Дрожат мостовые, разбиваемые колесами ломовиков и дрог. Собаки улепетывают во все лопатки, люди прибавляют шагу, оглушенные и ослепленные яростным вихрем дождя и града. С безумным скрежетом вертятся флюгера домов, душераздирающе стенают плохо закрытые окна, неистово скрипят ржавые петли, и лишь он, продавец каштанов, невозмутимо стоит на углу улицы, в нише, рядом с лавкой виноторговца, и зазывает прохожих: каштаны горячие! Каштаны горячие!
Сколько перевидал этот человек событий суетных и тяжких, когда, повернувшись к огню животом и лицом к ветру, ссыпал на свою ажурную сковороду орехи в золотой скорлупе или шевелил каштаны, варящиеся под грязными тряпками. Сколько комедий, драм, сколько прологов романов, сколько эпилогов, новелл переслушал он в зимние утра, когда занимается зябкая, леденящая заря.
А он опять в своей будке и разжигает головни, и раздувает угли тагана, и отовсюду слышит трескотню, болтовню, сплетни молочниц и привратников.
Перед ним проходят все телесные немощи квартала, все пороки соседних домов. К сплетням прихожей и привратницкой, разоблачающих рога господина, обитающего во втором этаже, выбалтывающих точный день и час, когда его раз в неделю обманывает жена, присоединяются сетования нянек, жалующихся на скудную дачу вина, рассказывающих о влечениях своих хозяек, о покушениях хозяев, о скороспелых детях.
Какую мог бы собрать он летопись срама с того дня, когда облачился в передник с двумя карманами и согласился опустошать большие полотняные мешки! Сколько парочек, бормотавших, визжавших бранчливые или ласковые слова, задело его! Скольких пьяных женщин, скольких поддельно влюбленных, скольких пьяниц, скольких сварливых обольстительниц хватали на его глазах за шиворот полицейские стражи! Сколько созерцал он падений, несчастий с экипажами, переломанных ребер, вывихнутых ног, раздавленных плеч, скопищ толпы перед аптеками, когда он рассекал единым взмахом резака шоколадную одежду каштанов, и переворачивал деревянным ножом щелкающие, гремучие орехи!
Ну и собачье же ремесло! Потешаются над ним ветер, дождь, изморозь, снег. Трещит и стонет таган, раздираемый вихрями, клубится дымом, подсекающим голос, щиплющим глаза. Быстро сгорает пламенеющий уголь, спешат мимо прохожие, уткнувшись в воротники пальто; никто не останавливается перед будкой, а позади несчастного, за стеклами, отделяющими его от винного погреба, ослепительные полчища бутылок на дощечке перед зеркалом -- пылкие, манящие, высокогорлые, пузатые. Сколь обольстительны они, сколь чарующи! О! неописуемые прелести вина и пива. Не смотри на них, жалкий нищий, забудь холод, голод, бутылки и гнусаво распевай свою роковую жалобную песенку: каштаны горячие! Каштаны горячие!
Иди, надрывайся, мерзни, лопайся, раздувая смрадные головни, полной грудью вдыхай испарения варева, набивай себе глотку пеплом, мочи в воде свои обваренные руки, свои сожженные пальцы, сцеживай капли с каштанов, лущи орехи, набивай кулечки, продавай свой товар прожорливым детям и запоздавшим женщинам. Ну же! Философ, смелее! Пой до темной ночи, при газовых огнях, на морозе, пой во все горло свой припев нищеты: каштаны горячие! Каштаны горячие!