, успели захватить только баранов. Дав войскам полчаса отдыха, Араблинский продолжал движение вверх по Гюргену. У переправы Оглан-ших видны были свежие следы переправлявшихся туркмен с верблюдами. К вечеру небольшая партия туркмен завязала с казаками, находившимися на аванпостах, перестрелку, но подоспевшие на выстрелы стрелки заставили туркмен удалиться. Так как у этой переправы неудобно было расположиться на ночлег, то колонна подвинулась несколько к северу и остановилась в 3 верстах от речки. Во время этого передвижения туркмены, продолжали беспокоить войска, но они здесь потеряли двух человек пленными, из коих один вскоре умер от ран, В 8 часов вечера войска расположились на биваке; сюда же прибыла и рота, остававшаяся с верблюдами на переправе Биби-ширван.
1 марта войска продолжали движение вверх по Гюргену. Достигши Гюмбет-олум, Араблинский остановился на отдых, а две роты с казаками отправил далее, к древней развалине Шахри-Джорджан. Едва эти роты успели отойти версты три от бивака, как неприятель, обскакав их, открыл по ним огонь. Услышав выстрелы, Араблинский, с ротой и двумя орудиями, пошел на поддержку атакованных частей. Отогнав туркмен и усилив цепь, он приказал отступать, имея оба орудия, заряженные картечью, на отвозах. Туркмены сначала медленно подвигались за отступавшими, но потом всею массою ринулись на колонну. По сигналу, роты повернулись кругом и подойдя к цепи, произвели несколько залпов; в то же время картечь обсыпала туркмен, и они все рассеялись. Затем колонна уже без выстрела вернулась в лагерь. По расстановке войск на ночлег в каре, каждая часть выкопала пред собою небольшие ровики, а артиллерия была укрыта сухарными вьюками. Часов до 10 вечера все было тихо. В это время туркмены подкрались к лагерю и со всех сторон открыли ружейный огонь. С аванпостов отвечали на выстрелы. Когда же огонь с неприятельской стороны участился, то начальник колонны приказал усилить аванпосты и выслать стрелков в цепь. Около полуночи опять все затихло; но к часу утра дали знать, что какая-то масса движется по направлению к биваку. Едва только Араблинский успел стянуть аванпосты к лагерю и приказал артиллерии приготовить картечь, как подвигавшаяся в темноте масса гикнула и пешая бросилась на штурм лагеря. Но и это нападение, которым туркмены надеялись наконец сломить русских, было отбито: встреченные залпами двух рот, прикрывавших орудия и картечью горных единорогов, они потеряли, по уверению лазутчиков, 14 убитыми и 40 ранеными, и затем ограничились одною перестрелкою, не прекращавшеюся до самого утра. Таким образом колонна Араблинского всю ночь с 1 на 2 марта простояла под ружейным и перестреливалась в течение восьми часов. У нас ранены двое рядовых и три лошади и убито семь верблюдов.
Между тем 2 марта начальник отряда получил донесение Козловского, что он захватил 250 верблюдов, но, крайне затрудняясь переправить их в брод чрез Гюрген, идет на персидское предмостное укрепление Ак-кала[71], чтобы перейти там реку по мосту. Вследствие этого Маркозов признал полезным послать на встречу Козловскому к крепости Ак-кала часть войск, достаточную для полного убеждения коменданта укрепления в необходимости безотлагательного пропуска кабардинцев чрез мост. Араблинскому приказано было немедленно спешить в Кичик-кара-кир. Под вечер туркмены снова начали подъезжать к лагерю и советовали уходить на правую сторону Атрека, угрожая нападением. Когда уже смерклось, с секретов дали знать, что значительные партии и выше и ниже лагеря переправляются на правый берег Гюргена. Ночью два раза открывалась перестрелка на аванпостах с подъезжавшими группами всадников. Пули туркмен падали в лагерь. Маркозов приказал не стрелять по одиночным всадникам, а только тогда, когда появится значительная партия. Пред рассветом по всей цепи раздались выстрелы, и посланный патруль дал знать о появлении значительной партии, идущей прямо на лагерь. Весь лагерь стал в ружье; орудие зарядили картечною гранатою. В приближающейся массе раздалось что-то вроде команды. Все стали присматриваться и прислушиваться и решили, что это идут туркмены. Уже отдано было приказание стрелять; но артиллерийский офицер, командовавший орудием, испросил разрешение подпустить поближе неприятеля. В это время некоторые офицеры заявили, что солдаты, бывшие в цепи, слышали в приближающейся толпе русский говор. Молчание приближающейся массы увеличивало недоумение. Наконец решено было сыграть какой-нибудь сигнал. Ответ послышался тотчас же, и чрез несколько минут колонна Араблинского вступила в лагерь. Оказалось, что колонна приняла выстрелы, раздавшиеся в цепи колонны Маркозова, за нападение туркмен и приготовилась его отразить. Выстрелами этими ранена одна казачья лошадь и две пули попали в офицеров: одна в шапку, а другая в бурку. Слышанная команда была: с передков, налево кругом[72]. Чрез полчаса по присоединении Араблинского, начальник отряда послал три самурские роты с полевым орудием, под начальством Майора Панкратьева, к персидскому предмостному укреплению Ак-кала, на встречу кабардинцам. В Ак-кала почти одновременно прибыли два парламентера от Козловского и Панкратьева, с уверениями, что со стороны русских никаких враждебных намерений против дружественных нам персиян нет и с просьбой открыть ворота укрепления, ведущие на мост. Комендант, при виде двух русских отрядов на обоих берегах Гюргена, был в сильном затруднении. Долго он не решался отворить ворота укрепления; наконец согласился, но с тем условием, чтобы колонна Козловского как можно скорее уходила. Кабардинцы не задержались и с песнями прошли чрез персидскую крепость. Поздно ночью самурцы и кабардинцы с верблюдами пришли в Кичир-кира-кир, и на рассвете 4 марта Маркозов, со всеми тремя колоннами, выступил далее на восток, вверх по Гюргену, отправив верблюдов, под прикрытием двух рот, в Баят-хаджи. С этой оказией начальник отряда сообщил о положении дел в отряде в Тифлис и бакинскому губернатору. Он писал: «Мы едва имеем до 1,000 верблюдов, тогда как для нашего движения в Хиву нам нужно по крайней Мере 4,000. Кочевники, перестреливаясь с нами, каждую ночь идут все дальше и дальше и попрятали верблюдов в лесах, покрывающих восточное продолжение Эльбурсского хребта. Таким образом они ушли собственно в Персию, куда идти за ними считаю невозможным. Прошу об этом дать знать командующему армиею телеграммою, а если можно, то помочь нам верблюдами с нашего берега[73], так как в противном случае экспедиция в Хиву не состоится и все приготовления и затраты пропадут. Хива это сообразила и поверенные ее приняли заранее все меры, чтобы удалить здешнее население не только за Атрек, но и за Гюрген. Еще раз прошу ваше превосходительство оказать ваше содействие. Нам нужно оттуда по крайней мере 2,000 верблюдов и до 500 ослов; иначе, повторяю, дело может лопнуть. Штук 200 бакинских арб, запряженных лошадьми, нам тоже могут принести большую пользу. Все, что можете нам прислать, должно быть в Чекишляре не позже 25 марта: иначе мы не придем в Хиву и к 10 мая»[74].
С самого перехода чрез Атрек ежедневно шли дожди. Глинистая почва и солончаки совершенно растворились; люди с трудом передвигали ноги. Массы кочевников, стеснившихся за Атреком более обыкновенного, уничтожили всякую растительность, так что буквально нечем было развести огонь, чтобы сварить пищу и обсушиться. А между тем за Гюргеном, в лесах по северному склону отрогов Эльбурзского хребта, горели сотни огней, призывавших туркмен на войну, и нашим войскам только оставалось издали любоваться этими огнями. Пока еще не было сделано почти ничего; верблюдов достали очень мало и, что еще хуже, не знали, где их искать.
На рассвете 4 марта Маркозов выступил на восток. Дождь шел по прежнему. Дорога пролегала по равнине. Везде попадались следы древних укреплений, построенных из кирпича. Чем выше поднимались по реке, тем тверже становилась почва. Остатки ирригационных канав большого размера свидетельствовали, что здесь когда-то жило- земледельческое население. Во время следования отряда, вдали показывались по временам всадники и быстро скрывались. 5 марта, в Гюмбет-олум, заметив свежие следы переправившихся туркмен, Маркозов послал по следам их казаков, которые чрез 1 1/2 часа пригнали в отряд 5,000 баранов. Все бараны были сданы в кабардинский батальон, который и отправился с ними на Атрек, а ширванцы и самурцы пошли по следам кочевников. Следы направлялись к Атреку. По дороге, на лужах и топких местах, попадались брошенные бараны, молодые верблюжата, решетки от кибиток и куски войлоков. Видно было, что туркмены, стараясь уйти от русских, жертвовали частью своего имущества. Погода весь день стояла пасмурная; моросил дождь. К вечеру дождь усилился и наступила темная ночь. Следы кочевья потеряли. Даже следовавшие в хвосте колонны войска одно время сбились с пути и пошли по другому направлению.
6 числа колонна вступила в горное пространство между Атреком и Гюргеном. Движение войск по скользкой, вязкой дороги сильно замедлялось; люди устали и отряд должен был остановиться на отдых. Кавалерия же, по отысканным ею следам кочевья, продолжала идти вперед. Казаки не могли нагнать туркмен, но на дороге нашли около 300 брошенных кибиток и много зарытых вещей. Между тем продовольственные запасы были на исходе, а до переправы чрез Атрек, куда потянулись туркмены, надо было идти более суток. Пред выступлением с привала пехоты и артиллерии, к биваку подошел пеший гоклан. Он сообщил, что колонна Мадчавариани отбила много верблюдов и баранов. Часа чрез полтора, при перевале чрез хребет, открылось большое туркменское кочевье. У конца спуска с криками кружилась толпа туркмен человек в 50. Когда казаки подскакали к кочевью на расстояние ружейного выстрела и пехота стала спускаться с хребта, крики туркмен прекратились; часть их ускакала, а часть спешилась и скрылась между кибитками и верблюдами. Войска окружили кочевье, в котором было до 50 туркменских семейств; кибитки их были сняты и вещи уложены в вьюки Рев верблюдов, блеянье баранов, крики и плачь туркменских семейств раздавались повсюду. Мужчин обезоружили и лошадей у них отобрали. Верблюдов захватили около 2,500; баранов на этот раз не взяли, хотя их было тысяч до 20. На другой день отряд двинулся в Баят-хаджи и при был к полудню на Атрек, который от дождей значительно возвысился. По устройстве переправы на бочках, войска перешли на русский берег. Отдохнув в Баят-хаджи целым отрядом (Мадчавариани тоже возвратился), Маркозов пошел в Чекишляр, куда и прибыл 13 марта.
Что касается четвертой колонны Мадчавариани, то действия ее заключались в следующем. 26 февраля, по пути следования к месту Чат, где Сумбар впадает в Атрек, в 35 верстах от Баят-хаджи, к ней присоединилась сотня кизляро-гребенского полка, высланная начальником отряда из Чекишляра. Эта сотня привезла приказание Маркозова о переходе чрез Атрек; при чем на четвертую колонну возлагалось преградить путь кочевникам к востоку между Атреком и Гюргеном. Мадчавариани переправился чрез Атрек и двинулся на восток.
28 числа колонна спустилась в долину Гюргена. Здесь к Мадчавариани явились гокланские старшины с 150 всадниками и предложили ему свои услуги — преследовать незадолго пред тем откочевавших атабаев и джафарбаев, но с тем, чтобы им дозволен был аламан (грабеж) враждебных им юмудов. Получив разрешение действовать совместно, они указали ему следы атабайской кочевки, направлявшейся к Атреку. колонна тронулась по следам на север. и только 4 марта, т. е. на четвертый день марша, у переправы чрез Атрек настигнут был хвост кочевья, причем отбито нами 100 верблюдов и 3,000 баранов[75]; но, по случаю необыкновенной прибыли воды, войска не имели возможности переправиться на правый берег и преследовать атабаев. Вследствие этого, Мадчавариани 5 марта потянулся левым берегом к Баят-хаджи, куда и прибыл на другой день, расположившись на левом берегу биваком.
В Баят-хаджи оказалось, что верблюдов отбито всего более или менее годных к походу, 2,200 голов, что с 430 верблюдами, отбитыми Мадчавариани, составило 2,630 штук. В последствии некоторые из кочевников стали добровольно приводить в лагерь верблюдов, так что красноводский отряд имел более 3,100 голов этих животных.
За-атрекский поход был делом вполне молодецким. Предполагая покончить с туркменами в шесть дней, вместо того проходили целых две недели. Не смотря на крайне ограниченную пищу, почти не прекращавшийся дождь и неимение палаток и теплой одежды, войска делали весьма большие переходы, так что в 10 дней похода каждая колонна исходила не менее 300 верст[76]. Не смотря на все это, больных в отряде почти не было.
Между тем бакинский губернатор, получив письмо Маркозова, посланное им с переправы Дегиш, 4 марта, по телеграфу уведомил о содержании его в Тифлис, прибавив, что все просимое им, в такой короткий срок приобрести и доставить в Чекишляр невозможно[77]. Князю Святополк-Мирскому не было известно, какие имеются в отряде Маркозова перевозочные средства, куда и в каких силах часть этого отряда могла бы двинуться; он знал только, что средства эти ничтожны и потому полагал, что единственная надежда на содействие кавказскими войсками хивинской экспедиции заключается в мангишлакском отряде. Чем больше будет этот отряд и чем скорее он выступит, тем более он окажет содействия предприятию против Хивы и тем более обеспечит успех этого дела. «Мы должны, телеграфировал он командующему войсками Дагестанской области 15 марта, сделать все возможное для оказания скорейшего и существенного содействия хивинской экспедиции со стороны Кавказа, и насколько в этом успеем, настолько окажем пользу делу. Двинем из Мангишлака что и когда будет возможно, но надобно силиться сделать все возможное». Если отряд Маркозова не может выступить в полном своем составе и по числительности своей играть самостоятельной и первенствующей роли в хивинской экспедиции, то, для обеспечения успеха общего дела, самым важным и необходимым являлось скорейшее подкрепление отряда генерала Веревкина тем числом войск, которое окажется возможным по числу верблюдов, собранных Ломакиным. В этом вся суть дела; остальное полезно, но не необходимо для достижения указанной цели Если бы даже мангишлакский отряд несколько и опоздал, и это еще не могло бы повредить успеху дела, тем более что Веревкин будет уже нравственно и материально усилен, как только установятся прямые сношения между ним и Ломакиным. В случае новой неудачи с верблюдами на Мангишлаке даже демонстрация со стороны Киндерли, по мнению помощника главнокомандующего, могла оказаться не без пользы для успеха предприятия против Хивы, лишь бы Ломакин вошел в скорейшие прямые сношения с Веревкиным.
Предполагая, что красноводский отряд не может выступить в поход в полном своем составе, князь Святополк-Мирский предрешил излишние войска и запасы довольствия перевезти в Киндерли. Одно время он и сам предполагал отправиться в Баку и даже на Атрек для распоряжений на месте, но не исполнил этого потому, что поездка его могла возбудить много толков, которые отозвались бы и за границею. Поэтому он командировал туда лицо, снабженное полномочиями для решения всех вопросов и отдачи на месте нужных приказаний. Поручение это было возложено на помощника начальника окружного штаба, полковника Золотарева, которому предписано: удостоверившись, каким именно количеством перевозочных средств и снабжений располагает красноводский отряд, сообразно с этим определить, какое число войск может выступить из Чекишляра. Если бы при этом оказалось, что отряд может выступить в составе 12 рот пехоты, с соответствующим числом кавалерии и артиллерии, то направить его к Хиве; если же обнаружилось бы, что перевозочных средств для такого состава недостаточно, то отряд в меньшей числительности двинуть лишь по направлению к Хиве для диверсии и удержания туркмен от содействия хивинцам; наконец, если бы и это признано было невозможным, то оставить часть войск на Атреке, для того чтобы тревожить оттуда туркмен набегами и держать за собою этот пункт, имеющий важное политическое значение в отношении Персии и для сохранения нашего влияния над туркменами вообще. Во всех трех случаях, остальные войска и ненужные в Чекишляре запасы распорядиться отправить в Киндерли, в составе мангишлакского отряда. Засим самому полковнику Золотареву проехать также в Киндерли и Темир-хан-шуру, для поверки и ускорения снаряжения мангишлакского отряда, равно для сообщения Ломакину окончательных указаний. Если бы, за недостатком перевозочных средств, оказалось невозможным двинуть одновременно к Хиве все то число войск, которое будет доставлено в Киндерли, то князь Святополк-Мирский полагал, что остальные войска будут там далеко не излишними, как в виде резерва, так и для обеспечения сообщения и охранения полного спокойствия в тылу действующих отрядов[78].
Между тем сведения о приготовлениях хивинского правительства на случай наступления русских были такого рода Хивинский хан на общем совете, составленном из 60 сановников, решил: стараться заключить с ними мир и в доказательство его готовности вступить в мирные сношения, выслать русских пленных (21 чел.) в Казалинск; на всякий же случай принять оборонительные меры для защиты страны. Меры эти заключались в повсеместном наборе конных удальцов, в вооружении их на счет ханской казны ружьями и саблями и в направлении их на правую сторону Аму, для действий против туркестанского отряда, и к Кунграду, для действий против войск, двигавшихся со стороны Оренбурга, Собранные в Кунграде военные силы предполагалось передвинуть к крепости Джан-кала. По всему видно было, что хивинское правительство не думало о наступательных военных предприятиях: до такой степени оно было поражено приготовлениями русских для действий против Хивы с четырех сторон.