Настоящий очерк был бы не полным, если бы я не коснулся, в сознательно беглых и сжатых словах, самого ужасного детища октябрьского переворота, вскормленного и вспоенного в чекистских застенках кровью многих тысяч человеческих жизней.
Переживши последние четыре года, мы перестали вздрагивать при слове «террор», а цифры его жертв уже только механически укладываются в нашем сознании…
Террор не ушел еще из жизни нашей страны, но он тоже принял «организованные формы». Он укрылся за десятки «входящих» и «исходящих», за резолюции, приговоры и ордера.
Подвал для расстрелов еще не разрушен. Палач не отставлен, но он сидит теперь и терпеливо дожидается «ордера», при котором следует приговор к смерти.
Тогда он спокойно принимается за свое дело: формальности все соблюдены…
Он ведет свою жертву к подвал и там убивает ее из Кольта выстрелом в затылок.
Из Кольта потому, что это револьвер крупного калибра. В затылок потому, что такой выстрел разворачивает голову и делает невозможным опознание жертвы.
После этого труп передают в ведение «Заведующего учетом тел» для дальнейшего следования. Новый «ордер», новые «исполнители» и круг чекистских «операций» замыкается.
Палач уходит на отдых, приведя в порядок «оправдательные документы» и унося с собой последнее имущество своей жертвы. А там, вдали от подвала, в ожидании нового «ордера», он предается радостям жизни, которые щедро сыплются на него сверху за трудную и ответственную работу…
Работа эта, по-видимому, не легка. Ибо даже чекистские палачи иногда не выдерживают. Сходят с ума. Тогда на место выбывшего появляется сейчас же новый «исполнитель». Работа карающего аппарата не останавливается ни на минуту.
Только на «ордере» появляется другая фамилия, и курок револьвера поднимает другая рука…
——
Таков коммунистический застенок! Во всей деятельности Ч. К. больше всего поражает сочетание приобретенного уже внешнего лоска с никем еще не превзойденной бездной мерзости и цинизма!
Здесь не говорят и не помышляют о гласности, о беспристрастности и человечности, ибо коммунистическая охранка, по мысли ее творцов была, есть и будет только органом расправы с «классовыми врагами» большевистской партии. Здесь нет «моральных» и «аморальных» методов репрессии, ибо все хорошо и все «морально», что укрепляет и охраняет господство.
Надо только «не производить лишнего шума», надо только «чисто» работать. Этот «секрет» В. Ч. К. постигла в совершенстве.
И если бы какая-нибудь любопытствующая делегация «коминтерна» посетила «учреждения» В. Ч. К., она была бы приятно поражена научными «диаграммами» следственных кабинетов, образцовой тишиной «Внутренней тюрьмы» и прочими культурными подробностями быта В. Ч. К. Ни криков, ни истязаний, ни крови, — ничего напоминающего пресловутое «варварство большевиков», измышленное «контрреволюционерами» из «социал-предателей».
И уехала бы «делегация», полная внутренним удовлетворением, с твердой решимостью трубить по всем Европам о том, что в советской России есть «закон», есть «гуманитарность», есть «справедливость»!
В могильной тишине «Внутренней тюрьмы» никто бы не шепнул этим «знатным иностранцам», что тут же за стеной старые испытанные социалисты решаются от всей этой «гуманности» на смерть и по шестнадцати суток выдерживают мучительные голодовки на глазах равнодушного, видавшего виды коммунистического начальства…
Июнь 1921. г. Москва, Лубянка.
Внутр. тюрьма В. Ч. К.
Очевидец.