Каждое воскресенье было настоящим праздником для девочек. Этот день Александра Михайловна Горская всегда проводила с дочерьми. Все школьные и домашние дела устраивались так, чтобы на воскресенье не оставалось ничего и чтобы можно было беззаботно предаваться отдыху дома или устраивать далекие прогулки, которые сестры так любили.
Зимой они ходили на лыжах или все вместе отправлялись на каток. Мать охотно каталась на коньках и на лыжах. Женя тоже принимала участие в этих прогулках — она ездила на своих санях, к полозьям которых Рая приспосабливала в случае надобности лыжи. Летом Горские катались на лодке далеко по реке или ходили в лес за цветами и за грибами.
Этот первый весенний свободный день был особенно радостным. Завод, в учебном комбинате которого работала мать, дал ей дачу на лето, и сегодня должен был состояться осмотр дачи ее будущими жильцами.
Девочки были в восторге от предстоящей поездки. Рая и Лена поднялись с восходом солнца и в ожидании, когда проснется мать, направились во двор к своему любимцу Эдуарду. Они приготовили ему роскошное парадное одеяние для предстоящей прогулки. Им хотелось, чтобы их поросенок был похож на дорогих дрессированных свиней, которых они видели в цирке.
Прежде всего они нарисовали ему жженой пробкой красивые усы. Потом Рая принесла из дому небольшой черный клоунский цилиндр и с помощью резинки приспособила этот изысканный головной убор к голове поросенка.
Эдуард сразу принял франтоватый и задорный вид. Он стал похож на бравого молодца, который возвращается навеселе с шумного маскарада. Поросенок ничего не имел против этого и весело прыгал вокруг сестер, а девочки никак не могли наглядеться на своего любимца.
Позабавившись с Эдуардом, которого они решили обязательно выдрессировать так, чтобы и он мог выступать в цирке, сестры взялись за другие дела.
Лена побежала к своим голубям, а Рая, бессильная противостоять искушению, направилась к навесу, где стоял автомобиль профессора. Эдуард пошел за ней, и они вдвоем стали внимательно осматривать машину.
Рае ужасно хотелось сесть на шоферское место и хоть на миг дотронуться до руля. Она знала, что еще рано, что профессор еще спит и никто не узнает, если она хоть несколько минут побудет шофером. Ее останавливало только воспоминание о римских водяных часах, которыми она вчера так досадила профессору, — угрызения совести, как видно, были не чужды даже самому отчаянному из шоферов.
Однако угрызений совести хватило не надолго. Автомобиль слишком сильно привлекал Раю. Она в конце концов не устояла и уселась на шоферское место, а поросенка Эдуарда посадила сзади в качестве пассажира.
Поросенок вел себя так, будто давно привык ездить в автомобилях. Он спокойно улегся на мягком сиденье, примостился поудобнее и, очевидно утомленный экспериментами со своим парадным одеянием, сразу задремал склонив набок голову в блестящем клоунское цилиндре. Ему было мягко и тепло; он не сколько раз разнеженно хрюкнул и крепко уснул.
А Раю тем временем позвала к себе на помощь Лена. Ей надо было спешно приспособить новые дверцы к голубятнику. Старые были сломаны, и Лена боялась, что в голубятник заберутся кошки, которые давно уже жадно поглядывали на ее голубей.
Занятые работой в голубятнике, сестры даже не заметили, как из дому вышли профессор с женой. А те, видимо, торопились. Они бросили свои плащи на заднее сиденье машины, жена села рядом с профессором, и они уехали.
Завод тоже дал им дачу в новом поселке, и они ехали осматривать ее, так же как и Горские.
Вслед за ними выбежала Шура и предупредила сестер, что до поезда осталось двадцать минут и мать с Женей уже выходят. Сестры помчались домой, так и не вспомнив об Эдуарде.
* * *
От станции, на которую доставил Горских поезд, путь к даче лежал через лес. Лес был полон молодой зелени, первых цветов и весеннего птичьего пения.
Немного опьяневшие от свежего лесного воздуха, путешественницы присели отдохнуть на поляне, но вокруг было так много и таких хороших фиалок, что они, забыв об усталости, бросились их собирать.
Рая и Лена поспорили, кто скорее соберет лучший букет. Но они не успели кончить спора, так как неожиданно увидели в лесу автомобиль профессора. Профессор с женой тоже решили нарвать цветов. Они несколько задержались в пути: весенние пейзажи были слишком хороши, чтобы не полюбоваться ими, и к тому же сегодня что-то не ладилось в моторе. Профессору пришлось несколько раз останавливать машину, прислушиваясь к странным звукам, которые доносились неизвестно откуда.
Кранцев подозревал, что заедает карданный вал, и даже лазил под машину, чтобы посмотреть, что там повреждено. Самое удивительное было то, что звуки иной раз повторялись и тогда, когда автомобиль неподвижно стоял на месте, — это-то больше всего и сбивало профессора с толку. Однако видимых повреждений в машине обнаружить не удалось, а плащи, брошенные на заднее сиденье, конечно, никаких звуков издавать не могли.
Увидев автомобиль, Рая побледнела и остановилась как вкопанная.
— Лена, — сказала она, — ведь я забыла Эдуарда в машине! Он, наверное, и сейчас там…
И девочки с букетами в руках помчались вслед за автомобилем. Машина шла медленно, но нагнать ее сестрам все же было не под силу.
Но вот профессор опять остановил машину с намерением еще раз посмотреть, что, в конце концов, приключилось. Странные звуки не прекращались и смущали его.
Жена профессора взяла свой плащ, чтобы посидеть на траве.
— Что это? — удивилась она, увидев маленький черный клоунский цилиндр, высунувшийся из-под другого плаща.
Услышав незнакомые голоса, Эдуард, убаюканный качкой и сладко дремавший под плащами, проснулся, поднялся и недружелюбно посмотрел на чужих людей.
— Смотри, здесь поросенок! И какой смешной — с усами и в цилиндре! Так вот почему хрюкал твой автомобиль! — рассмеялась она.
— С усами, говоришь? — сердито обернулся профессор и невольно поднес руку к коротенькой седой щеточке над своей верхней губой.
Появление Эдуарда в машине он воспринял как явную и злую насмешку над своей особой.
— С усами! — повторил он еще более мрачно и, взяв несчастного Эдуарда за заднюю ногу, безжалостно выбросил его из машины.
Рая и Лена, подбежавшие тем временем к машине и притаившиеся в кустах, услышали дикий визг оскорбленного Эдуарда и увидели, как профессор, сердито размахивая руками, доказывал что-то от души хохотавшей жене. А ошарашенный поросенок что было духу мчался от них с поднятым хвостом.
Не ожидая, что будет дальше, сестры мигом схватили своего любимца и побежали к матери и сестрам, расположившимся на соседней поляне.
* * *
Дача Горским досталась прекрасная. Небольшой двухэтажный дом стоял в лесу. Он был окружен сиреневыми кустами, а на свежевскопанных грядках были уже посажены цветы. Горским принадлежал весь верхний этаж и большой балкон, на котором Рая сразу решила устроить себе лабораторию. Неподалеку от дома протекала река, там была и рыба, и лодки, и камыш, и хорошие места для купанья, — словом, все, что только можно было пожелать для хорошего отдыха.
Матери дача напомнила деревню, где Горские жили раньше. Тогда был еще жив муж Александры Михайловны — агроном Горский, а она учительствовала в сельской школе; Рая и Лена были еще маленькие, а Женя совсем крошкой. Когда заболел муж, Александра Михайловна перевезла его в город, а после его смерти не захотела возвращаться обратно и начала работать в школе неподалеку от тракторного завода.
Старшие девочки — Шура и Рая — хорошо помнили село, в котором жили до переезда в город, и частенько вспоминали тамошних друзей.
Особенно часто вспоминала Рая соседа и приятеля деда Богдана, с которым она бывало ходила на работу в поле или относила ему туда вместе с его старухой обед. Дед Богдан учил Раю пахать и боронить и рассказывал ей все, что знал сам о растениях и животных, о русско-японской войне и о многом прочем. С этим дедом Богданом была знакома и Лена, которая, возможно, именно ему была обязана своей любовью к природе.
Девочкам, с тех пор почти не выезжавшим из города, дача показалась раем. Сестры решили, что надо переехать сюда поскорее, не дожидаясь начала летних каникул. Они в один голос заявили, что им очень нравится ездите в школу на поезде и они согласны ради этого вставать даже не на час, а на целых два раньше.
Некоторые сомнения были только у Раи и Лены. Дача была бесспорно хороша, но их смущало то, что на даче они снова оказались рядом с профессором, занявшим первый этаж, причем его квартира, как и в городе, была под квартирой Горских.
Профессору это соседство нравилось еще меньше. Он был совершенно убежден, что ему вконец испортят отдых эти беспокойные, шумливые ребята со своими поросятами в цилиндрах и с усами. Кранцев хотел просить, чтобы ему дали другую дачу, но эта, как назло, очень понравилась его жене, и она тут же решила пригласить сюда на лето своего внука Валю. Профессору пришлось покориться.
Обратно на станцию Горские пошли другой дорогой. Они возвращались счастливые и утомленные. Шура и Рая несли корзины с фиалками. У матери на руках лежала сонная Женя, а Лена тащила упрямого Эдуарда, которому, очевидно, так понравилось ездить в автомобиле, что теперь он категорически отказался итти пешком и едва примирился с тем, что его понесли на руках.
Тяжело нагруженные путешественницы не заметили, как небо покрылось облаками и как повеяло прохладой. Вскоре поднялся ветер, над лесом нависла черная туча и пошел первый обильный весенний дождь.
Первые капли дождя упали на головы путешественниц, когда они шли через поле заводского совхоза — между лесом и станцией. На этом поле работали тракторы, заканчивавшие весеннюю вспашку.
Дождь полил сразу такой сильный, что Горские вымокли раньше, чем успели добежать до небольшого навеса у шоссе, очевидно оставшегося здесь от дорожных работ и бывшего единственным убежищем на километр вокруг.
А дождь перешел в ливень. Вокруг забурлили мутные быстрые потоки.
Мокрые и продрогшие сестры жались к матери и друг к другу и смотрели, как поле и шоссе у них на глазах превращалось в сплошное болото. Эдуард дрожал у ног своих хозяек, Женя хныкала.
Меньше всего обращала внимания на дождь Рая. Она с любопытством разглядывала тракторы. Во-первых, они были похожи на автомобили — одного этого было уже достаточно; а во-вторых, они продолжали работать, несмотря на дождь, и круг за кругом шли по полю вместе с прицепленными к ним плугами и боронами.
Присмотревшись к тракторам, когда они проходили мимо навеса, Рая заметила, что дождь все же мешает их работе и они идут совсем не так быстро, как казалось вначале. Правда, дождь мешал не самим тракторам, которые смело и ровно двигались вместе с плугом, глубоко врезавшимся в мокрую землю. Дождь мешал боронам, которые волочились вслед за плугами. Грязь налипала на зубьях борон, скоплялась там, и бороны шли поверху, уже не разрыхляя земли. Из-за этого трактористам приходилось останавливаться, слезать с машины, поднимать руками отяжалевшие бороны и счищать с них грязь.
Грязь на боронах поразила Раю. Так точно когда-то поднимал и очищал борону ее приятель дед Богдан. Но дед Богдан пахал на своей буланой кобыле Маришке, и ничего удивительного не было, что он останавливался через каждую сотню шагов, ругался, встряхивал борону, понукал Маришку и снова двигался дальше.
Но здесь работали большие, сильные машины, которые так нравились Рае. И они тоже должны были останавливаться. Их сила пропадала даром, они двигались медленнее, работали меньше и хуже из-за этой прилипавшей грязи.
И так как Рая была изобретательницей, у нее в голове сразу появилась мысль: «А что, если бы сделать такую машину, чтобы бороны очищались сами, без помощи тракториста?»
Как это можно сделать, Рая не представляла себе, но мысль о машине так понравилась ей, что она поспешила поделиться ею с матерью и сестрами.
— Знаешь, мама, я бы хотела сделать машину для очистки борон на ходу, чтобы не надо было останавливать тракторов. Ты представляешь, как это ускорило бы работу? Я уже об этом когда-то думала, еще когда мы пахали с дедом Богданом.
Однако мать не слишком доброжелательно относилась к изобретательским склонностям Раи. Во-первых, она не верила в них; во-вторых, считала, что изобретательство требует не только способностей, но и очень основательных знаний, — словом, что это серьезное и трудное дело, доступное только взрослым, а никак не детям. Детям же, по ее мнению, оно могло только вредить в учебе и вселить в них самомнение, которое помешает им в жизни. Позиция в этом отношении была у матери твердая, и это часто было причиной долгих и горячих споров между Раей и Александрой Михайловной.
Вот почему мать сначала рассмеялась, поздравив Раю с новой идеей, но тут же оборвала смех и сказала достаточно холодно:
— Оставь это, Раечка. Подожди, вырастешь, будешь инженером, тогда и сделаешь.
Рая смолчала. Она хорошо знала этот холодный, несколько утомленный тон матери. Он действовал на Раю больше, чем любые аргументы, которыми время от времени Александра Михайловна пыталась убедить дочку в том, что та стоит на неправильном пути.
Машина для очистки борон, так близко промелькнувшая перед мысленным взором Раи, сразу отдалилась и безнадежно расплылась. Однако сдаваться Рая не хотела.
— Разве обязательно надо быть взрослым, чтобы что-либо изобрести? — сказала она упрямо. — Томас Альва Эдисон начал работать над своими первыми изобретениями, когда ему еще не было семнадцати лет.
— Ты ссылаешься на великих людей? — отозвалась мать. — Так вспомни, что великий драматург Шекспир написал свою первую удачную пьесу, когда ему было тридцать лет.
Мать преподавала литературу, и примеры из этой области казались ей наиболее убедительными, даже если речь шла об изобретательстве.
— А великий реалист Бальзак написал свой первый роман тоже в тридцатилетием возрасте, — решила добить Раю мать.
Но и этот пример тоже слабо воздействовал на дочку, которая никак не могла похвастать близким знакомством с великим реалистом.
— Генри Форд, — горячо сказала Рая, — в восемнадцать лет уже работал в механической мастерской и думал над своим автомобилем. И к тому же ни Эдисон, ни Форд инженерами никогда не были.
— Ну, нашла кого сравнивать — автомобильного фабриканта с великим писателем! — протянула мать.
Тут спор прервала Лена.
— Дождь уже кончился, — крикнула она, — мы опоздаем на поезд. Побежали!
Подхватив Женю, Эдуарда и корзинки с фиалками, путешественницы пустились к станции. Вопрос об изобретательстве Раи остался открытым.