Обратимся теперь к юго-западным внешним связям северного Причерноморья в VII и в VI вв. до х. э. Те же самые условия внутреннего развития населения степей, о которых мы говорили выше, и здесь привели к новым формам и к новому содержанию этих связей, но процесс роста этих взаимоотношений здесь протекал по иному руслу.
Мы уже видели, что с начала I тысячелетия до х. э. в районе Бугско-Днепровского лимана и в прилегающих местностях сложился особый культурный очаг, характеризуемый прежде всего местной обработкой металла, доставляемого извне. Наиболее поздние из относящихся к этой группе находок мы сейчас можем датировать временем вплоть до VII в. включительно.
Исторические события VII в., несомненно, коснулись и этих областей. Здесь, по рассказам, переданным у Геродота, протекала борьба скифов с киммерийцами, отсюда часть киммерийских племен, по-видимому, ушла на юго-запад, за Днестр (Тирас), в Молдавию, Валахию, Болгарию. В археологическом материале последующих столетий мы можем проследить распространение культуры «скифского» типа в этих странах — в Семиградии с самого раннего времени, с VII–VI вв., в Болгарии с V в. Однако не взаимоотношения «скифов» Приднепровья с этими странами, несомненно существовавшие, хотя пока совершенно еще не изученные, сыграли определяющую роль во всем дальнейшем развитии северного Причерноморья.
Эта роль выпала на долю греков, которые еще в VIII и в начале VII вв. основывают ряд колоний на Пропонтиде и в районе Фракийского Боспора, а затем в первой половине VII в. распространяются дальше по южному и западному побережьям Понта.
Самый процесс колонизации для нас во многом еще остается неясным. В греческой традиции позднейшего времени сохранились упоминания о доионийской «карийской» колонизации на Черном море. Однако, как и во всей проблеме карийской талассократии, и в этом вопросе трудно уловить границу между исторической действительностью и баснословным преданием. Важно установить только одно, что предание о карийцах на Черном море связывает их с западным (фракийским) и с южным (анатолийским) побережьем, но не с побережьями северными. Исключение составляет только весьма маловероятное известие о былом господстве карийцев, а затем клазоменцев в области устьев Танаиса (Дона). Сохраненное только у позднего писателя — Плиния старшего — это известие вряд ли имеет под собою реальную почву, если под «карийцами» мы будем подразумевать мореплавателей из Эгейского моря, проникавших на север ранее VII в. до х. э. Мы видели выше, что в бассейне Дона раньше VII в. никаких признаков импорта из района Эгейского моря не улавливается. Здесь положение изменяется лишь в конце VII в., о чем будет сказано ниже.
Наиболее древняя греческая традиция о плаваниях и разбойничьих набегах греческих дружин на побережья Черного моря, сохраненная нам в предании об аргонавтах, связана с юго-восточным углом Черного моря, с древней Колхидой, и не касается северного Причерноморья. Вопрос об отражении знакомства с Черным морем и в частности, с Балаклавской бухтой, в Одиссее, возникший еще очень давно на основании работы акад. Бэра, до сих пор не вышел из состояния чисто гипотетических построений.
Дошедшее до нас в позднейшей греческой литературе (Страбон, VII, 3, 6) предание, что Черное море греками первоначально именовалось «негостеприимным» (ΙΙοντος Aξενος), а затем после основания колоний ионийцами стало называться «гостеприимным» (Πόντος Euξεiνος), свидетельствует во всяком случае о том, что греки в Черное море проникли еще до основания своих постоянных на нем поселений. Однако время этих первых посещений северного моря не поддается более точному определению. В данной связи нет также возможности касаться и иных легендарных сведений о северном Причерноморье, о киммерийцах и скифах, нашедших свое отражение в позднейшей литературе, поскольку мы не имеем данных, позволяющих относить источники этих сообщений ко времени более раннему, чем VII–VI вв. до x. э.
Археологический материал во всяком случае не дает нам пока никаких указаний на появление здесь греков раньше VII в. Однако и в VII в. первое проникновение греков в область северных берегов Черного моря отнюдь не должно представляться как внезапное появление чужеземцев, мореходов и торговцев, сразу же основывающих постоянные колонии городского типа.
Характер первых ионийских плаваний на основании общеисторических соображений хорошо обрисован в книге Миннза. Он пишет: «С милетскими мореплавателями дело обстояло иначе. Плавание по Эвксинскому Понту оставалось опасным, но опасности были известны и риск осознан; внезапные бури, скалистые берега, враждебные племена и пираты должны были быть противопоставлены возможности захватить ценных рабов или самим приобрести пиратский приз. Со временем предприятия становились более регулярными, вместо захвата рабов — их стали покупать у тех, кто взял их в плен во время войны, и мирные барыши стали выгодными — золото Фазиса, рыба больших северных рек, со временем шкуры из степей, зерно низменностей при устьях рек, золото далеких внутренних областей, Трансильвании или, может быть, Алтая. Однако эта торговля зависела от установления регулярных сношений, которые могли быть обеспечены только путем основания факторий. Таковые постепенно возникали кругом по всему побережью, где только милетским кораблям было удобно пристать на ночь, где только пригодная для обороны скала или остров командовали над спокойной бухтой или пляжем, на который корабли легко могли быть вытянуты. Между этими поселениями неизбежной должна была быть борьба за существование; где подходящие топографические условия встречались с выгодным географическим положением, с местом, где сходились сухопутные и морские пути, там фактория должна была привлекать продукцию обширной территории и процветать; если сообщения с глубинными районами были затруднительны, место это оставалось только лишь убежищем на ночь, и по мере развития искусства мореплавания оно возможно отпадало. Путем такого процесса «естественного отбора» знаменитые греческие колонии выросли в нужных местах и, в большей своей части, сохранились до нынешних дней.
Поэтому мы не должны приписывать милетцам глубокого знакомства с „хинтерландом” Черного моря на основании лишь того, что выбранные ими пункты остались коммерческими центрами побережья. Постоянные поселения были определены относительным успехом факторий..»
Эта картина, нарисованная вдумчивым исследователем, в основных чертах остается верной и в наших глазах. От первых случайных, полупиратских плаваний, каковым было плавание корабля Арго, к более или менее регулярным торговым сношениям, сопровождаемым основанием факторий, безразлично, независимых ли от уже существующих поселений местных племен, или связанных с ними, и далее к созданию постоянных греческих поселений — колоний, таков, несомненно, был ход исторического развития. Нужно только в аргументацию Миннза внести одно существенное добавление: не только географическое положение и скрещение путей обусловило превращение той или иной фактории в постоянное поселение, но и группировка местных племен, их культурное и политическое состояние, а также и экономическая мощь племенной знати, чем в значительной мере обусловливались и возможности торговли и весь характер сношений греков с местным населением.
К сожалению, необходимо признать, что археологический материал для подтверждения указанных трех этапов в развитии сношений греков с северным Причерноморьем все еще крайне недостаточен. Все же за последнее время вопрос о так называемом доколониальном периоде торговли греков с местным населением получил признание. Из работ последних лет в особенности выделяется прекрасная статья Т. Н. Книпович, в которой вопрос этот освещен с убедительной ясностью[83].
В этой статье устанавливается, что из всех греческих поселений нашего юга только в одном, а именно в поселении на острове Березани, раскопками обнаружен самый ранний культурный слой, относящийся к концу VII в.[84] В противоположность этому, в Ольвии, за все годы ее изучения, обнаружен лишь один обломок расписного сосуда этого же времени, тогда как далее следуют находки только 2-й четверти VI в.[85] Во всех других поселениях, в том числе во всех греческих городах на Боспоре Киммерийском, нет ни одной находки VII — начала VI вв.
Между тем вне колоний, отчасти далеко от моря, вблизи северной окраины степей, такие находки имеются. Всего Т. Н. Книпович приводит 5 подобных находок. Из них две обнаружены западнее Днепра, а три — восточнее. Эти находки следующие:
1) На Немировском городище, в Винницкой области, раскопками А. А. Спицына обнаружена целая серия обломков расписных родосско-милетских ваз и родосских киликов[86]. Городище дало обильный материал ранне-скифского периода (наряду с более древним и позднейшим, средневековым).
2) Болтышка, б. Чигиринского уезда Киевской губернии. Здесь найдено горло большого «родосско-милетского» сосуда с росписью[87]; вероятнее всего, что оно обнаружено в погребении.
Далее к востоку найдены:
3) Темир — гора близ Керчи. В местном погребении, вместе с резными из кости пронизями от конского убора, украшенными во вкусе самого раннего скифского «звериного стиля», найдена прекрасная расписная родосско-милетская ваза[88].
4) На Дону, в пределах бывшего Хоперского округа, найдена горловина ионийской вазы той же родосско-милетской группы в виде головы быка; скорее всего она также происходит из погребения.
5) Наконец, также на Дону, точнее на р. Калитве, ниже слободы Криворожье, в 1869 г. в небольшом курганчике, вместе с упоминавшимися выше восточными вещами (см. стр. 48), был найден большой сосуд с горловиной в виде головы барана, принадлежащий к группе Фикеллура, вероятно Самосского происхождения.
Все остальные находки, которые ранее приписывались VII веку, теперь, на основании последних исследований греческой художественной керамики, приходится относить к VI в.[89] В итоге Т. Н. Книпович приходит к следующему заключению: «Итак, мы видим, что в то время, когда из колоний северного Причерноморья существовало одно только поселение на острове Березани, в область северного Причерноморья, при этом в различные районы его, уже проникают привозные греческие вещи. Весь этот греческий импорт, во всяком случае весь, нам известный, совершенно однороден: это дорогие художественные изделия, представляющие в полном смысле слова предметы роскоши, а не предметы повседневного обихода»[90].
По вопросу о способах проникновения этих предметов в среду туземного населения северного Причерноморья, автор констатирует, что предметы, найденные в Немирове и в Болтышке, могли быть доставлены при посредстве поселения на Березани, тогда как на востоке не было еще ни одного греческого поселения. «Естественнее предположить другое, а именно, что такие изделия завозились в Причерноморье греками еще до того, как покрылась сетью колоний приморская полоса этой области. Это, конечно, еще не была регулярная, организованная торговля, а лишь отдельные наезды, может быть, наезды рекогносцировочного характера…» «Такая торговля, при которой находили сбыт греческие художественные изделия и вместе с тем выяснялась, очевидно, и возможность получать необходимые Греции товары северного Причерноморья, как раз и могла подготовить почву для основания новых колоний».
Как видим, археологический материал сейчас уже подтверждает гипотетическое построение Миннза, значительно отличающееся от взглядов, например, Б. В. Фармаковского или Э. Р. Штерна, видевших в ранних греческих предметах, найденных в пределах древней Скифии, показатели уже установившихся сношений с постоянными греческими колониями[91].
Мы, таким образом, видим, что в VII в. впервые завязываются сношения между находящимися уже на высшей ступени, варварства местным населением северо-черноморских степей и греческими мореплавателями и торговцами, проникающими до устьев больших рек северо-западной части моря, до района Керчи, а возможно, и до Донской дельты.
Торговля эта носит доколониальный характер, не сопровождаясь созданием постоянных греческих поселений, за единственным исключением поселения на острове Березани, возникающего еще в VII в.
Импортируемые греками предметы роскоши полностью поступали в распоряжение местной племенной знати, которая в обмен на них отдавала накопленные ею богатства. Мы не имеем для этого раннего времени документальных данных, характеризующих получаемые греческими торговцами эквиваленты, но можно полагать, что первое место среди них занимали рабы.
Вполне возможно, хотя это также не подтверждено какими-либо документальными данными, и предположение Ростовцева что в первоначальных поездках греческих мореплавателей в район северного побережья Черного моря, в устья наших больших рек и в Керченский пролив, значительную роль играли и рыбные богатства этих мест[92]. Однако, по моему мнению, нет оснований, вместе с Ростовцевым, считать, что первые постоянные поселения греков, колонии в собственном смысле слова являлись в основном «рыболовными станциями». В VII–VI вв. ни Иония, ни собственно Греция не нуждались еще в регулярном значительном импорте рыбы. Предпосылкой для возникновения колоний являлось установление торговых сношений с местным населением, а рыбные богатства побережья скорее всего могли только способствовать установлению таких сношений между проникавшими на отдаленный север первыми греческими мореплавателями, являвшимися пиратами, торговцами и рыбаками одновременно, и населением тех мест, где они временно останавливались.