Въ то время какъ я писалъ это, лампа моя поблѣднѣла, насталъ день, часы на часовнѣ пробили шесть.
-- Что бы это значило? Дежурный тюремщикъ заходилъ сей часъ ко мнѣ, въ казематъ, снялъ фуражку, поклонился, извинился, что обезпокоилъ и спросилъ, смягчивъ, елико возможно, свой грубый голосъ, что я прикажу подать себѣ на завтракъ.
Дрожь взяла меня. -- Такъ неужелижь ныньче?