Ближайшей задачей, после того как Нортон и Мэллори проложили путь к Северному перевалу, было устройство на нем 4-го лагеря. Это дело поручили Сомервеллю, Газарду и Ирвину. В виду возможности скорого появления муссонов они отправились на следующий день, после того как Нортон и Мэллори возвратились. Итак, Сомервелль, который был бодрее других или претендовал на это, с двумя альпинистами и двенадцатью носильщиками должен был организовать 4-й лагерь в том месте, которое выбрал на уступе Нортон. Он должен был также помочь носильщикам пройти через «камин», укрепить веревки в худших местах, особенно на протяжении этих скверных последних 60 метров, как раз под карнизом, и потом возвратиться с Ирвином в тот же день, оставив Газарда и носильщиков во вновь организованном лагере.
Оделль и Джоффрей Брус должны были последовать за ними 22 мая, переночевать в 4-м лагере и 23-го идти с носильщиками устраивать 5-й лагерь.
Хотя план был очень прост, но затруднение возникло сразу. Утро 21 мая было очень теплое, легкие облачка виднелись только вверху. Скоро начал падать мягкий, мокрый снег.
Дорогу, которую проложили с таким трудом Нортон и Мэллори, занесло. Лег глубокий снег, идти стало очень трудно. Пришлось устроить перила в наиболее опасных местах для носильщиков, шедших позади. Худшая часть пути лежала через «камин». И по такой тяжелой дороге людям нужно было нести тяжести. Тогда решили испробовать особый прием. Перед входом в «камин» находилась ледяная отвесная стена. Казалось, можно было весь груз втащить по ней на маленькую площадку наверху и устроить так, чтобы носильщики прошли через «камин» без груза. Сомервелль и Ирвин поместились на верхней площадке и тащили тюки снизу вверх. Газард оставался внизу, наблюдая за ходом работы. От Сомервелля и Ирвина требовалось громадное напряжение, работа затруднялась еще выступом на ледяной стене; но мало-помалу двенадцать тюков, от 9 до 13 кило каждый, были подняты вверх. Увидев Газарда с двенадцатью носильщиками на уступе, на котором им предстояло разбить лагерь по глубокому снегу, не переставшему еще падать сверху -Сомервелль и Ирвин возвратились в 3-й лагерь в 6 ч. 35 м. вечера. Это был день необычайно напряженной работы.
Происходило все это 21 мая. Сильный снегопад продолжался всю ночь и следующий день до 3 ч. пополудни. Поэтому Джоффрей Брус и Оделль не могли выйти на Северный перевал.
После полудня, хотя снег перестал, начала быстро падать температура. В эту ночь, с 22-го на 23-е, она упала до -31° С. -31° на высоте в 6400 метров сильно отличается от такой же температуры на уровне моря. Большая разница ― находиться при -31° в плохонькой маленькой палатке, где приходится спать на земле, или выглядывать из окна уютного дома. Несомненно, отмечены гораздо более низкие температуры во многих местах земного шара. Но едва ли эти низкие температуры где-либо переносятся с таким трудом, как в тех условиях, которые пришлось испытать альпинистам на Эвересте.
Тибетская миссия вынесла также довольно жестокий холод, но мороз был только в 22° С при высоте в 4500 метров, и, кроме того, офицеры имели походные кровати. Поэтому те, кому приходилось испытывать сильный холод высоко в горах, лучше оценят условия, которые вынесли Нортон и, его товарищи.
23 мая погода вдруг изменилась: наступил безоблачный, яркий, совершенно безветренный день, но холодный воздух резал как нож. Такая погода обещала, что на склонах Северного перевала свежевыпавший снег будет надежен. Брус и Оделль могли отправиться для выполнения своей программы, и они выступили с семнадцатью носильщиками в 9 ч. 30 м. Но что происходило в это время с Газардом и его носильщиками 21 мая они остались на Северном перевале. Почти весь день 22-го шел снег. Ночь с 22 на 23 мая была самая холодная по записям экспедиции. 4-й лагерь располагался не на морене, как 3-й, а на снегу, и на 600 метров выше. Что случилось с ними за это время? Этот вопрос очень тревожил Нортона. Его успокаивало только то, что как раз перед началом новой метели, за которой уже ничего нельзя было рассмотреть, видели маленькие черные точки, как мухи на белой стене, медленно двигавшиеся вниз от 4-го лагеря. Это, должно быть, был отряд Газарда, возвращавшийся в 3-й лагерь, и Нортон радовался за него.
Северный перевал
Около трех часов он увидал также Джоффрея Бруса и Оделля, возвращавшихся вместе с носильщиками. Дойдя до такого места, где снег представлял опасность для дальнейшего продвижения, и увидавши, что отряд Газарда возвращается, спускаясь по «камину», они решили, что будет разумнее также вернуться.
Прибытия Газарда ждали с большим беспокойством. Он пришел около пяти часов, но с ним было только восемь носильщиков, четверо остались где-то позади. Очевидно, они не смогли пройти по тому опасному склону на последних 60 метрах, как раз под уступом, на котором разбит 4-й лагерь. Газард прошел первым, чтобы испытать свежую поверхность снега, восемь человек последовали за ним. Но четверо возвратились обратно. Может быть, они были больны, у двоих из них были сильно отморожены некоторые части тела. Возможно, что один из них направился по тропинке в снегу, но поскользнулся, и это испугало других. Они не забыли еще того несчастья, которое случилось на этом же самом склоне, немного ниже, в предыдущую экспедицию.
Во всяком случае четыре носильщика остались на Северном перевале. Снег все еще упорно валил мягкими хлопьями и создавал особенно опасные условия как для подъема, так в равной степени и для спуска с Северного перевала.
Что нужно было делать, в этом Нортон не сомневался ни одной минуты. Другие люди в его положении, может быть, колебались бы или думали, что положение непоправимо. Но только не Нортон. Он мог резонно убеждать себя, что погода слишком безнадежна, чтобы можно было идти и рисковать жизнью на ледяных склонах и что поэтому бедных людей следует предоставить их судьбе. Он мог видеть также, что, организуя спасение носильщиков, он рискует жизнью альпинистов и даже ставит под угрозу цель всей экспедиции. Высылая спасательную экспедицию, он также подвергал ее большой опасности. И если бы даже альпинисты остались живы, они были бы уже так утомлены, что не были бы способны на то крайнее напряжение, которое еще требовалось впереди для подъема на Эвересте. В таком случае отпала бы самая возможность достигнуть вершины.
Таковы могли быть разумные суждения Нортона. Но он не рассуждал, а действовал инстинктивно. Он твердо знал только одно, что ни при каких обстоятельствах в этом году не должно быть несчастных случаев с носильщиками, и поэтому необходимо их спасти. Их нужно доставить вниз живыми какой бы то ни было ценой. Дальше для него было совершенно ясно, что он сам должен принять участие в их спасении и кроме него два лучших альпиниста, Мэллори и Сомервелль. Только лучшие альпинисты должны были выполнить это дело. К такому решению пришел Нортон. И Мэллори и Сомервелль также присоединились к нему, хотя все трое были больны и еще не оправились оттого состояния изнеможения, которое вызвали пребывание в лагере на высоте 6 400 метров и тяжелая работа, связанная с прокладыванием пути на Северный перевал.
Рискуя своей собственной жизнью, альпинисты должны были спасти жизнь туземцев. Последние принадлежали к другой расе, к иной религии и занимали незначительное положение в жизни; но они были товарищи, товарищи в общем деле. Носильщики, готовы были рисковать своей жизнью для руководителей экспедиции, последние обязаны рисковать своей, спасая их.
Заговорило чувство товарищества. И это чувство глубоко проникло в каждого из них; в условиях холода, неудобств, болезненного состояния, когда жизнь лишь слабо мерцает в людях, только глубокое побуждение способно вновь оживить их. Если бы, кроме того, они не чувствовали, что там дома ждут от них мужественного поведения, вероятно, они не пошли бы на этот подвиг.
Всех троих оживил этот риск, на который они шли, хотя Мэллори и Сомервелль сильно кашляли, и у них болело горло; они прекрасно понимали, что в таком состоянии им будет очень трудно идти. Самочувствие Нортона, по словам Мэллори, также не соответствовало предстоящей задаче. Погода оставалась плохой, снег все еще ударял в палатку, когда они собрались на совещание. И Мэллори пишет, что этот снег ясно говорил за то, что условия за и против их выступления относились как единица к десяти, не говоря ужа о самом спуске носильщиков с Северного перевала. Мэллори сам был погребен лавиной на этом Северном перевале и там же провалился в трещину.
К счастью, снег в полночь перестал, и на следующее утро, 24 мая, в 7 ч. 30 м., спасательный отряд вышел. Когда альпинисты подошли к склонам Северного перевала, оказалось, что снег не так уже испортил дорогу, но все же идти было очень тяжело, так как местами снег доходил до пояса; но альпинисты были наполовину больны от влияния холода и высоты. Они тащились кое-как по свежему снегу, очень медленно, но все выше и выше, усталые, задыхающиеся и кашляющие. Сначала Мэллори шел впереди, потом Мэллори и Нортон отправились спасать носильщиков. Сомервелль привел их к тому месту, где Джоффрей Брус и Оделль накануне оставили свой груз. После этого Нортон, у которого было особенное приспособление на подошвах с острыми гвоздями, пошел вперед. Я провел остальных без вырезывания ступеней к большой расщелине, где они остановились на полчаса отдохнуть. В 1 ч. 30 м. подошли к стене ниже «камина».
Меэллори и Нортон отправились спасать носильщиков
При каждом шаге нога уходила глубоко в снег, но здесь сохранилась тонкая веревка, укрепленная Сомервеллем, и, держась за нее обеими руками, они поднялись по «камину». В двух других опасных местах Нортон и Сомервелль по очереди шли впереди по длинной веревке, в то время как остальные поддерживали их. Наконец пришли к самому опасному, месту ― последним 60 метрам. Отсюда они увидели на краю карниза вверху одного из оставшихся носильщиков. Нортон закричал ему, спрашивая, в состоянии ли они идти. В ответ послышался вопрос: «Вверх или вниз?» ― «Конечно, вниз», ― последовал ответ. Тогда носильщик исчез, чтобы привести остальных трех товарищей.
До этого места снег оказался менее опасным, чем ожидали, но в последней части пути он представлял действительную опасность. Сомервелль настаивал на том, чтобы по этому опасному склону шел первым он. В это время Нортон и Мэллори приготовили веревку, длиной в 60 метров, которую они принесли с собой на всякий случай. Воткнув свои ледорезы в снег до самой ручки, они использовали их как опору. Вокруг них намотали веревку и потом опускали ее метр за метром по мере того, как Сомервелль с трудом подвигался вверх по крутому ледяному склону, выбивая большие надежные ступени на своем пути. Он подходил все ближе и ближе к носильщикам, ожидавшим его на гребне склона. Но в тот момент, когда он почти подошел к ним, веревка кончилась на расстоянии всего каких-нибудь 9 метров. Что было делать? Уже наступило четыре часа, и это позднее время заставляло спешить. Тогда альпинисты быстро решили, что носильщики должны рискнуть и пройти эти 9 метров самостоятельно. Они могли по одному проходить через это опасное место, и каждый, как только он достигал Сомервелля, дальше должен был идти по веревке к Нортону и Мэллори.
Первые двое благополучно достигли Сомервелля. Один из них уже подошел к Нортону, а второй как раз направлялся к нему, как вдруг снег двинулся, и в одно мгновение оставшиеся двое понеслись по склону вниз. В течение этого потрясающего момента Нортон уже представлял их мертвыми, лежащими там, внизу, на 60 метров ниже, на голубой ледяной скале. Но они вдруг вынырнули; их задержал затвердевший под действием утреннего мороза и полуденного солнца снег. Их просили оставаться там, где они были, до тех пор, пока Сомервелль с поразительным хладнокровием не довел второго человека вдоль веревки к Нортону и, наконец, обратился к ним.
Спасение этих двух в их ужасном положении требовало от альпиниста высшего проявления искусства. Сначала Сомервелль должен был успокоить их нервы. Он весело болтал с ними, пока они почти начали смеяться. Тогда он воткнул ледорез в мягкий снег до самой ручки, отвязал веревку от своей талии, укрепил ее вокруг ледореза и натянул, как только было возможно, в то время, как Нортон и Мэллори держали ее конец на вытянутых во всю длину руках. Натянув таким образом веревку до последней степени, он сам лег и вытянулся во весь свой рост. Тогда, держась одной рукой за веревку, он тянулся другой, пока не достал ею одного из носильщиков. Крепко схватив его за шиворот, он вытащил его из снега к укрепленному ледорезу. Таким же способом он поступил со вторым. Так совершилось их спасение. Теперь они находились в сравнительной безопасности. Но их нервы были потрясены, они падали и скользили, когда шли вдоль веревки к Нортону и Мэллори. И только благодаря веревке, они могли избежать, нового несчастья. Когда, наконец, они достигли полной безопасности, Сомервелль снова обвязал веревку вокруг талии и пошел обратно. Это был прекрасный предметный урок альпинизма,- говорит Нортон,- когда Сомервелль ловко балансировал и выпрямлялся, идя по разрушенной тропинке, не делая при этом ни одного неверного шага или ошибки.
Ввиду приближения темноты приходилось спешить: было уже 4 ч. 30 м., когда отправились обратно. Мэллори шел впереди, связанный веревкой с одним носильщиком. За ним следовал Сомервелль, ведя двух других. Наконец, шел Нортон с носильщиком, у которого были жестоко отморожены руки, почти не действовавшие. В трудных местах, таких, как «камин», он нес его на себе.
К 7 ч. 30 м. альпинисты уже оставили ледяной склон Северного перевала и находились всего в расстоянии около километра от дома, но это был еще только 3-й лагерь. В это время в темноте мелькнули какие-то фигуры: это Ноэль и Оделль поджидали их; они приготовили уже горячий суп для усталых путешественников. И на этот раз Ноэль появился вовремя, когда его больше всего ждали.
Итак, альпинисты спасли четверых, но сами они были совершенно изнурены. Сомервелль все время, пока он выбивал ступени по склону, сильно кашлял и страшно задыхался. Кашель не давал спать также всю ночь Мэллори. Ноги Нортона мучительно болели. Эти три человека спасли жизнь четырем носильщикам, но какой ценой досталось это спасение, об этом они сами узнали позже, когда им пришлось отступить от своей главной цели всего на расстоянии 300 метров.
После такого напряжения экспедиция не могла немедленно предпринять новое восхождение на Эверест. Чтобы собраться с силами, необходимо было второе отступление на ледник в более низкие лагери. Нортон еще раньше намечал этот отдых, но ему и его товарищам пришлось спасать оставшихся на Северном перевале носильщиков. Еще раз отходить от вершины и как раз в тот момент, когда ожидалось начало муссонов, было очень тяжело, но ничего нельзя было поделать. Ни один участник экспедиции не был в состоянии немедленно начать подъем на Эверест. Холод и чрезвычайное напряжение вывели на некоторое время всю партию из работоспособного состояния, особенно лучших альпинистов, на которых легло самое тяжелое бремя. Поэтому несколько дней отдыха при низших высотах являлись необходимыми. Джоффрей Брус, Газард и Ирвин уже проследовали с большей частью носильщиков вниз на ледник. На следующий день Нортон и остальные пошли вслед за ними. Это была жалкая партия хромых и слепых, и путь до 2-го лагеря ей пришлось совершить в страшную метель при северо-восточном ветре. На следующий день, 26 мая; Нортон и Сомервелль пришли в 1-й лагерь. К этому времени все альпинисты были распределены следующим образом: Оделль, Ноэль и Шеббир с двадцатью семью носильщиками остались во 2-м лагере; Мэллори, Сомервелль, Брус и Ирвин вместе с Нортоном находились в 1-м лагере; Газард проходил через основной лагерь, где к нему присоединились Гингстон и Битгам.
Цель такой разбивки партии на эшелоны заключалась в том, чтобы дать возможность возобновить подъем с минимальной задержкой в тот момент, когда погода станет благоприятной. Предназначавшиеся для ближайшего продвижения на Северный перевал находились во 2-м лагере, чтобы по первому распоряжению вновь занять 4-й лагерь с затратой всего лишь одного дня.
В тот же день, как прибыли в 1-й лагерь, к вечеру был созван экстренный совет; на нем тщательно обсудили все возможности при наличных условиях и выработали новый наиболее простой план. При обсуждении транспортного вопроса выяснилось, что положение его очень серьезно. Шеббир и Брус согласованно утверждали, что из пятидесяти пяти носильщиков можно выделить только пятнадцать действительно годных для дальнейшей работы. Количество физически ослабевших было фактически невелико. Но чрезвычайный холод вместе с влиянием большой высоты так угнетал их, что полагаться на них в дальнейшем было невозможно. А между тем сделано было еще очень мало. В 4-м лагере стояло всего четыре палатки и спальных мешков имелось только для двенадцати носильщиков и одного альпиниста. Нужно было перенести туда еще все топливо и провизию, так же как аппараты и цилиндры с кислородом, которые потребуются вверху, и все палатки, и снаряжение для высоких лагерей. Предстояло еще устроить 5-й лагерь и снабдить его всеми необходимыми запасами, и для выполнения этого потребовалось бы пятнадцать носильщиков согласно первоначальному плану.
Много внимания уделили также вопросу о времени, которое оставалось у них для подъема: в их распоряжении имелось только шесть дней до того момента, когда в 1922 г. разразился муссон. Между тем требовалось два или три дня для отдыха и более дня пути ко 2-му лагерю. Очевидно, следовало выработать такой план, который дал бы возможность альпинистам произвести серьезную атаку на вершину с возможно меньшей задержкой до ее начала.
Снова встал и «кислородный» вопрос. Сомневались, даст ли употребление кислорода какие-либо преимущества тем, кто уже применял его.
Этот «военный совет», посвященный окончательной атаке на Эверест, был длителен и не дал определенных результатов. Поэтому Нортон на следующий день созвал расширенное совещание, пригласив на него Оделля, Шеббира и Газарда из 2-го и основного лагерей. На нем были рассмотрены все возможные комбинации из семи альпинистов, еще сохранивших силы, а также весь вопрос в целом во всех подробностях. Окончательно приняли наиболее простой план. От кислорода отказались и наметили ряд пар для подъема. Эти пары должны были выходить из 4-го лагеря последовательно в дни с хорошей погодой и ночевать две ночи выше этого лагеря, одну в 5-м, на высоте приблизительно 7700 метров, и вторую в 6-м, на высоте в 8200 метров. Нортон настаивал также на непременной вспомогательной партии из двух альпинистов в 4-м лагере.
При распределении альпинистов по партиям Нортон предложил Мэллори принять участие в первой партии, если он этого пожелает. Состояние его горла заметно улучшилось, и хотя на его долю выпали перед этим необычайно тяжелые условия, энергия и напряженность желаний сквозили, по словам Нортона, в каждом его движении; никто не сомневался в его способности идти до какой угодно высоты. Из остальных наиболее сильным был, очевидно, Брус. Таким образом Мэллори и Брус составили первую партию. У Сомервелля состояние горла было еще далеким от нормального, но оно несколько улучшилось благодаря теплым условиям 1-го лагеря. Престиж Сомервелля со времени 1922г, был очень велик, спасение же рабочих на Северном перевале увеличило его еще более. Поэтому он должен принять участие во второй партии. Выбор второго участника для этой партии был предоставлен Мэллори и Сомервеллю. Нортон и на этот раз предложил им сделать выбор между ним самим, Оделлем, Ирвином и Газардом. Мэллори и Сомервелль остановились на Нортоне, так как очень важно было иметь в каждой партии одного альпиниста, в достаточной степени владеющего непалским языком, чтобы воздействовать на носильщиков в тот момент, когда под влиянием тяжелых условий их воля начнет ослабевать. Оделль и Ирвин должны были составить вспомогательный отряд в 4-м лагере, а Газард ― остаться в 3-м.
27 и 28 мая стояла прекрасная безоблачная погода, и было тепло. Пылкие альпинисты с нетерпением ждали нового выступления. Но Нортон был так озабочен необходимостью улучшить общее состояние альпинистов, что решил еще задержать всех на один день. Это время не потеряли напрасно: Оделль и Ирвин с пятнадцатью «тиграми», как прозвали лучших носильщиков, сделали веревочную лестницу из кольев от палаток и альпийских веревок, чтобы дать возможность нагруженным носильщикам подняться на крутую ледяную стену, предшествующую «камину» на Северном перевале.
30 мая началось последнее наступление на Эверест. Партия альпинистов, сопровождаемая Ноэлем с его аппаратом, пришла в 3-й лагерь.