За Татрами, в Привислинской долине, лежала с незапамятных времен Хорватская земля, часть великой земли Славянской. В той Хорватской земле обитали многочисленные племена, родственные по языку, нравам и обычаям.
И случилось так: пошла между этими племенами вражда и кровавая распря за межи и угодья. Восстал род на род, свои воевали против своих и истребляли друг друга.
В ту пору два брата из могучего рода, воеводы Чех и Лех, сговорились покинуть родную землю, оскверненную междоусобиями, и сказали один другому: «Поищем новых мест, где бы наш род мог мирно жить и трудиться».
Еще от предков своих научены они были любовно возделывать землю, засевать ее различными злаками, разводить табуны коней, стада коров и овец.
Как решили, так и сделали. Созвали свое племя, принесли жертвы богам, взяли с собой изображения дедов[2] и, простившись с землей отцов своих, направились па запад солнца, в неведомые края.
И шел род за родом, и в каждом многочисленны были семьи, и были все меж собой друзья и родные. Впереди шли дозорные и вооруженные мужи, за ними – седобородый, но статный и сильный воевода Чех и брат его Лех, окруженные старейшинами и родоначальниками, все на конях. Дальше тянулись старики, женщины и дети – кто на телегах, кто верхами, брели стада скота, позади всех снова шли вооруженные мужи.
Сначала переселенцы шли землями, где жили родственные племена. Когда же миновали границу земли Хорватской и переправились вброд через реку Одру[3] вступили они в неведомые горные края. И там и дальше, в долинах реки Лабы[4], им еще попадались селения, жители которых говорили на их языке. Но когда перешли они эту реку, то вступили в пустынную страну, где селенья встречались лишь изредка и далеко отстояли друг от друга. Жители здесь говорили на непонятном языке и одеты были в звериные шкуры; немногочисленные, но смелые и воинственные, встречали они пришельцев с оружием в руках. Чех и Лех со своими людьми уничтожили их, разорили их бедные шалаши и землянки и пошли лесами все дальше и дальше.
Труден был путь непроходимыми чащами, трудны переправы через болотистые луга и топи, заросшие тростником и осокой, мхом и кустарником. Вечерами путники разжигали костры и жгли их до утра, чтобы свет, озаряющий лесную тьму, отпугивал коварных, лютых зверей.
Так дошли они до протекающей глухими дебрями третьей большой реки, Влтавы, и когда перешли ее вброд, начал весь народ жаловаться, что нет конца тяжкому пути и нет им отдыха.
Указал тут воевода Чех на высокую гору, синеющую над обширной равниной, и молвил:
– Пойдем к подножию этой горы. Там отдохнем и мы, и дети, и скот.
Двинулись они в путь и, достигнув горы, называемой Ржип, расположились у ее подножия. Родоначальники и старейшины осмотрели окрестные земли и нашли, что они плодородны. На заре пробудился Чех и пошел один-одинешенек еще полным сумрака, погруженным в сон лесом на вершину Ржипа.
Уже было утро, когда поднялся он на гору. Необозримые просторы обширного края раскинулись перед ним: вплоть до синеющих вдали гор простиралась широкая равнина с лесами и кустарниками, лугами и полями. Реки сверкали среди буйной зелени, как разлитое серебро.
Возрадовался, праотец Чех при виде благодатного края и задумался над тем, что пошлют им боги и что ожидает в грядущем его род и будущие поколения.
Сойдя вниз, поведал он, людям о виденном. На другой день многие, отправились в обход горы, желая обозреть все окрестности. Что увидели, понравилось им: реки, обильные рыбой, плодородные земли и весь вид того края. И объявили они, что он пригоден для поселения.
На третье утро, лишь показалось Солнце из-за леса, позвал Чех брата и старейшин и повелел им созвать народ. Взойдя с ними на возвышенное место, откуда был виден весь край, он молвил им так:
– Не будете вы больше жаловаться, ибо обрели мы страну, где станем отныне жить и селиться. Смотрите, вот земля, которую мы искали. О ней я говорил вам и ее обещал вам. Это наша земля обетованная, изобилующая медом, богатая зверем и птицей. Здесь всего у вас будет вдоволь. На такой земле устоим мы против любых недругов. Вот перед вами земля, какую вы искали! Только нет у нее имени. Поразмыслите, как назовем мы ее.
– Твоим, твоим именем пусть зовется она! – воскликнул старец с длинной белой бородой, старейший из родоначальников.
И тотчас все, старейшины и народ, повторили в один голос:
– Твоим, твоим именем!
– По тебе пусть зовется!
Преклонил колена растроганный волей всего народа воевода Чех и поцеловал землю, новую отчизну своего племени.
А затем, поднявшись, простер руки свои над обширным краем, благословил его и с волнением сказал:
– Привет тебе, священная земля, нам уготованная! Сохрани нас здравыми, сохрани нас невредимыми и размножь нас из рода в род отныне и вовеки!
Радостно поставил он на землю деревянных дедов, что в белоснежном покрове принесены были с далекой родины, и возжег великий огонь.
И принесли они в благодарность богам и для умилостивления их огненную жертву, и радовались все от мала до велика.
* * *
Пришло для всех время тяжелого, упорного труда. Разделив землю, начали чехи ее обрабатывать: лес выжигали или рубили, пни корчевали, почву взрыхляли, а на другое лето распахали сохой. Тотчас начали строить себе жилища – крытые соломой бревенчатые избы. Каждый род селился особо, на выделенной ему земле.
Сады, поля и луга были родовым владением, они принадлежали всем семьям одного рода; леса же, пастбища, реки и озера – всему племени. Что поселение, то и род. Дворы с хлевами, конюшнями, сараями и гумнами, обнесенными плетнем или тыном, строились кольцом вокруг деревенской площади.
С каждым годом прибывало селений и возделанных полей, с каждым годом земля давала урожаи всё обильнее и обильнее. На широких нивах волновались рожь, пшеница, ячмень, просо, овес; возле полей пестрых маков поднималась яркая зелень высокой конопли и нежного льна. В лугах и липовых рощах гудели пчелы, которые строили свои соты либо в колодах, либо в соломенных ульях, либо в дуплах деревьев. С каждым годом множились стада овец и коров, а близ селений, в загонах, бегали резвые жеребята и паслись прекрасные кобылицы.
Избранный старейшина управлял своим родом и его владениями. От имени рода читал он молитвы, приносил жертвы богам, встречал чужеземных гостей, разбирал тяжбы и назначал людям работу. Каждый получал свой урок, у каждого было свое дело. Женщины занимались хозяйством, пряли пряжу и ткали полотна, шили белье и одежду – рубахи, сукни[5], мужские и женские, штаны, плащи и тулупы. Мужчины пасли стада, охраняя их от хищных зверей, и работали в поле. Охотясь в лесу за зверем, они травили его, поражали из засады стрелами и копьями, ловили капканами, а волков – злейших губителей стада – заманивали в глубокие ямы.
Оживленно и шумно было в селеньях и окрестностях. С пастбищ доносились звуки пастушьей свирели; песни юношей и девушек раздавались в полях, на лугах и в садах.
Но в час полуденный никто не пел: в этот час глубокой тишины вылетали полуденницы и неслись в белых покрывалах, как светлые тени, по нивам к людским жилищам на пагубу детей, оставленных без присмотра; выходили безобразные колдуньи, большеголовые, с глазами разного цвета, насылающие на людей дикий плач; появлялись красивые лесные девы в белоснежных одеждах, с золотистыми косами и венками на головах.
Чехи боялись и их и язинок, которые усыпляли людей и выдавливали им глаза; боялись блуждающих душ, что носятся синими огоньками над топями и трясинами; со страхом обходили озера и лесные болота, где в тени кустов и старых деревьев подстерегал путников водяной, меняя свой облик, и куда на погибель заманивали людей бледнолицые русалки в зеленых одеяниях.
Но страшнее всех был владыка громов и молний Перун и могущественные демоны, обессиливающие тело людское, ломающие кости его и затемняющие разум. Им молились, принося к родникам дары – черных кур, голубей. Всего усерднее приносили жертвы Велесу[6], чтобы хранил он стада от падежа и был к ним благосклонен.
Спокойней жилось за оградой селений: усадьбы охраняли домашние боги, деды, духи предков, изображения которых помещались на священном месте – у очага. Озорной карлик, крошечный божок с коготками на руках и ногах, приносил дому счастье, а домовой, хоть иногда и тревожил сон людей, оберегал имущество, смотрел за скотом и кормил его. И пока лежал под печкой либо под порогом старый хозяин – домашний уж, не уходили счастье и благодать из дома.
Когда же осенью падали листья и густые туманы ложились на поля и леса, когда земля промерзала и снег засыпал все вокруг, семья собиралась в просторной бревенчатой избе с низкими потолками и плотно закрытыми ставнями. Большая каменная печь давала тепло, а огонь очага – свет. Красные отблески пламени дрожали на стенах, освещая щиты, обтянутые темными кожами, сети, луки, деревянные колчаны в чехлах из барсучьей шкуры, короткие мечи, тяжелые копья и каменные молоты, а рога оленей и зубров бросали на стены причудливые тени.
При этом мерцающем свете женщины пряли, мужчины чинили хозяйственную утварь, приводили в порядок оружие либо отдыхали после опасной охоты. Сколько тут было рассказов, старых преданий и песен!..
Охотники говорили о схватках с зубрами и медведями, о косматых леших, которые, сами оставаясь невидимыми, заманивали волшебным корнем людей в трясины и чащи лесные – многие так и не вернулись из дремучего леса. Мысли убеленного сединами старца блуждали по полям покинутой родины. Вспоминал он о боях и схватках минувших времен, о храбрых героях, о воеводе могучем, о том, как встал тот воевода в полночь перед битвой и, отъехав от войска, завыл по-волчьи; вдали волк ему отозвался, и вдруг завыли все волки в округе…
И лились речи о страшных призраках и видениях, показывающихся темной ночью на болотах, в широких полях и дебрях лесных, об огненных змеях, несущихся по темному небу, о злой бабе-яге, стерегущей живую и мертвую воду, о белых феях судьбы, что появляются у колыбели новорожденных, о ведьмах-чаровницах, о дурных и добрых предзнаменованиях… И с благоговейным страхом внимали все чудесным преданиям своего рода и племени.
Когда огонь угасал, семья размещалась на ложах, устланных звериными шкурами, и молилась дедам, чтоб они хранили селенье. Жили и крепли из поколения в поколение кровная связь и родственная любовь, соединяя живых с мертвыми, настоящее – с давно минувшим.
В глухую ночь затихало огороженное плетнем и занесенное снегом селенье; лишь лаяли усердные псы, когда волк, сверкая зелеными глазами, крался к ограде или коротким писком отзывалась выдра с реки.
В эту пору снега и льда, долгих сумерек и долгих ночей властвовала над миром Морана[7], пока бог солнца не начинал все дольше, все ласковее и горячее взирать на лик земли. Вешние воды разбивали оковы; для всех деревень, для всего племени наступала радостная пора. С песнями шли люди к освобожденным от льда потокам и рекам, бросали в них изображения зимы и смерти и радостными возгласами прославляли любимую богиню Весну.
А когда солнце на своем пути достигало зенита, озаряя широкие волнующиеся нивы и буйно цветущие луга, повсюду славили священную пору солнцеворота. Ночь накануне самого длинного дня была полна чудес. Пророческую и целебную волшебную силу приобретали цветы, обрызганные росой. Подобно чернобыльнику – матери всех трав, – они охраняли от всесильных в ту таинственную ночь злых духов и бесов, от ведьм, собиравшихся на горах и в темных пещерах.
Во мраке той ночи на холмах и пригорках пылали большие костры, далеко бросавшие свет. Вокруг костров плясали девушки и юноши в венках из цветов и пели хвалу могущественному солнцу, дарующему жизнь и любовь – солнце жизни.
После летнего солнцеворота наступала жатва, затем приходила холодная осень, а за ней и зима. Год бежал за годом, множилось племя чехов.
Далеко летящая молва привлекала к ним новые толпы пришельцев из Хорватской земли, старой их родины. Земли, заселенной племенем чехов, всему народу уже не хватало. Расселялись роды, племя продвигалось все дальше на север и юг, запад и восток, вдоль рек и гор; закладывались новые поселения.
Для старейшин и родоначальников строили городища; служили они для обороны рубежей и для защиты всего племени, особенно женщин, стариков и детей. Туда загоняли стада, если враг вторгался в страну. Место для городища выбирали либо на скалистом речном мысу, либо в дремучих лесах, среди мшистых и топких болот; путь туда вел лишь узкими гатями. Вокруг городищ насыпали высокие, круглые валы, часто шли они один за другим в три ряда. Над стенами из толстых бревен и над воротами ставили вышки.
Воевода Лех, младший брат Чеха, видя, что люди его множатся, задумал продвинуться дальше, на восток солнца. Выслушав волю Леха, воевода Чех и все племя с неохотой отпустили его. Они по-дружески простились с ним и просили его не уходить далеко, чтобы, если вдруг нападет враг, могли люди Чеха и Леха прийти на помощь друг другу.
И молвил им Лех:
– О мои милые братья, сыны и мужи земли Чешской! Никогда не забуду, что я из вашего племени. Не хочу я от вас уйти так далеко, чтобы не знал я о вас, а вы обо мне. Дам вам знать, в каких мы осядем краях. На третий день после того, как уйдем, поднимитесь на гору Ржип раньше, чем займется заря: разожгу я в лесу костер, и где вы увидите пламя и клубы дыма, там, знайте, мое поселенье.
В условленный день поднялись чехи перед рассветом на вершину Ржипа, оглянулись вокруг и заметили меж востоком и югом в туманной дали красное зарево, пронизывающее густой сумрак, разлитый по небу. А когда рассвело, все увидели в той стороне на фоне лучезарного неба черные тучи – клубы дыма большого костра, что зажег воевода Лех со своими людьми. В тех местах остался Лех, построил городище, обнесенное валом, и назвал его «Коуржимом»[8].
* * *
Почти тридцать лет минуло с тех пор, как пришел воевода Чех в названную его именем землю. А когда на восемьдесят шестом году жизни исполнились дни его, уснул старец навеки. Справили тризну по нем, и горевал весь народ, оплакивая своего воеводу:
– Ты был нашим вождем и нашим отцом, ты привел нас в эти края, ты был справедливым и мудрым правителем своего рода и племени. О горе, великое горе! Кто теперь будет править нами, кто будет нас защищать?
И не было ни одного человека, кто б не скорбел о почившем.
Облекли умершего Чеха в новые одежды: сборчатый плащ, сукню, опоясанную широким поясом, сверкающим коваными цепочками и пряжками, разукрашенные штаны. Надели на него сапоги, а на седую голову – соболью шапку. И, совершив все это, посадили перед закатом солнца старого Чеха на высокий костер, на покрытые шитыми покрывалами бревна, в тенистой роще, под сенью старых, развесистых лип и дубов, у перекрестка трех дорог, где всегда погребали умерших. Затем принесли мед, ароматные травы и фрукты, принесли также хлеба ковригу, мясо и лук и положили пред ним; принесли и оружие – копье, черный щит и меч – и все положили с ним рядом. Зарезали курицу и петуха и бросили их на костер. Затем самый близкий по крови ему человек запалил сухое полено. Держа его в правой руке, повернувшись спиной, подошел он к костру и, пока костер не зажег, все держал левую руку свою за спиной. Когда же костер разгорелся, подходили все остальные и бросали в яркое пламя горящие головни.
Подул сильный ветер, костер затрещал, пламя высоко взметнулось, дым повалил столбом и окутал величавую фигуру мертвого Чеха, что в последний раз восседал перед своим племенем. Вокруг раздавались стенания, плач, звучали погребальные песни.
Костер потух. Тогда собрали кости и пепел, положили их в урну и вместе с оружием Чеха и его украшеньями опустили в могилу. А над могилой насыпали холм, высокий курган. Когда же в сумерках возвращались чехи с погребенья из темнеющей рощи, подбирали они с земли камни, ветви и листья, и каждый, не оборачиваясь, бросал их через голову.
Часто люди навещали потом тот курган; плакали, преклоняли колена и благословляли своего воеводу. А имя старого Чеха передавалось из поколения в поколение.
