А в это время тот, на кого готовилась вся эта грандиозная государственная облава, деловито расстанавливал бойцов и осматривал склад оружия в арсенале.
Правительственный арсенал Харперс-Ферри представлял собою ряд зданий, окруженных со всех сторон высокой каменной стеной. Когда-то арсенал служил не только для хранения оружия, но и для изготовления его. К главному складу примыкала старая литейная, где некогда лили пушки. Там еще до сих пор оставались плавильная печь, ковши, разные инструменты для формовки, а также металлические и деревянные модели пушек.
В складе хранились запасы огнестрельного оружия, военные повозки и несколько чугунных, бронзовых и стальных орудий для сухопутной артиллерии и флота.
Браун сам обшарил весь склад сверху донизу, но нашел только немного ружейных патронов. Картечи и ядер не было. Даже маленькая пушка, которая стояла во дворе арсенала, не могла быть пущена в дело. Убедившись, что боевых припасов в арсенале нет, Джон Браун переменился в лице. Это был удар, которого он не ожидал.
Правда, арсенал удалось взять без единого выстрела, заложники тоже не оказали никакого сопротивления, но жители Харперс-Ферри оправились от утренней растерянности, вызвали отряд милиции из Чарльстоуна и теперь со всех сторон оцепили арсенал, явно обнаруживая намерение перестрелять всех, засевших в этом здании.
Все это было бы пустяком, если бы Кук привел с собой хоть один отряд негров. Но Кук, отправившийся на мэрилендскую сторону, словно в воду канул. От Оуэна из Кеннеди-Фарм тоже не было вестей. Каги, стоявший на мосту со своим одиноким крохотным отрядом, прислал гонца. Он советовал Брауну атаковать осаждавших и бежать с отрядом в горы. Он напоминал капитану первоначальный его план, рассказанный Дугласу. Никто не мог бы упрекнуть Каги в недостатке храбрости, но он уже начинал терять надежду на приход негров.
Однако теперь и этот план было не так легко выполнить. Две убитые лошади лежали во дворе у крепких дубовых ворот арсенала. Оглобли нагруженных подвод поднялись вверх, как руки, умоляющие о помощи. Небо было объято заревом — горело подожженное кем-то здание станции. Добровольцы из плантаторских сынков бесновались снаружи, проклиная аболиционистов и грозя поджечь весь арсенал.
Рядом с главным складом был пожарный сарай. Почти все бойцы Брауна собрались в этом помещении. Здесь были самые толстые стены и самые маленькие, похожие на бойницы, окна.
В дымном сумраке с трудом можно было различить сваленные посредине ручные пожарные насосы, тачки с кирками и веревками, трубы — всю гордость добровольной пожарной дружины города Харперс-Ферри.
Двумя самыми большими пожарными машинами капитан Браун распорядился забаррикадировать на всякий случай ворота, выходившие на улицу. Люди устроились в оконных нишах. Затворы щелкали непрерывно. У бойцов были напряженные лица. Приходилось дорожить патронами, но все же капитан приказал открыть усиленный огонь: надо было создать впечатление, что бойцов не меньше сотни. Между тем «сыны Виргинии» сыпали пулями, как градом. Большинство пуль отскакивало от толстых стен, но некоторые все-таки находили своих жертв. Коппок, судорожно сжав маленький рот, перевязывал себе обрывком рубахи окровавленную левую руку.
Двое раненых белых лежали у задней стены сарая. Один из них был тот самый молодой часовой в форменной каскетке, которого бойцы захватили на Потомакском мосту. Брауновцы рассказали ему, за что они сражаются.
— Дайте и мне ружье, — сказал тогда юноша, которого звали Берни. — Я белый, меня не продают, но плантаторы отнимают нашу землю. Того и гляди, сделают всех нас рабами. Я за то, чтобы бить плантаторов.
Оливер дал ему ружье, и Берни принялся спокойно и методически пристреливаться. Меткость его удивила даже очень хорошо стрелявших брауновцев. Берни «снял» трех или четырех наиболее беснующихся врагов, но шальная пуля пробила окно и вонзилась ему в грудь.
— Вот чорт, не везет, — сказал он спокойно.
Ватсон перевязал рану Берни. Он заставил Оливера щипать корпию, но Оливер нервничал: ему хотелось драться, а не перевязывать раненых.
Немного погодя из строя выбыли еще два негра, в том числе Лири. Его уложили в углу пожарного сарая. Чтобы раненому было мягче лежать, капитан подложил под него свой плащ, и теперь расхаживал в одной легкой куртке. Через плечо у него висела блестящая сабля Георга Вашингтона.
Лицо Джона Брауна, серьезное, просветленное, выражало энергию и какую-то радостную решимость. Запах пороха, шум выстрелов пробудили в нем старый боевой дух; ноздри его раздувались, свинцовая грива свисала на лоб. Он нетерпеливо мял бороду и шагал от одного бойца к другому, выглядывая в окна и ежеминутно рискуя быть подстреленным.
— Капитан, что вы делаете? Капитан, поберегите себя! — восклицали то Андерсон, то Стевенс. — Вас убьют, капитан!
— Не волнуйтесь, друзья мои, пули не трогают тех, кто бьется за правое дело, — говорил, усмехаясь, Браун.
Бойцы переводили взгляд на своих раненых и вздыхали: капитана ничто не могло переубедить.
— Нам недолго осталось ждать. Набат поднял негров на всех окрестных плантациях. Они придут к нам, и мы вместе ударим на врага, — твердил беспрестанно Браун.
Не обращая внимания на пули, летавшие вокруг его головы. Джон Браун пересек двор и направился к караульному помещению. Сейчас в маленьком домике находились заложники, взятые ночью людьми капитана. Сюда выстрелы долетали глуше. У двери на карауле стоял «Наполеон».
Джон Браун вошел в караулку и огляделся. На скамьях и стульях сидело и лежало самое пестрое общество, какое ему когда-либо приходилось видеть. Были тут люди в длинных ночных рубахах, с лысинами, повязанными теплой фланелью, и джентльмены в синих вечерних фраках с золотыми цепочками, выглядывавшими из-под жилетов. Вся эта компания жаловалась, сыпала проклятиями и брезгливо сторонилась негров, забегавших в караулку погреться или взять винтовку. При входе Брауна наступила тишина. Все взгляды обратились к нему. Еле слышный шепот пронесся по комнате: «Старый Браун… Браун из Осоатоми…» О, все отлично знали, кто такой Браун Осоатомский! Со времени канзасской войны они охотились за Брауном.
И вот теперь он здесь, перед ними!
Внезапно в караулке поднялся невообразимый шум. Цилиндры и фланелевые колпаки, халаты и фраки — все это подступило к капитацу, кричало и размахивало кулаками.
— Есть! — рычали цилиндры и колпаки. — Дайте нам, чорт возьми, поесть!
— Что вы с нами делаете? — вторили им халаты и фраки. — Как вы смеете держать нас в этой конуре?!
— Ваши аболиционисты, сэр, просто бандиты. Если вы хотите уморить нас голодом, скажите нам это прямо! — завизжал старикашка в вязаном белье, с абсолютно голой головой.
На него зашикали:
— Тс… Мистер Олстэд, вы погубите нас всех…
Капитан поднял руку. Наступила тишина.
— Мне очень жаль, джентльмены, — сказал он спокойно, — но тут ничего не поделаешь. Мои люди не ели целые сутки.
Из сорока пленных он быстро и почти не глядя отобрал пятнадцать человек, в том числе Вашингтона, Олстэда и нескольких служащих оружейного завода.
— Пожалуйте за мной, — сказал он им.
— Что вы собираетесь с нами делать? — визгливо закричал Олстэд.
Не отвечая, Браун провел их в машинную и жестом указал на место у задней стены:
— Теперь, когда вы переведены сюда, ваши родные там, снаружи, наверное, постесняются так палить в нас. Это послужит нам хорошим прикрытием. Да и вы здесь под защитой моих бойцов будете в большей безопасности. Я попрошу вас, джентльмены, написать вашим друзьям и родным, чтоб они прислали в качестве выкупа за вас своих невольников. Я возвращу вам свободу, как только негры явятся сюда.
Потом, обращаясь к Вашингтону:
— Вас, сэр, мне пришлось взять потому, что вы непременно пришли бы на помощь губернатору Виргинии и помешали бы мне. Кроме того, имя ваше, как моего пленника, произведет известное впечатление на местных жителей.
Вашингтон молчал, презрительно выпятив нижнюю губу: он не желал разговаривать с этим «старым конокрадом», опоясанным саблей его знаменитого предка.
Один из пленных выглянул в окно и начал подавать отчаянные знаки осаждающим.
— Не стреляйте, — жалобно кричал он, — вы убьете своих! Мы все сидим здесь. Ради самого неба, прекратите огонь!
Но «добровольцы» не обращали никакого внимания на его крики, они во что бы то ни стало хотели захватить проклятых янки. Кроме того, они жаждали пустить в ход оружие, висевшее много лет без дела в их домах. Теперь из всех окон, направленных на арсенал, торчали дула винтовок.
Браун подозвал к себе Вила Томпсона: необходимо добиться хотя бы временного перемирия. Пусть Томпсон возьмет кого-нибудь из пленных и отправится к осаждающим для переговоров.
Вил повиновался и, слегка приоткрыв ворота, выскользнул на улицу. Но едва успел он показаться за воротами, как раздался торжествующий вопль врагов. Десятки людей набросились на парламентера, смяли его, связали и потащили к зданию гостиницы. Наконец-то, один из этих ненавистных янки в их руках!
Племянник городского мэра, Харри Хэнтер, и плантатор Чемберс первыми ворвались в гостиницу и приставили револьверы к голове Томпсона. Трактирщица набросилась на них: она не хочет, чтоб ей портили кровью ее ковры, пусть джентльмены выбирают другое место для расправы! Тогда они вытащили свою жертву во двор. Томпсон был очень бледен.
— Вы отнимаете у меня жизнь, но восемьдесят миллионов подымутся, чтобы отомстить за меня, — сказал он своим палачам. — Помните, рабы будут освобождены во что бы то ни стало!
Два джентльмена зажали ему рот и выпустили в него дюжину пуль. Потом они стащили Томпсона на мост и спихнули его безжизненное тело в воду. Толпа виргинцев восторженно галдела, и долго еще слышали бойцы в арсенале победные крики врагов.
— Вот ваша этика, джентльмены, — горько усмехнувшись, сказал Браун заложникам. — По-видимому, честная игра вам незнакома.
Вашингтона передернуло, но он ничего не мог возразить этому старику: его сограждане, действительно, вели себя, как бандиты.
Браун нервно шагал взад и вперед, мял бороду, что-то бормотал про себя. Надо выиграть время! Во что бы то ни стало надо продержаться до ночи! С наступлением темноты придут негры. Наверное, они только и ждут ночи, чтобы прийти…
— Ватсон и вы, Стевенс, возьмите белый флаг и постарайтесь договориться, чтобы они хоть временно прекратили огонь…
— Но, отец, ведь они забрали Томпсона, заберут и нас…
Задумчивое лицо Ватсона обернулось к отцу. Легкое облако грусти лежало на этом лице.
— В качестве прикрытия захватите двух заложников, — сказал Браун. — Ведь не посмеют же они стрелять по белому флагу и по своим!
Но они посмели. Когда на открытой площадке перед арсеналом появились четверо с белым флагом, раздался такой залп, что со стен посыпалась штукатурка. Острая боль пронизывает Ватсона, — его бедро раздроблено пулями. Рядом с ним падает Стевенс и белый, залитый кровью флаг.
— Надо их прикончить, — кричат где-то над ними. Но Ватсон собирает силы и ползет назад, к караулке арсенала, и за ним, по грязной дорожке, стелется кровавый след.
Двое заложников спешат удрать. В качестве трофея они тащат с собой раненого Стевенса. Стевенс почти не подает признаков жизни. Лучший ученик Джона Брауна и лучший его командир лежит без сознания. Три порции свинца засели в его ребрах. Он не слышит над собой зверски радостных криков, ему все равно, что трясут, и теребят, и перетаскивают с места на место его тело и, наконец, бросают, как тюфяк, на полу гостиницы.
До караулки всего несколько шагов, но Ватсону кажется, что много десятков миль осталось ползти по этой желтой намокшей глине. Пули шлепают вокруг него, бедро пылает нестерпимым огнем, а он все ползет и ползет.
Из пожарного сарая напряженно следят за ним. «Наполеон» и Оливер крепко держат за руки Брауна. Капитан вырывается, он хочет идти к своему сыну, он должен спасти его, принести его сюда. Плоть от его плоти умирает на его глазах, а он не может ничем помочь! Но бойцы горячо уговаривают его. Что будет с ними, если его убьют? Капитан не имеет права рисковать своей жизнью. На его ответственности жизнь всех его бойцов, он не смеет бросать их…
— Я принесу его сюда, — говорит Лимен, самый юный из учеников Брауна. Он пришел в Кеннеди-Фарм прямо со школьной скамьи Спрингделя.
Лимен ложится на живот и так, плашмя, проползает в ворота. В сумерках враги не замечают его. Он благополучно доползает до Ватсона. Теперь ему нужно встать, чтоб помочь сыну капитана.
Лимен приподнимает Ватсона и приподнимается сам. Этого достаточно, чтобы его заметили. В стане врагов кто-то пронзительно свистит. Несколько пуль впиваются в Лимена. Он падает и вместе с ним падает добитый Ватсон.
Весь вечер по двум недвижимым телам палят практикующиеся в стрельбе новички.
— Они хотят обойти нас с фланга, — сказал наблюдавший сверху в слуховое окно «Наполеон», — я вижу, как они передвигаются цепью мимо здания банка.
— Плохо дело, ребята, — заметил Тид, вставляя новый патрон в магазин, — им ничего не стоит взорвать нас на воздух вместе со всем арсеналом.
Приближалась ночь. Бойцы устали и были голодны.
В сарае становилось темно. Холод проникал в разбитые стекла. Снаружи наступила тишина. Казалось, враг чего-то выжидает, к чему-то готовится. Бойцы предпочли бы выстрелы — тишина действовала им на нервы.
— Я не понимаю, чего медлит капитан, — раздраженно заговорил Андерсон. — Нужно решаться на что-нибудь. Иначе из нас сделают котлеты.
— Вы же знаете, к нам должны прийти на помощь негры. Отец говорит, что с минуты на минуту сюда явится большой отряд восставших невольников, — отозвался Оливер, — он говорит…
Но ему не пришлось докончить. За его плечами стоял отец. Джон Браун наклонился к уху «Наполеона».
— Ватсон был прав, — сказал он хрипло. Мы попали в ловушку. Нет ни картечи, ни ядер, патронов хватит не надолго. На Кука и Оуэна, по-видимому, мало надежды. Теперь нужно думать о людях.
Он жестом подозвал к себе бойцов:
— Необходимо прорваться к мосту и немедленно бежать в горы, — сказал он. — Мы окружены со всех сторон. Негры придут к нам, когда мы будем в горах.
Он перевел дух.
— Возьмем с собой только самое необходимое оружие. В живых остался один мул. Мы построимся так, чтобы повозку с оружием поставить в середину. «Наполеон», вам поручается авангард. Я и Оливер пойдем с правого крыла. Коппока, Берни и прочих раненых поместим в центр. Заложников придется оставить здесь. Входить в переговоры о них бесцельно. Нас решили уничтожить любой ценой.
Он прислушался. На улице беспорядочно и восторженно кричали.
Оливер выглянул из окна:
— Опять беснуются. Повернулись к вашингтонской дороге и что-то орут…
— К вашингтонской дороге? — переспросил «Наполеон». — Уж не ждут ли они подкрепления? Были слухи о федеральных войсках в сорока милях отсюда…
«Наполеон» направился наверх, на свой наблюдательный пост. Остальные тем временем выкатили из пожарного сарая во двор повозку и бросали в нее ружья, револьверы, пачки патронов — все, что можно было увезти на одной лошади. Запрягли уцелевшего Рыжего. Мул дрожал и косился на ворота. Перед уходом негры позаботились о том, чтобы хорошенько запереть пленников: иначе те могли бы воспользоваться моментом и напасть с тыла.
— Капитан, оружие собрано, — доложил Андерсон.
— По местам! — скомандовал Браун. — Ружья наизготовку! Без команды не стрелять. Откройте ворота!
Оливер и «Наполеон» откатили в сторону пожарные машины, загораживавшие ворота, и отодвинули железный засов. У всех бойцов были напряженные лица — все понимали серьезность минуты. Раненые старались стоять без посторонней помощи. Глаза Оливера, не отрываясь, следили за отцом, стоявшим рядом с Коплендом. Лицо Брауна было озабочено. Он держал палец на спуске карабина, плечи его были подняты.
Скрипя на петлях, распахнулись ворота арсенала, и сразу навстречу бойцам завыли, зарычали бешеные голоса «сынов Виргинии»:
— Вот они! Бей их!
— Попались, голубчики!
— Долой аболиционистов! Бей негров!
— Подпустите их на сто ярдов, — командовал ясный голос Брауна. — Пли!
Почти одновременно с обеих сторон раздался залп. Тихая зеленая улочка наполнилась дымом, лязгом, стонами. Бился в оглоблях и вставал на дыбы раненый Рыжий. Повозка с оружием опрокинулась, и на мостовую посыпались ружья и револьверы. Все перемешалось, Красные лица с выпученными глазами ревели во всю мочь:
— Долой аболиционистов! Долой!
Пошли в ход штыки и сабли. Дерущиеся сошлись лицом к лицу, они скользили и падали среди разбросанного оружия, кровавых луж, поваленных заборов. Бойцы Брауна оттеснили своих противников в дальний конец улицы, к стене городского сада.
— Они бегут, — закричал вдруг Оливер. — Друзья, путь свободен! — Подняв высоко над головой ружье, он ринулся вперед. На минуту перед бойцами мелькнуло его тонкое, юношеское тело. Но грянул одинокий выстрел, и Оливер, беспорядочно взмахнув руками, упал ничком. Бойцы на минуту смешались. Джон Браун мгновенно подскочил к сыну и подхватил его на руки:
— Мальчик мой!
Эпизод обороны арсенала. Джон Браун и умирающий Оливер. (Рисунок из книги Редпаса).
Но предаваться отчаянию было не время. Капитан крикнул бойцам:
— Не останавливаться! Я сам понесу его… — Он легко взвалил на плечи безжизненное тело Оливера.
— Вперед, люди! Пробьемся к мосту.
Бойцы устремились вслед за бегущими в беспорядке виргинцами. Мост был уже совсем близко, уже слышно было, как шумит река. Уже бежали навстречу им, размахивая руками и крича что-го, Каги с товарищами.
Казалось, еще несколько шагов, и маленький отряд спасен. Но в это мгновение впереди произошла какая-то заминка. Бойцы услыхали восторженный рев врагов, и сейчас же из-за поворота показались синие мундиры солдат.
— Моряки! — в ужасе закричал Андерсон. — Мы пропали!
— Назад, — раздался холодный голос Брауна. — Это ловушка. За мной, друзья, в арсенал!
Он повернул обратно, придерживая на плече тело Оливера. За ним последовал весь отряд. Вдогонку бойцам неслись выстрелы и крики, но они не отвечали. Они стремились теперь к арсеналу, как к единственному убежищу, и только когда захлопнулись за ними обитые железом ворота, бойцы смогли оглядеться и пересчитать оставшихся в живых. Трое остались лежать там, на улице, и еще трое погибли в реке. Среди них был Каги, спокойный, умный Каги, бессменный секретарь капитана и верный его помощник.
Когда на мосту появились моряки, Каги устремился со своими людьми к железнодорожной насыпи: он хотел перейти в брод Шенандоа. Но на другом берегу уже стояли виргинцы, торжествующие, пляшущие, словно толпа людоедов перед пиршеством. Пули, как дождь, падали в воду. Каги снова повернул в реку и пытался идти по воде. Там, немного ниже по реке, были скалы, в которых можно было укрыться. Только бы добраться до них. Но в эту пору Шенандоа была мутна и омутиста. Каги оступился и начал тонуть. Лири бросился ему на помощь, но шальная пуля уложила его.
Каги утонул тихо, без борьбы и криков, медленно погружаясь в глубину.
Последним был мулат Копленд. Один из добровольцев подстерег его за обрывом у реки и напал на него с ножом. Копленд поднял было винтовку, но ему трудно было двигаться в намокшей одежде, и вскоре он оказался пленником виргинца.
На берегу вопили: «Линчевать его! Линчевать!» Когда победитель притащил свою темнокожую добычу, все уже связывали платки, чтобы сделать петлю и повесить мулата. И только прибывший полисмен спас его от линчевания. Он сказал, что жизнь мулата священна, ибо принадлежит верховному суду Соединенных штатов.
В арсенале теперь оставалось одиннадцать бойцов. У всех были бледные, но спокойные лица. Тид утирал рукой кровь и грязь со щеки. Джон Браун все еще не расставался со своей драгоценной ношей. Он бродил по двору, ища удобного места. Наконец, он выбрал уголок у стены, под большой магнолией. Туда он положил Оливера. Юноша открыл мутные глаза и увидел над собой блестящие, славно лакированные, листья.
— Папа, мы победили, правда? Мы в горах?
Отец склонился над ним:
— Да, да, Оливер. Спи, мой мальчик…
Он отвернулся и вытер платком влажный лоб.
— Капитан, федеральные войска уже у ворот, — подошел Хезлет. — Я думаю, придется сдаться…
— Мы не можем сдаться, — устало возразил Браун. — Наших негров ждет линчевание, да и нас не помилуют. Нужно думать о людях, Хезлет.
— А заложники, — напомнил Хезлет. — Мы еще можем их ценой купить себе свободу.
Джон Браун покачал головой.
— Дело зашло слишком далеко, — сказал он. — Моряки скорее согласятся пожертвовать несколькими здешними плантаторами, чем выпустить из рук нас. Впрочем, можно попытаться.
За стеной раздались звуки горна. Стрельба прекратилась. «Наполеон», выглянув, сообщил, что солдаты составили ружья в козлы и как будто собираются расположиться лагерем. Вдруг он сказал:
— Капитан, сюда идет офицер с белым флагом. Мне кажется, это — парламентер.
Джон Браун подошел к окну и выглянул наружу.
— Что вам угодно, сэр?
— Я бы хотел говорить с вашим командиром, — донесся высокий тенорок офицера. У него было круглое лицо с небольшой курчавой бородкой. Разговаривая, он нервно поправлял пелерину своей шинели.
— Вы говорите именно с командиром первого американского аболиционистского отряда. Мое имя — Джон Браун.
— Я явился сюда по поручению полковника Роберта Ли, командующего войсками Соединенных штатов в этом округе, — прокричал офицер. — Полковник предлагает вам сдаться. Вы окружены со всех сторон. У вас нет другого выхода.
Джон Браун быстро набросал несколько слов на клочке бумаги.
«Сообщаю вам мои условия. Мы берем наших пленных и вместе с ними переходим Потомакский мост, после чего отпускаем их на свободу. Только тогда мы сможем вести переговоры о захваченной нами государственной собственности.
Джон Браун. 18 октября 1859».
Парламентер быстро вернулся с ответным письмом полковника:
«Полковник Ли, главная квартира. Харперс-Ферри. 18 октября 1859.
Полковник Ли, командующий войсками Соединенных штатов, посланный президентом США для подавления восстания в этом округе, требует сдачи лиц, находящихся в здании арсенала. Если они сдадутся без сопротивления и выдадут захваченное имущество, они будут в безопасности ожидать распоряжений президента. Полковник Ли со всей откровенностью предупреждает их, что бегство невозможно — весь арсенал окружен войсками. И если его вынудят прибегнуть к силе, он не отвечает за последствия.
Р. Ли, полковник, командующий войсками С. Ш.».
Джон Браун прочел письмо. Лицо его осталось невозмутимым.
— Я сдамся, если полковник даст моим людям, здоровым и раненым, уйти в горы, сказал он, явственно произнося каждое слово. — Кроме себя, в обмен за моих людей я предлагаю всех взятых мною заложников.
— Это невозможно! — Офицер весь скривился. — Полковник требует безусловной сдачи всех бунтовщиков.
Вместо ответа Джон Браун поднял револьвер и выстрелил в воздух.
— Предупреждаю вас: на рассвете мы начнем атаку, — визгливо закричал офицер и, не выдержав парламентерской вежливости, погрозил кулаком. — Мы разгромим ваше проклятое гнездо!