Ребенокъ былъ убитъ, двѣ пули -- и въ високъ!
Мы въ комнату внесли малютки тѣло:
Весь черепъ раскроенъ, рука закостенѣла,
въ ней -- бѣдняжка!-- онъ держалъ волчокъ.
Раздѣли мы съ уныніемъ нѣмымъ
Трупъ окровавленный, и бабушка, старуха
Сѣдая, наклонилася надъ нимъ
И прошептала медленно и глухо:
"Какъ поблѣднѣлъ онъ... посвѣтите мнѣ...
О, Боже, волоса въ крови склеились!"
Ночь, будто гробъ, темнѣла. Въ тишинѣ
Къ намъ выстрѣлы порою доносились;
Тамъ убивали, какъ убили тутъ.
Ребенка простынею бѣлой
Она окутала и трупъ окоченѣлый
У печки стала грѣть. Напрасный трудъ!
Обвѣянъ смерти роковымъ дыханьемъ,
Лежалъ малютка, холоденъ, какъ ледъ,
Рученки опустивъ, открывши ротъ,
Безчувственный къ ея лобзаньямъ.
"Вотъ посмотрите, люди добрые -- она
Заговорила вдругъ, прервавъ рыданье;--
Они его убили! у окна
Онъ здѣсь игралъ... и въ бѣдное созданье,
Въ ребенка малаго -- ему еще восьмой
Годочекъ былъ -- они стрѣляютъ!... Что же
Онъ сдѣлалъ имъ, малютка бѣдный мой?
Какъ былъ онъ тихъ и кротокъ, о мой Боже.
Съ охотою ходилъ онъ въ школу... да,
И всѣ учителя его хвалили;
Онъ письма для меня писалъ всегда --
И вотъ, разбойники, они его убили!
Скажите мнѣ; не все-ль равно
Убить меня? Я смерти жду давно.
Но онъ... дитя..." Рыданьемъ задушило
Старухи грудь, и не могла она
Сказать ни слова долго... Мы стояли
Вокругъ несчастной, полные печали,
И сердце надрывалось въ насъ... "Одна,
Одна останусь я теперь... Что будетъ
Со мною, старой? Пусть Господь разсудитъ
Меня съ убійцами... За что они въ нашъ домъ
Ворвались, какъ злодѣи, съ дубиной и ножомъ,
И прятались они, стрѣляя, за крестомъ!"
И мы сказали ей: "То былъ погромъ!!"
В. Гюго.
"Всюду жизнь", СПб, 1909, Изд-во "Разумъ"