В начале XIX столетия на первое место в Америке выдвинулся вопрос, которому суждено было стать самым острым и жгучим в течение последующего полувека. Это был вопрос о взаимоотношениях северных и южных штатов, в первую очередь вопрос о рабовладении.
«Юг и Север — это было как бы столкновение средних веков с новыми временами, — пишет журналист и путешественник Вильям Диксон. — Средние века и новое время не могли мирно ужиться вместе, каждая сторона хотела главенствовать в великой республике; с одной стороны — рыцарство с его славой и пороками, а с другой — демократия со своими надеждами и запасом сил».
«По одну сторону стояли южные штаты, населенные людьми воинственными и надменными, представителями привилегий, людьми, у которых понятия о правах рождения и власти были развиты в высшей степени.
По другую сторону находились северные штаты, населенные опытными купцами, искушенными промышленниками, представителями гения предприимчивости; здесь добродетелями признавались честолюбие и успех. На Юге жил человек, не привыкший к труду, со своим томным видом, с утонченными вкусами и традициями. На Севере — ремесленник, ум которого был полон мыслей и рука не нуждалась в поддержке».
«Праздношатающийся путешественник из Старого света чувствовал себя как дома в помещичьих домах Юга. Дома были хорошо построены, мебель в них отличалась богатством, стол и вино были превосходны, книги, газеты, музыка — те же, что и в Европе. Путешественник находил множество лошадей и прислуги, обширные земли, прекрасные леса, много дичи. Тут он мог поохотиться, там — половить рыбу. Почти все молодые женщины прекрасно ездили верхом, танцевали, пели. Мужчины отличались отвагой, силой, надменностью. То, что казалось неблаговидным, удалялось с глаз иностранца или выставлялось в комическом и живописном свете. Он слышал, как шутя говорили о рабовладении, и шел на плантацию, как на комическое представление. Хозяева вызывали черного Сэма и заставляли его петь и ломаться. После кругового обхода пуншевой чаши, пока негры пели и прыгали, путешественник отправлялся домой, приятно смущенный, вынося убеждение, что черный человек даже любит свои цепи.
Усадьба южного плантатора. (Позднейшая фотография.)
Бездельнику в северных штатах немногое пришлось бы по вкусу. Дома не так обширны и великолепны, как на Юге, климат гораздо холоднее и удовольствий гораздо меньше. У мужчин все внимание обращено на дела, они не занимаются ни охотой, ни рыбной ловлей, ни танцами и едва ли о чем-нибудь говорят, кроме своих фабрик, копей, дорог, рыболовных предприятий; они всегда торопятся, заняты, поглощены делом, как будто на их руках весь мир и они боятся его уронить. Женщины также заняты делами, после завтрака тотчас же отправляются в школу, садятся за письменный стол или за швейную машину. Они начитаны, знакомы с последними течениями в литературе и науке и привыкли свои познания немедленно обращать на пользу другим».
Однако первые годы нового столетия протекли в относительном мире между «средними веками» и «новым временем».
«Крепкая» власть, установленная в Америке, была совершенно по сердцу и капиталистам Севера и плантаторам Юга. Она охраняла их социальные привилегии и не допускала «чернь» вмешиваться в управление страной.
В 1776 году в Союзе было тринадцать штатов с населением свыше двух с половиной миллионов человек.
К 1800 году Союз состоял уже из шестнадцати штатов — восьми южных рабовладельческих и восьми северных, где рабство было уничтожено. Население Севера и Юга распределялось почти поровну — около двух с половиной миллионов в каждой части. Но сорок процентов населения на Юге составляли бесправные негры. Поэтому в палате депутатов на свободные штаты приходилось пятьдесят семь представителей, а на рабовладельческие сорок девять. В сенате же силы уравновешивались — там на шестнадцать южан было шестнадцать северян. Система выборов в сенат была такова, что независимо от числа избирателей каждый штат выдвигал двух представителей.
В продолжение европейских войн торговля на море, общие интересы сбыта объединяли северные и южные штаты. Промышленность Юга в первые годы нового столетия еще не слишком отставала от Севера. Кроме того, в центральном правительстве еще преобладали крупные виргинские землевладельцы. Поэтому начало XIX века — время сравнительно мирного сожительства Юга с Севером.
Но мир не мог длиться долго: пропасть, разделявшая Север и Юг, была слишком велика, слишком различны были экономические интересы обеих сторон.
Из Европы продолжали тысячами прибывать иммигранты. Прибрежная полоса была уже вся заселена, поэтому новоприбывшие начинали продвигаться в глубь страны.
Помещики-южане хищнической эксплуатацией истощали свои земли на Юге. Им нужны были новые земли под плантации, и они также двинулись на поиски свободных территорий.
В движении на Запад помещики, которых сопровождали толпы черных невольников, столкнулись с свободными, сильными людьми, привыкшими жить трудами своих рук. Встреча двух миров неизбежно должна была окончиться решительным взрывом. Поводов для столкновений было очень много. Довольно было искры, чтобы вспыхнуло пламя взаимной ненависти. И такой искрой явился вопрос о рабстве. Он стал формулой борьбы, которая за полстолетия приняла всемирно-исторический размах.
В конце XVIII и начале XIX века рабовладение еще не было ни особенностью политической системы, ни отличительным признаком южных штатов. Казалось, наоборот, что рабство доживает свои последние дни, что оно постепенно отмирает.
В северных штатах оно было отменено в 1777–1804 годах. На юге США рабство, казалось, также приходило к концу.
Труд невольников становился все менее выгодным для плантаторов. Лучшие земли были истощены. За исключением Южной Каролины и Георгии, где были рисовые плантации, успешно обрабатываемые неграми, подневольный труд не окупался. На хлопковых плантациях ручная очистка хлопка обходилась слишком дорого, и невольник не оправдывал даже тех затрат, которые на него производились. В конце XVIII века цены на невольников сильно упали: взрослый, сильный негр стоил около ста долларов. Вскоре на Юге появились люди, которые публично и в печати высказывались за постепенную отмену рабства. Конечно, при этом умалчивалось об экономических причинах, а приводились доводы высокоморального порядка.
В 1793 году квакер из Коннектикута, Уайтни, изобрел хлопкоочистительную машину. До этого один негр мог очистить в день не больше одного фунта хлопка; после изобретения и усовершенствования машины даже неопытная негритянка могла очистить больше ста фунтов в день. Отношение к рабству резко изменилось.
В этот период в Англии происходил бурный переворот в текстильной промышленности и смежных с нею областях.
Текстильные центры Англии Манчестер и Ливерпуль молниеносно росли. На английских фабриках работали десятки тысяч рабочих. Англия становилась страной дешевой бумажной ткани.
Но промышленный подъем в Англии был возможен только благодаря хлопководству в южных штатах Америки. Юг сделался почти единственным поставщиком хлопка для Англии. В 1781 году в Англию было вывезено всего 13 тысяч кип хлопка, а в 1820 году — 572 тысячи кип.
В короткое время хлопок почти вытесняет с плантаций рис, сахар и табак. За семь лет разведение хлопка увеличилось во сто раз, и хлопок сделался подлинным золотом Юга. От урожая хлопка в Америке зависели судьбы английской биржи. Отныне триста тысяч плантаторов Юга строили свое благосостояние на хлопке.
К. Маркс в статьях о гражданской войне в Америке говорит, что монополия южных штатов в снабжении Европы хлопком создавалась не особыми естественными, а особыми социально-историческими условиями. Пригодные для хлопка климат и почва существуют и в других странах, как, например, в Индии. Но нигде не сохранилось в таком виде и таких размерах рабство, как это было в южных штатах. Расцвет и богатство Юга основывалось на невольничьем труде, и только бесчеловечная эксплуатация негров позволяла выбрасывать на рынок такое огромное количество дешевого сырья.
Южные порты Чарльстоун и Нью-Орлеан процветали. Тысячи кораблей, груженных хлопком, шли в порты Старого света, и в Америку широкой струей текло золото из Европы.
«Под влиянием этой внезапно хлынувшей волны богатства, основанного преимущественно на подневольном труде, отношение Юга к рабовладению радикально изменилось, — пишет один американский историк. — Между 1808 и 1820 годами представители южан согласились на ряд законов, ограничивающих торговлю невольниками. После того, как хлопок стал диктатором, цена на рабов быстро поднялась, давно заброшенные земли вновь стали обрабатываться, хлопководство быстро распространялось по югу и юго-западу».
В 1825 году стоимость взрослого негра колебалась между двумя и тремя тысячами долларов. Некоторые штаты, как, например, Виргиния и Мэриленд, занялись «рабоводством», то есть выращиванием негров-рабов для того, чтобы поставлять их в хлопководческие штаты.
Невольничье судно. (Современный схематический рисунок.)
Разумеется, теперь уже никто не говорил об уничтожении рабства. Простая петиция филадельфийского общества борьбы с рабством подняла в палате представителей целую бурю, хотя в этой петиции говорилось лишь о том, чтобы конгресс подумал, какими мерами приостановить дальнейшее развитие рабства.
Представители штатов, расположенных южнее Потомака, поспешили заявить по этому поводу, что для Юга рабство гораздо важнее самого Союза. Это заявление сделалось лозунгом крайней рабовладельческой партии.
Вопрос о новых территориях и невольниках отныне решал судьбу крупных помещиков-землевладельцев. Поэтому так нетерпимо относились южане к малейшей попытке добиться уничтожения или даже смягчения законов о рабстве. Но чем больше растет экономическое могущество южан-хлопководов, тем тревожней и неустойчивей становится их политическое положение.
Маркс писал:
«Все растущее злоупотребление Союзом со стороны рабовладельцев, действовавших в союзе с северной демократической партией, является, так сказать, общей формулой истории Соединенных Штатов с начала текущего столетия. Последовательные компромиссные меры знаменуют последовательные этапы превращения Союза в раба рабовладельцев. Каждый из этих компромиссов означает новый захват со стороны Юга и новую уступку со стороны Севера. В то же время ни одна из последовательных побед Юга не была одержана без горячей борьбы с враждебной ему силой на Севере, которая выступала под именами различных партий, с различными лозунгами и под различными знаменами. Если положительный и окончательный результат каждого отдельного спора говорил в пользу Юга, то внимательный наблюдатель исторических событий не мог не заметить, что каждое новое продвижение рабовладельцев является шагом на пути к их окончательному поражению»[2].
На Севере в этот период шло быстрыми темпами развитие крупной машинной текстильной и металлургической промышленности. Успехи промышленности определялись в большой степени прогрессом техники. Механический ткацкий станок, введенный Лоуэллем на своих фабриках в 1814 году, сильно способствовал усовершенствованию текстильной промышленности. Введение паровой машины и освещение угольным газом вызвали спрос на каменный уголь. Появились механическая молотилка, жатвенная машина.
Но особенный расцвет промышленности на Севере наступил с развитием средств передвижения. Сооружение в 1825 году канала Ири, соединявшего озеро Ири с реками Гудзоном и Миссисипи, Атлантическим океаном и Великими озерами, сделало Нью Йорк самым крупным портом США. Вслед за этим целой сетью искусственных каналов покрылась Пенсильвания.
В тридцатых годах строительство железных дорог произвело целую революцию. Железные дороги дали мощный толчок колонизации Запада, облегчили переселенцам продвижение в глубь страны, к обширным свободным западным территориям. Обосновавшиеся за Аллеганскими горами переселенцы открыли движение на Дальний Запад, к Тихому океану. Долина реки Огайо стала одним из основных путей колонизации Запада, наряду с северным путем, через Гудзон, и южным, в обход Аппалачских гор. Заселение Запада началось еще до постройки железных дорог и пароходов. С покупкой в 1803 году у Франции Луизианы, которую Наполеон получил от Испании, для переселенцев стали доступными обширные плодородные земли в бассейне Миссисипи.
Пакетбот на Миссисипи.
Первыми поселенцами Запада были фермеры, они «расчищали» путь следующим за ними плантаторам. И те другие искали новых земель. Но плантаторы жаждали новых территорий, пригодных под хлопковые плантации, фермеры же бежали на Запад от налогов, от притеснительных законов Востока. Клич «Westward ho!» — «На Запад!» — сделался лозунгом всех недовольных и разочарованных «свободным» Востоком. В необъятных прериях Запада каждый фермер чувствовал себя хозяином своей судьбы; он не боялся ни чиновников, ни законов, ни податей, ни тюрем. В то же время растущий капитализм Востока переживал кризисы, и каждый кризис, каждая промышленная депрессия отправляла на Запад свежую волну охотников за счастьем.
Объявление транспортной компании, рекламирующей средства сообщения с Западом. (50-е годы.)
В годы промышленного подъема Америки усиливалась иммиграция из Европы. Иммигранты стремились устроиться на новых свободных землях и тоже отправлялись на Запад.
Богатые плантаторы и просто спекулянты приобретали тысячи акров плодородной западной земли. Вначале правительство даже не продавало мелких участков, так что покупать новые земли могли только обеспеченные люди. Таким образом, поток малоимущих переселенцев задерживался и оседал в промышленных городах Востока, увеличивая собой армию труда. Но едва разразился первый кризис, буржуазия сама спешно принялась избавляться от голодного и угрожающего ей люда. Было создано несколько комитетов помощи переселенцам. Земля стала продаваться небольшими участками и по удешевленной цене.
Крытые брезентом фургоны потянулись по дорогам. Из фургона выглядывали обветренные лица женщин и детей. Впереди шагал отец семейства, рослый, бородатый человек в высоких сапогах и широкополой шляпе. За фургоном плелись привязанные корова и овцы.
«Американцы, бесспорно, из всех народов самый непоседливый, — пишет очевидец этого движения. — Между Балтиморой и Филадельфией более тысячи повозок, заваленных огромным грузом, тянулись с другой стороны Аллеганских гор к Западу. Число пешеходов и лошадей отвечало числу повозок и может дать понятие о ходе таких переселений на пространстве более трехсот миль. Едущие с востока Соединенных штатов часто оставляют своих лошадей в Питтсбурге и спускаются по реке Огайо, тогда как с запада на восток приезжают в дилижансах.
Дорога на запад у гостиницы в Балтиморе. Начало XIX в. (Современный акварельный рисунок из собр. Историч. общества в Мэриленде.)
Женщины часто едут верхом, в рединготах, с зонтиками, вместе с детьми своими и таким образом делают по четыреста миль».
Период колонизации в истории Северной Америки так и называется «движением на Запад».
Переселенцы на Запад. (С картины Б. Уэгса.)
Газеты были полны самых заманчивых сведений о Западе, железные дороги тратили огромные суммы на рекламу, побуждавшую людей стремиться на Запад и селиться там. Все были охвачены каким-то безумием — бежать в свободные, цветущие, вольные степи.
Поток переселенцев — рабочих и фермеров — столкнулся с параллельным потоком помещиков-плантаторов. Плантаторы захватывали лучшие участки земли и теснили крестьян все дальше и дальше. Там, где плантатор ставил пограничную черту, доступ фермеру был закрыт.
Фермер отвечал на это непримиримой враждой. Самым уязвимым местом плантаторов было рабовладение. И в тех северо-западных штатах, где у власти стояла мелкая фермерская буржуазия, рабовладение было запрещено.
На Западе создавались все новые и новые штаты. При создании каждого нового штата возникал вопрос, каким должен быть этот штат — свободным или рабовладельческим.
Для того чтобы сохранить значение, иметь возможность влиять на политику Соединенных штатов, вожди рабовладельческого Юга должны были добиваться введения рабства и в новых штатах. Таким образом, вопрос о власти непосредственно упирался в вопрос о сохранении или уничтожении рабства. Именно вокруг этого вопроса и разгорелась борьба, в которой одним из вождей партии, добивавшейся отмены рабства, был Джон Браун.