Бетонное дело понравилось Марусину больше всех других работ. Оно казалось ему самым интересным из всех, и он завидовал умению и знаниям бетонщиков.
Они брали мелко размолотый серый порошок — цемент, смешивали его с песком и щебнем или гравием на широком деревянном помосте. Получалась жидкая масса, которую они продолжали перемешивать лопатами, пока она не делалась ровной и одинаковой, как густая каша.
Эту кашу они накладывали в разрезанные пополам бочонки — окорёнки, торопливо несли наверх, на леса, и там укладывали в заранее приготовленные плотниками деревянные формы, внутри которых чернели сплетенные и связанные железные прутья. Деревянные формы назывались опалубкой и служили для укладки будущих колонн, балок, стен и перекрытий. А железное плетенье называлось арматурой и было скелетом будущих сооружений.
И вот бетонщики укладывали в опалубку бетон и плотно его утрамбовывали. Он тесно охватывал железный скелет и тут же начинал густеть и крепнуть, пока не превращался в единое тело — цельное, плотное и гладкое, как камень, высеченный из одной скалы.
Так в Туапсе делали тогда самый современный из строительных материалов нашего века — железобетон, соединявший в себе достоинства железа и камня, не горевший в огне, долговечный, покорный воле строителей в жидком виде и удивительно стойкий, когда затвердеет.
Приготовляли его самым примитивным, ручным способом. Однако быстро твердевший бетон подгонял людей, и бетонщики работали скорее всех других строителей и делали самые прочные сооружения.
Марусин, подносивший цемент, гравий и песок к помосту, где перемешивали бетон, и таскавший на леса окорёнки с бетонной кашей, часами приглядывался к тому, как работали бетонщики, и, забывая о ласково плескавшемся море, не уходил с постройки, даже когда бывал свободен.
Особенно любил Марусин смотреть, как снимали опалубку с готового железобетона и сооружения представали перед ним во всей своей красоте, стройности и легкости, недоступной никакому другому материалу.
Ни в чем другом не сказывалась так власть строителей. Кирпич и любой другой камень казались по сравнению с железобетоном тяжелыми и неуклюжими. Они никогда не могли дать таких смелых и строгих архитектурных форм.
Работа бетонщиков тогда была гораздо трудней, чем сейчас, так как никаких машин еще не было и все делалось руками. Но Марусин умел находить в ней радость и, по своему обычаю, старался делать ее быстро и хорошо.
Работа эта и тогда требовала от людей точности, быстроты и аккуратности. Как раз этими качествами обладал бывший чапаевец. Он пришелся ко двору у бетонщиков и наконец нашел специальность себе по душе.
Вместе со своими новыми товарищами Марусин закончил работу в порту, потом строил мосты и наконец перешел на строительство электрической станции.
Там наших бетонщиков ожидала заграничная новинка — машина для приготовления бетона, бетономешалка. Она была похожа на большую грушу на колесах, снабженную электрическим мотором и несколькими ручками.
Бетонщикам она вначале не понравилась. Но потом, когда студент-строитель, приехавший на практику, хитро подмигнув собравшимся строителям, пустил эту машину в ход, все невольно залюбовались ее работой.
Цемент, щебень и песок не надо было перемешивать лопатами. Достаточно было высыпать их в ковш, ходивший верх и вниз позади бетономешалки. Ковш поднимался и высыпал свое содержимое в короб, куда уже лилась вода из водопровода. Потом короб открывался, и то, что было в нем, ссыпалось в отверстие груши, оказавшейся при ближайшем рассмотрении вращающимся барабаном.
Студент включал мотор, и груша начинала вращаться с глухим бормотанием. Через несколько минут она наклонялась и выбрасывала уже совершенно готовую и отлично перемешанную бетонную кашу.
Все вместе это называлось циклом работы бетономешалки. Через каждые десять-пятнадцать минут машина выпускала новую порцию готовой бетонной каши — замес. За это время самые лучшие бетонщики не смогли бы приготовить и половины количества бетона, которое давал один замес бетономешалки.
— Вот какая штука капитана Кука! Смотрите и завидуйте, товарищи строители! — говорил студент.
Бетонщики смотрели и завидовали людям, которым придется работать на этой машине. Им оставалось только перевозить бетон на леса, укладывать и трамбовать его там. Их работа ускорялась втрое, а то и вчетверо.
К большому сожалению Марусина, такая машина была на постройке только одна, и ему долго пришлось дожидаться случая познакомиться с ней поближе.
Зато довольно скоро он подружился с практикантом, показывавшим бетономешалку строителям. Случилось это в одно из воскресений, когда Марусин отправлялся на море ловить рыбу и купаться. Практикант, который был страстным рыболовом, попросился с ним.
Они уселись на молу с удочками в руках и разговорились. Марусину нравился этот немного чудаковатый парень, так хорошо умевший обращаться с бетономешалкой, а студента заинтересовал серьезный бетонщик с выправкой военного.
Сначала они только смеялись и болтали о пустяках, но потом незаметно перешли к бетону, которым были одинаково увлечены, и студент начал рассказ о жидком камне.
— Вот он, будущий бетон, — указал студент на цепь гор, спускающихся к морю. — Некоторые из них чуть не наполовину состоят из мергеля, породы, содержащей известняк и глину. Его залежи тянутся от Новороссийска до Сочи. Его достаточно обжечь и размолоть, чтобы получить тот самый портландский цемент, из которого вы делаете бетон. Запасы мергеля здесь огромные — их хватит, чтобы построить из железобетона тысячи новых городов, десятки тысяч мостов, заводов, портов, плотин и крепостей. И бетон будет хороший — ведь на этих мергелях работают новороссийские цементные заводы, а их цемент славится не только у нас.
Если бы я был председателем Новороссийского горсовета, — продолжал студент, — я бы отлил из бетона памятник скромному шотландскому каменщику Аспдину, изобретателю портландского цемента. Ведь сколько от него богатства пошло, а его мало даже помнят, как и многих других изобретателей.
Тут Марусин впервые узнал, как много веков и сколько человеческого труда и настойчивости понадобилось, чтобы получить тот замечательный жидкий камень, из которого он теперь строил здания, мосты и другие сооружения.
Уже несколько тысяч лет назад египтяне скрепляли камни своих огромных пирамид раствором извести и гипса, твердевшим на воздухе.
Римляне научились добавлять к этим веществам вулканический пепел и обожженную размолотую глину и получали таким путем растворы, твердевшие не только на воздухе, но и в воде.
С особым удовольствием студент рассказывал о жившем в прошлом веке парижском садовнике Монье, который считается изобретателем железобетона.
Этот садовник был коммерческим человеком. Он выращивал цветы на продажу и очень сердился всякий раз, когда лопались или разбивались горшки и кадки, в которых росли его цветы. Это был чистый убыток.
Чтобы сделать горшки более долговечными, Монье оплетал их металлической сеткой. Но от поливки цветов разводилась сырость. Проволока, из которой была сделана сетка, ржавела и выглядела очень некрасиво. Цветы никто не хотел покупать — опять получался убыток.
Тогда Монье решил скрыть ржавое железо от глаз покупателей и начал обмазывать сетки на горшках и кадках цементным раствором. Он был искренне удивлен, когда обнаружил, что проволочная сетка прочно спаялась с цементом и превратилась в новый, удивительный материал, который не ржавел, как железо, не гнил, как дерево, не трескался и не лопался, как обычные горшки. Горшки из нового материала служили дольше, чем железные, и сделали бессмертным имя предприимчивого садовника.
На этот материал Монье взял патент и, не смущаясь неудачами, начал делать трубы, плиты, бассейны для воды, которые скоро получили большую известность.
Студент рассказывал дальше, как начинали делать из железобетона лодки и отдельные части сооружений, как пробовали строить из него целые дома, а затем, убедившись в преимуществах этого материала, стали строить из него огромные здания, прекрасные мосты, мощные крепости и даже баржи, паромы и пловучие доки.
Он описывал, как быстро и хорошо делают на заводах в Америке огромные блоки из железобетона, отливают колонны, целые лестницы и другие части сооружений, а затем привозят их на строительство и собирают из них целые здания, наподобие того, как ребенок складывает домик из кубиков. Такие же заводы, предсказывал тогда студент, появятся и у нас, так как строить мы будем больше, чем Америка, и железобетон сделается самым распространенным материалом.
— Наше бетонное дело вечное, — говорил он. — Если мы будем хорошо работать, сооружения, построенные нами, простоят столетия. Много воды утечет, много людей умрет и народится, наступит коммунизм на всей земле, а наши сооружения останутся на месте, и по ним наши потомки будут судить о нашем времени, о том, как мы жили и работали.
И если будут наши постройки хороши, люди станут дивиться и скажут: «Вот-то мастера были в далеком двадцатом веке!»
Мы еще не знаем железобетон как следует и не умеем с ним работать, — сказал он в заключение. — Вот погодите, через несколько лет и мы начнем делать с этим материалом чудеса. Вслед за бетономешалками появятся десятки других машин, которые будут быстро и легко делать всю тяжелую работу. Жидкий бетон помчится по насосам, и новые города, заводы, поселки, плотины и крепости станут расти из него быстро, как грибы после дождя. Вот какая штука капитана Кука! — повторил свою поговорку практикант и улыбнулся Марусину, совсем забывшему о своей удочке и не поймавшему ни одной рыбы в продолжение всего рассказа о жидком камне.
Через несколько дней после этого разговора Марусин начал работать при бетономешалке. Машина шумела, грохотала, барабан ее мчался и спешил. Непривычным к такой быстрой работе бетонщикам было трудно угнаться за ней, но Марусина это не смущало. Он был одним из первых на укладке, и если бы и другие работали, как он, понадобилась бы еще одна бетономешалка, чтобы всем хватило дела.
Работалось ему легко. Гораздо легче, чем вечером, когда он усаживался за книжки о бетоне, какие удавалось достать в Туапсе.
В книгах было много трудного и непонятного. У Марусина не раз опускались руки, и он отчаивался понять написанные там мудреные вещи. Но он вспоминал слова Чапаева, которым старался следовать всю жизнь, брал себя в руки и шел за разъяснениями к своему приятелю практиканту или к другому знающему человеку.
Настойчивость, с которой Марусин взялся за бетонное дело, не пропала даром. Каждый месяц приносил ему все новые успехи. Через год он считался одним из лучших мастеров-бетонщиков и стал бригадиром. Ему поручали самую сложную работу, и его признали даже старики, гордившиеся тем, что строили двадцать пять лет назад первый в мире железобетонный маяк в Николаеве.
Но то, чего добился Марусин, уже не удовлетворяло его. Ему хотелось развернуться пошире и показать настоящую работу набольшем строительстве, где можно было бы применить все то, что он надумал для ускорения и улучшения бетонных работ. А в Туапсе такой возможности не было.