Сношения северного Причерноморья с югом достигают значительно большей интенсивности на следующем этапе исторического развития, в поздний период бронзового века, т. е. примерно с XI до VIII–VII вв. до х. э. Этот период для племен нашей области является завершающим среднюю ступень варварства и переходным к высшей ступени. На правобережной Украине в этот период продолжают жить племена земледельцев и скотоводов, в то время как в областях к востоку от Днепра у пастушеских племен скотоводов, в результате развития патриархальной семейной собственности на скот и значительного роста стад, начинают создаваться предпосылки для перехода от оседлого к кочевому образу жизни. Эти племена в качестве пастбищ начинают использовать не только речные поймы, но и открытую степь. В то же время в области горного Кавказа происходит освоение высокогорных пастбищ, ведущее к переходу к полукочевому эйлажному хозяйству.
В этих условиях начинает возрастать подвижность населения, еще усиливаемая почти повсеместным в пределах рассматриваемой области освоением коня как средства передвижения (бронзовые удила на Северном Кавказе и на Украине впервые появляются в памятниках примерно VIII в. до х. э., в Закавказье еще несколько ранее). С другой стороны, значительное накопление подвижного богатства в виде скота, в условиях развивающейся частной семейной собственности, вызывает у соседних племен стремление к насильственному присвоению этих богатств. Все это вместе взятое приводит к усилению межплеменных сношений, как мирного, менового, так и военного характера.
Усиление этих межплеменных сношений отразилось, в частности, и на том археологическом материале, который дошел до нас от рассматриваемого времени. Как и для более раннего времени, это отражение легче всего прослеживается при изучении изделий из металла, удобных для перевозки, прочных и хорошо сохраняющихся в течение многих столетий и тысячелетий. Весьма значительное возрастание потребности в металле, в металлических орудиях и оружии является к тому же одной из наиболее характерных черт в истории материального производства конца периода бронзы. Относительно кратковременный по своей длительности поздний бронзовый век везде, и в том числе в северном Причерноморье, оставил нам в несколько раз больше изделий из металла, чем гораздо более длительные предшествующие периоды, начиная с первого появления металла, вместе взятые. В дальнейшем все более возрастающая потребность в металле для удовлетворения хозяйственных и военных надобностей разрешается переходом к изготовлению орудий труда и оружия из железа, распространенного в природе гораздо более широко, чем медные руды.
Что же мы можем сказать о сношениях причерноморских племен с югом? Начнем опять с запада.
Выше мы видели, что еще в начале II тысячелетия до х. э. в прибрежный район Одессщины проникают металлические изделия юго-западного, «эгейского» или малоазийского, происхождения. Это же явление прослеживается и позднее во II тысячелетии до X. э. (Побужье, нижнее Поднепровье).
Ко времени около 1000 г. до X. э. относится найденная в погребении около с. Лукьяновского близ Каховки бронзовая фибула древнего типа, балканского или эгейского происхождения. Эта единственная в своем роде на нашей территории находка особенно интересна тем, что она сопровождается бусами из стекловидной массы и янтаря[38].
Приблизительно на рубеже II и I тыс. до х. э. в этой же приморской области возникает и существует, по-видимому, до VII в. местный очаг металлообработки, снабжающий бронзовыми изделиями обширную территорию днепровского правобережья, вплоть до Киевщины и Бессарабии, а также и часть левобережья. Для этого очага характерными являются различные бронзовые кельты, кинжалы, серпы, наконечники копий и ряд других орудий своеобразных типов, которые в литературе последних лет иногда относились к «фракокиммерийской» группе (Сулимирский)[39]. Для изготовления этих орудий служили литейные формы из талькового сланца, также найденные в большом числе.
Вопрос о территориальном распространении находок этой группы требует еще специальной разработки на основе широкого привлечения материала, после чего можно будет более уверенно говорить об отдельных очагах местного производства металлических изделий на Украине, а также о происхождении использованного ими металла[40]. До выполнения такого исследования ряд существенных вопросов, относящихся к рассматриваемой группе бронзовых изделий, остается еще не вполне ясным; для наших целей достаточно будет установить следующее.
Наиболее густо находки этой группы распространены на самом побережье Черного моря, от Днестра до Днепра, а также по нижнему течению Днестра, по Бугу до района Первомайска и по Днепру до порогов. Вне этой территории встречаются только отдельные находки соответствующих предметов и только немногочисленные литейные формы для их изготовления, тогда как в южной, приморской, полосе мы сейчас знаем уже не менее 20 кладов бронзовых изделий и литейных форм, а иногда и слитков металла. В числе их имеются такие крупные клады, как клады Маяцкий[41] и Коблевский[42] в Одесском музее, как новый клад из с. Волошского в Киеве (1940). Особого внимания заслуживает большое количество кладов, а также отдельных находок литейных форм и бронзовых изделий, в районе устьев Днепра и Буга (ряд находок из Кардашинки, Алешек и других мест).
Таким образом, совершенно несомненным является относительно широкое распространение местного производства бронзовых изделий в этом районе.
Встает вопрос о происхождении использованного металла, так как своих медных руд в рассматриваемом районе почти нет.
Своеобразные типы изделий, резко отличающиеся от распространенных в Донецко-Донской области и на Кавказе, заставляют исключить в качестве возможного источника металла восточные районы. К сожалению, еще недостаточно ясно соотношение разбираемой группы с соседними западными группами, так как находки этого времени в Румынии и Болгарии пока изучены слабо. Несомненно, что наша группа достаточно резка отличается от изделий мощного семиградского очага производства бронзы, откуда на территорию Украины проникало довольно много изделий так называемых «венгерских» типов. Возможно ли связать нашу «фрако-киммерийскую» группу с месторождениями меди западной Молдавии или восточных Балкан — сказать пока трудно. Следовательно, мы можем только предположить, что металл доставлялся из месторождений меди в Криворожье и соседних районах, или же из медно рудных районов Румынии или Болгарии. Однако пока нельзя исключать в качестве возможного источника также и более удаленные области, как, например, западную Малую Азию. Во всяком случае, то обстоятельство, что в рассматриваемый период мы почти не видим в Причерноморье импортных бронзовых изделий «эгейских» типов, хорошо представленных в ряде находок более раннего времени, заставляет думать, что импорт готовых изделий был, может быть, постепенно замещен ввозом полуфабриката-металла в слитках — из того же источника. Путь этого ввоза в рассматриваемое время, очевидно, шел вдоль побережья — от Босфора (или от более северного пункта побережья, если медь доставлялась из Фракии), т. е. являлся тем же каботажным морским путем, который намечался и для более раннего времени. Как бы ни решился вопрос о происхождении меди, уже сейчас почти несомненно, что олово, впервые в крае использованное при изготовлении бронз «фрако-киммерийской» группы доставлялось этим путем.
В прибрежной полосе изготовлением бронзовых изделий занято было местное население. Сосредоточение металлообработки именно здесь обусловлено было встречей в этом районе привозного металла с наличием необходимых для его обработки угля и дров, доставлявшихся лесами, распространенными в низовьях речных долин. С другой стороны, значение имела, очевидно, и большая выгода дальнейшего обмена готовыми изделиями, чем металлом в слитках. Особенно отчетливая концентрация находок в области Бугско-Днепровского лимана вызывалась, очевидно, как соединением здесь водных путей, связывающих этот район с обширной территорией в глубине страны, так и обилием здесь леса. Последнее обстоятельство отмечается еще много спустя Геродотом, указывающим как раз в районе левобережья нижнего Днепра местность Гилею, т. е. «Полесье». Еще много позже отражение этого же обстоятельства мы имеем в русском летописном названии Олешье, сохранившемся в современном Алешки.
Как и в более раннее время, мы в рассматриваемый период можем проследить проникновение в северное Причерноморье некоторых предметов также и с юго-востока, опять-таки, главным образом, в виде изделий из металла. При этом полностью отсутствуют собственно древневосточные по своему происхождению предметы, проникающие около рубежа II и I тысячелетий до х. э. только в Закавказье и на Кавказе в виде нескольких единичных экземпляров кинжалов, доходящие до Северной Осетии и до Южного Дагестана[43].
Дальше к северу импорт с юго-востока ограничен предметами кавказского происхождения, относящимися к двум группам кавказской культуры — прикубанской и кобанской.
Бронзовые, а часто и медные, изделия первой группы, производившиеся в Прикубанье и на Черноморском побережье Кавказа вплоть до границ Абхазии, распространялись, по-видимому, в основном в западном направлении в частности в Крыму, о чем свидетельствуют некоторые мелкие находки в каменных ящиках Крыма. К этой же группе следует отнести также и ряд находок на юге Украины. Из их числа назовем прежде всего замечательный клад из 7 бронзовых проушных топоров, 7 серпов и 23 кг слитков металла, найденный в 1925 году у Берислава на Днепре[44],а также и находку 4 топоров в Кривом Роге[45].
Путь распространения этих изделий, вероятно, шел через Таманский полуостров и Керченский пролив в степной Крым и далее на низовья Днепра. В пользу существования такого пути говорит как новая находка в 1940 г. клада бронзовых топоров у станицы Курчанской (Темрюкский музей), так и отмеченные выше, в связи с Аджияским кладом, намеки на существование такого пути еще в более раннее время.
К этой же прикубанской группе относятся и некоторые единичные находки на Дону, свидетельствующие об использовании и другого пути — сухопутного, ведущего с Кубани на север, на Дон.
В этом же северном направлении из области Центрального Кавказа распространялись также, хотя и в меньшем количестве, бронзовые предметы кобанских типов. Область производства этих изделий сейчас вырисовывается вполне отчетливо; она охватывает как оба склона Центрального Кавказа, так и всю Западную Грузию, включая Абхазию и восточную часть Понтийского побережья Турции. В пределах этой обширной территории различается несколько местных металлургических очагов, детальное рассмотрение которых не может входить в наши задачи[46]. Вне этой территории мы можем сейчас проследить проникновение импортных бронз кобанской группы. В частности, на севере мы их знаем и южнее Дона, и на Дону (Сиротинская станица; клад, найденный в 1939 г. в Новочеркасске). Дальше на северо-запад можно указать на несколько единичных находок кобанских бронзовых топоров уже в лесостепной зоне, около Воронежа, близ Купянска, Краснограда, Лубен, и, по-видимому, также и в районе Киева.
К сожалению, мне пока не удалось проверить сведения о находке двух или трех «кобанских» топоров в Крыму. Если бы эти сведения подтвердились, то мы имели бы дополнительные указания на связь, существовавшую, очевидно, вдоль черноморского побережья Кавказа между Западной Грузией и Крымом.
Наконец, необходимо указать на чрезвычайно интересную случайную находку двух бронзовых топоров кавказского происхождения вблизи Аккермана (Херсонский музей). Топоры эти относятся к так называемому второму кобанскому типу, отличающемуся полукруглым лезвием и клиновидной обушной частью. Тип этот встречается в Кобани и вообще в Центральном Кавказе, но родиной его является Западная Грузия и смежные районы Турции вдоль побережья Черного моря, т. е. древняя Колхида. Появление двух подобных топоров у Аккермана скорее всего следует объяснять заносом посредством морской каботажной торговли, причем скорее по восточному пути, проходившему по Кавказскому и Крымскому побережью. Однако пока нам для данного периода неизвестной остается культура южного побережья Черного моря, от Орду к западу, необходимо считаться также с возможностью использования и западного пути — из причерноморских районов Колхиды вдоль малоазийского и фракийского побережий. В этой связи следует упомянуть еще одну находку, очень важную, но, к сожалению, недостаточно документированную. Я имею в виду найденный будто бы в Керчи плоский топор из бронзы, снабженный двумя боковыми выступами и украшенный изображением быка и солнца[47]. По своей форме этот топор является, несомненно, малоазийским, а не колхидским. Целый ряд близких аналогий ему может быть указан только в Анатолии, начиная от Орду на черноморском побережье и до Богазкея и Кайсари в центральной части страны. Эта первая и единственная в своем роде находка говорила бы о том, что близко к рубежу II и I тысячелетий до х. э. впервые возникают сношения между районом позднейшего Боспорского царства и южным побережьем Черного моря. И в этом случае, очевидно, использовался путь вдоль кавказского побережья.
Наконец, в числе непроверенных сведений об отдельных археологических находках имеются указания на два случая обнаружения бронзовых мечей, совершенно не свойственных культуре разбираемого времени как в северном Причерноморье, так и в «кобанской» области Кавказа. Мечи эти найдены будто бы на р. Черной, близ Балаклавы[48] и в районе Днепропетровска[49]. Речь может идти, несомненно, только о привозных предметах; о происхождении первого из них за отсутствием необходимых данных сказать ничего нельзя; возможно было бы думать как об эгейской области, о центральной Анатолии, о южном Закавказье, так и о Семиградии и Венгрии. Второй меч несомненно западного происхождения.
Что касается проникновения в северное Причерноморье изделий южнокавказского происхождения, то все соответствующие находки относятся к самому концу рассматриваемого периода (к VII в.) и будут нами разобраны ниже.
Таким образом, мы можем констатировать, что в период, обнимающий примерно XI–VII вв. до х. э., племена северного Причерноморья поддерживают меновые и торговые связи со своими соседями как на юго-западе, так и на юго-востоке. Мы видим, что, помимо использования сухопутных путей, связывающих северное Причерноморье со всеми смежными областями, все большее значение приобретают черноморские каботажные пути, связывающие Босфор и Фракию с устьями Буга и Днепра, Колхиду, Кубань и Крым с тем же Бугско-Днепровским районом и даже с Днестром и, наконец, может быть, южное побережье Черного моря с Босфором Киммерийским.
Эти находки привозных предметов, пока еще немногочисленные, позволяют все же говорить о концентрации их в устьях больших рек и о продвижении их от морского побережья в глубь страны по этим рекам, вплоть до лесостепной зоны. Из всех районов скопления импортных предметов наиболее ярко выступает район Бугско-Днепровского лимана и прилегающие к нему местности от устья Днестра до Нижнего Днепра. В этом районе мы видели возникновение первых сношений с югом еще в самом начале II тысячелетия, здесь же в рассматриваемое нами время продолжают встречаться пути сношений как с юго-западом, так и с юго-востоком. Несомненно, что именно в этом районе, при общем для всего северного Причерноморья росте меновых и торговых связей, в начале I тысячелетия до х. э. формируется очаг наиболее интенсивных сношений с побережьями Черного моря от Малой Азии и Фракии до Крыма и Кавказа.
Гораздо меньшее значение, по всей видимости, имел район позднейшего Боспорского царства, где мы не видим признаков существования догреческого культурного центра. В частности, Таманский полуостров, в рассматриваемое время представлявший собой еще группу изолированных лиманами и протоками Кубани островов, пока дал лишь незначительный археологический материал II тысячелетия до х. э. и последующего предскифского периода, позволяющий характеризовать его как отсталый, сравнительно с Закубаньем, бедный район.
Таким образом, археологические факты приводят нас в отношении оценки относительного значения двух районов северного Причерноморья к выводам, прямо противоположным взглядам М. И. Ростовцева, видевшего в районе Боспора древний узел путей и культурный центр киммерийского государства, связанный торговлей с Закавказьем и гораздо более значительный, чем район Днепро-Бугcкого лимана[50].