Лопухина
Когда Павел вступил на престол, ему пошел уже 43-ий год. Еще наследником, «изнемогая от досады в ожидании престола», он порицал все действия Екатерины и грозил со временем «высечь фаворитов». Последние 20 лет представляли глухую борьбу между пышным, любившим увеселения развратным старым двором и скромным молодым двором, т. е. борьбу между Петербургом и Гатчиною. Это была темная драма, окончившаяся полным расстройством умственных способностей Цесаревича… Этот великий князь с задатками доброго и рыцарского человека, впечатлительный и находчивый, превратился по восшествии на престол в резкого раздражительного хилого человека, от неуклюжей фигуры коего веяло чем то болезненным и недобрым; лицо его было бледно, некогда рыцарские манеры его стали странными, а взгляд его ничего не выражал, стал оловянный.
Чувствуя себя еще наследником постоянно под надзором екатерининских шпионов, он стал страшно подозрительным, а от крайней раздражительности весьма привередливым. Европейские дипломаты в своих донесениях говорили об «изумительной и противоречивой деятельности при дворе», и Павел был для них «мстительный гордый азиатский деспот в совсем необычайном состоянии ума и с характерными странностями».
Неожиданная свобода и право самостоятельного действия лишили его сознания его действий, и его приказания носили характер страшного непостоянства: то, что он только что приказал, он чрез час отменял, и в Париже хранится сатирическая гравюра с портретом Павла, дающего Суворову приказы, на которых написано: «Ordre-Contre ordre-Desordre». Эта гравюра лучше всего характеризует всё правление умственно несостоятельного. Павла.
Первый год его царствования, правда, отличался еще довольно разумными мерами и особенного внимания заслуживает его «Учреждение об Императорской фамилии», коим он упрочит свою династию на весьма долгое время вперед. Он точно также оказался великодушным по отношению к иноверцам, остзейскому краю, он возвратил ему его привилегии и в Дерпте основал университет.
Но все эти меры были плодом случайных впечатлений или внушений людей даровитых, которых он допускал еще к себе в первый год.
Вскоре однако всё это стадо меняться. Он стал бояться всякого внушения и оберегал свою власть и главное свою волю совершенно деспотически. Особенное опасение внушала ему его собственная жена и всякого, с кем она любезно заговаривала, он немилосердно прогонял со службы.
Так напр. вот что раз случилось с гр. Вельгорским. Граф состоял гоф-маршалом Императрицы и конечно должен был по долгу и по чести беседовать с ней. На одном придворном празднике он по обыкновению подошел к Марии Федоровне.
С раздражением Павел замечает своему старшему сыну Александру:
«Посмотри, этот опять ей наверное докладывает разные глупости!»
Великий князь подает знак Вельгорскому, В. удаляется от монархини и подходит к одному из столов, за которым играли в карты. Разгневанный Павел говорит своему сыну:
«Теперь он приблизился к нам, чтобы нас подслушать. Это ведь дерзость».
И он призывает Вельгорского к себе и спрашивает его! «Знаете ли Вы уже, граф, что Нарышкин назначен гофмаршалом Императрицы?»
А в другой раз в Павловске он положительно из-за пустяка, из-за вопроса о погоде прогоняет гр. Строганова, «считавшегося самым осторожным и находчивым человеком при тогдашнем дворе».
Павлу захотелось прогуляться, но Мария Федоровна замечает, что дождь пойдет и что поэтому лучше остаться во дворце.
Павел спрашивает Строганова, какого он мнения о погоде. Гр. Строганов со свойственной ему осторожностью выходит на двор и возвратившись заявляет, что небо покрыто облаками и что поэтому по всей вероятности можно рассчитывать на то, что дождь пойдет.
Гневу Павла не было пределов.
«Ага! — воскликнул он. — И вы только потому одного мнения с Императрицей, чтобы меня расстроить. Но мне надоело переносить подобную фальшь. Я вижу, граф, что мы не подходим более друг к другу. Вы меня никогда не хотите понимать. Впрочем, у Вас без сомнения есть дела в Петербурге, — и советую Вам немедленно поехать туда. Я надеюсь, что Вы на этот раз меня поняли». Строганов глубоко поклонился — и отказался впредь служить под управлением сумасшедшего монарха.
Что же касается управления государственными делами, то оно всё ушло в мелочи. Самыми важными государственными вопросами являлись для него вопросы о форме шляп, гренадерских шапок, о цвете перьев, о сапогах, кокардах, формах вообще и т. под. пустяках. Высокопоставленные сановники, заслуженные генералы немилосердно лишались всех своих званий, орденов и почестей, если показывались пред ним не в предписанной им форме. Даже иностранцев не миновала эта судьба.
Так прусский посланник Тауенцин осмелился явиться на придворном бале в форме не понравившейся Павлу, и должен был немедленно выехать из Петербурга.
Указами запрещалось народу носить круглые шапки, и полиция их срывала с головы всякого прохожего, или же приказывалось запрягать лошадей только по иностранному — и кто выезжал в русской упряжи, того полиция останавливала и перерезывала вожжи.
И эти все указы чрез день или два опять отменялись и приказывалось что-нибудь новое, опять столь же несообразное.
Одним словом, никто не находился в безопасности; всякий чувствовал, что ежеминутно без всякого основания и над ним может разразиться гроза. Даже его любимец Кутайсов, о котором речь впереди, должен был перетерпеть всю невзгоду сумасшедшего Павла.
По случаю коронации Павла, Кутайсов стал просить себе ордена Анны 2-й степени. Павел до того рассердился на своего слугу за то, что тот позволил себе по его мнению предписывать ему раздачу орденов, что он отколотил отчаянно своего камердинера и прогнал его. Только усиленным просьбам Нелидовой и Марии Федоровны удалось умиротворить разгневанного Павла.
И наконец в выборе своих фаворитов Павел показал себя вполне ненормальным. Всего у него был один фаворит, но и этот один вполне достоин царя, поднявшего его на самые высшие ступени государственного строя.
Этот фаворит был его камердинер и брадобрей из пленных турченков, получивший по крещении в православную веру имя Ивана Павловича Кутайсова.
Кутайсов был в 1770 г. мальчишкою взят в плен от турок и, как особенная редкость, подарен Великому князю Павлу, тогда еще тоже очень молодому человеку. Павел сделал его своим официантом, полюбил его настолько, что стал ему доверяться, но до восшествия наследника на престол, Кутайсов не играл никакой роли. — Екатерина и её клевреты отчасти виновны в возвышении этого татарченка. Как уже выше было упомянуто, он был сводником в связи Павла с Нелидовой.
Когда Павел стал самостоятельным самодержцем всея России, он открыто сделал его в благодарность за сводническое дело своим фаворитом, дав ему приказ ни с кем из посторонних людей не говорить и не болтать о его частной жизни. Кутайсов быстро пошел в ход. Его сделали егермейстером с чином генерал-лейтенанта, грудь его украшали всевозможные ордена, как русские так и иностранные, но внутреннего содержания он всё-таки не получил: он остался тем же пустым малым и сводником.
Значение его при дворе, однако, превзошло все пределы. Он один умел управлять монархом, он знал все его минутные вспышки, он умел их разгорячать и приостанавливать, смотря по тому, как это ему надо было. Павел не мог жить без него и не делал ни одного шага, не посоветовавшись заранее с своим бившим лакеем. Кутайсов управлял империей, и такие люди как Безбородко и Пален ухаживали за ним и поклонялись ему.
Но всё-таки ему этой власти было мало. Он чувствовал, что в лице Нелидовой и Марии Федоровны ему может быть положен противовес, он опасается их влияния в особенности потому, что они в дружбе сего противниками, братьями Куракиными. Безбородко, которому он особенно доверился, подстрекает его устранить Нелидову и свести монарха с новой более молодой и красивой любовницей. Любовницу они нашли.
Это была шестнадцатилетняя девочка некая Лопухина, необыкновенно красивая и в делах любви не безопытная девица, несмотря на её молодые годы. Отец этой девочки по обычаям того времени продал свою дочь этил мерзавцам за предстоящие почести и влияние. — Лопухины жили в Москве.
Под маловажным предлогом устраивают поездку Царя в Москву. Ему здесь устраивается великолепный прием.
Павел очарован и высказывает свою особенную признательность Кутайсову.
«Да, мне кажется». заключает он и восторге, что народ в Москве меня гораздо более любит, чем Петербургские жители.
Хитрый Кутайсов подхватывает эту мысль и заявляет, что в Петербурге потому его боятся, что всё доброе приписывают его жене, а все наказания ему лично.
«Так я, значит, нахожусь под властью этих женщин?! — воскликнул гневно Павел: — так я им покажу, каково их влияние!»
Слуга хорошо знал повелителя: дело устроено, теперь он открыто пойдет за всякой женщиной, которую ему покажут, и отношения Павла к его жене и любовнице отравлены ядом подозрения.
Вечером того же дня был дан придворный бал. Здесь ему представлена Анна Петровна Лопухина. Наивная и кокетливая красавица произвела на Павла подобающее впечатление — сенатор Лопухин переселяется с дочерью в Петербург.
Вскоре приверженцы Нелидовой и Императрицы почувствовали перемену положения дел. Вице-канцлер, князь Куракин, от слишком нежного обращения с ним Павла слег в постель, Нелидовой он приказал оставить дворец, а жену свою, которая написала Лопухиной грубое письмо, он тоже отколотит и приказал её смежную с его покоями спальню забить наглухо и задрапировать.
Анна Лопухина оказалась вполне достойной своего звания: в первые же ночи она довольно цинично стала просить Павла возвести её отца в графское достоинство.
«Почему?»
«А потому, что как то не подходит любовнице столь могущественного монарха быть простой дворянкой».
«Ты права, — заметил Павел. — Итак, ты хочешь быть графиней? Отныне, ты княжна».
На следующий день был издан указ о возведении сенатора Петра Лопухина в княжеское достоинство — за услуги, оказанные отечеству.