Первый проявил себя, как изобретатель, Сергей. Он, можно сказать, родился изобретателем. С самых малых лет начал он все ковырять и переделывать. И, разумеется, не набедокурить он хотел, а сделать все лучше, чем оно есть на самом деле.
Мать его умерла рано, он не помнит ее даже, а отец пятью годами попозже вслед за матерью на кладбище пошел. Так Сергей очутился на руках бабушки.
Бабка добрая, жить с нею можно, только редко-редко оттреплет за вихор внука. И Сергей чувствовал ее доброту, старался отплатить бабке тоже добром.
Вот, видит он, мучается бабушка с очками. Она слеповата, без очков ей и минуты не пробыть. А очки разваливаются. Одно стеклышко не держится никак. Бабушка то и дело приклеивает его разжеванным хлебом, заливает воском. Стеклышко держится день, другой и опять выпадает.
— Ах, вот горе-то, беда мне с этими очками! Какие хорошие очки были, годов двадцать я их носила, и вот, на тебе, разваливаются. Что же мне теперь делать? Очков таких даже в самой Москве не сыскать.
Сергей видит и слышит все. И вот он решает выручить бабушку из беды. Улучив минутку, когда она положила очки, а сама вышла к соседям, он берет очки и молоток. От отца остались кое-какие инструментишки. Он хоть был мастер выдувальщик халяв стекольных, но любил еще слесарить. Починить замок, вставить дно в ведро и получить за это четвертак — разлюбезное для него дело. Теперь все его напильники, молотки, зубила перешли в распоряжение сына.
Сергей подходит к столику. Он смотрит внимательно на очки и говорит:
— Ага! Знаю, в чем тут дело. Ободина разогнулась. Так это мне сделать — плюнуть-растереть. Я сейчас так их поремонтирую, не узнать будет, точно новые станут.
Начался ремонт. Сергей сопит от усилий, вставляет стекло, кладет очки на маленькую наковальню и — трах молотком! Стеклышко разлетелось вдребезги.
Сергей и рот разинул от неожиданности.
Вот те на! До него, нельзя притронуться молотком, такое оно хрупкое.
Бабушка, увидев, во что превратились ее очки после ремонта, просто взвыла:
— Ах, разбойник, убил! Убил, без глаз оставил, чтоб тебе, дураку, руки поотсохли!
— Бабушка, я, честное слово, не виноват.
Стеклышко это уже было… гнилое. Я чуть пальцами до него дотронулся, оно и развалилось.
— Ты до чего бы ни дотронулся, все разваливается. Бросил бы ты меня мучить!
— Бабушка, перестань! Я тебе новые очки сделаю, вот увидишь. И не такие будут, а в сто раз лучше.
Сергей, действительно, пытался соорудить очки, но из этого ничего не вышло. И бабушке пришлось смотреть в очки с одним стеклышком. Тот же глаз, которому недоставало стеклышка, она щурила. От этого у ней вид стал такой хитрый, что соседи стали поговаривать:
— Ах, и хитра эта старуха Алена! Ишь, как глаз щурит, словно сова!
Сергей был неравнодушен и к кухне. Ему очень хотелось знать, как это варится каша, щи, лапша. Один раз он увидел, что бабушка засыпает в один чугунок пшено, а в другой зелень.
— Это что, бабушка, будет? — спрашивает он.
— Каша и щи.
«Удивительно, — думает Сергей, — почему это из пшена бывает каша, а из капусты и моркови щи? А что, ежели бы смешать все вместе, тогда бы что получилось?»
И он засыпал в щи пшена, а в кашу влил щей.
Как ни добра была старуха, а тут трепку ему задала отличную.
Всех его мелких таких штук не пересчитать. Расскажем только о том, как он первую машину сделал.
Это было уже тогда, когда он в школу второй год ходил и книжки читал почем попало. Любимые его книжки были об изобретениях и изобретателях. Раз по десять перечитывал он, как Элиас Гоу швейную машину устроил, Стефенсон — паровоз, Эдисон — граммофон и другие штуки. И он давал себе слово, что жив не будет, а машину какую-нибудь устроит. Конечно, сразу нельзя даже придумать, какая машина интересней, но со временем, дай только срок, он все придумает. Разинут тогда ребята все рты от удивления.
— Вот так, Сергей! Мы думали, вроде чудачка он, а вот, поди ж ты, штуки какие отмачивает.
Раз вечером читал он книжку о том, как профессор Попов радио-телеграф изобрел, и поклялся себе что-нибудь подобное устроить. Бабушка укладывалась спать на лежанке. Она зиму и лето на лежанке спала. Клопов там в лежанке этой развелось — уйма! Бабушка не успела улечься, как досужий молодой клопик цапнул ее за бок.
— Ах, ты, разбойная твоя морда! — ругается старуха, почесывая бок.
— Ты на кого это ругаешься? — спрашивает ее Сергей.
— Да на клопов, на кого ж еще? Развелось иродов целые полки, не знаю, чем бы их выжить. Пробовала керосином, кипятком, а они опять, опять разводятся. В ножки бы тому человеку поклонилась, который меня спас бы от них.
Тут Сергея осенило:
— Бабушка, а хочешь, я устрою одну штуку, которая… которая… Ну, от которой всем клопам крышка.
— Это что ж такое? — недоверчиво спрашивает бабушка.
— Нет, ты только скажи, хочешь или не хочешь?
— Я хочу, но только ежели ты мне обольешь чем лежанку, мотулю сыграю.
— Нет, нет, лить ничего не буду.
— Ну, смотри…
Сергей целых два дня возился над устройством маленького ящика. Он забил в него сотни две маленьких гвоздей, приладил в средине два колесика, положил туда кусочек сахару и с нетерпением ожидал ночи. Когда бабушка заснула, он тихонько положил ей ящичек под бок и с замирающим сердцем следил за лежанкой. Старуха, знай, похрапывает. Час, другой проходит, ничего не слышно с лежанки, и Сергей тоже заснул…
Проснулся он от громких стонов бабушки. Она сидела на лежанке, охала на всю улицу и рассматривала ящичек, который каким-то образом очутился у ней на постели.
— Бабушка, что такое?
— Что ж ты, арестант, что ж ты это мне под бок подложил?
— Это… это машинка для клопов… Клопов молоть чтоб…
Старуха глаза вытаращила:
— Клопов?.. Молоть?..
— Ну да! Чего же ты удивляешься? Я тебе говорил же, что устрою одну штуку, вот и устроил. Ты вот смотри-ка, как тут ловко я устроил. Вот это лазейка для них. Сюда они ползут сахар жрать. Я сахару положил в середину. Так. Ну, а раз он туда залез, назад уж ему не выбраться. Потому тут вот у меня два колесика, они начинают вертеться, а там гвозди. Куда ему деваться? Некуда. А колесики в это время — хвать 1 И начинают молоть. И начинают молоть клопа. В порошок сотрут.
— Сам-то ты что мелешь языком, дурак? Ты погляди, как я бок ободрала об этот ящик.
— Бабушка, я хотел, чтоб они тебя не кусали.
Бабка только головой покачала:
— Что ж… Видно, уродился таким.