1
Июнь был жаркий. Солнце налило нещадно. Часть солдат отсиживалась в кафе, любители спорта играли в городки и футбол. Кое-кто в тени деревьев занимался чтением. Большинство же уходило в лес, где изо дня в день происходили оживленные споры о революции в России и о том, скоро ли Временное правительство пришлет приказ об отправке на родину.
Занятия в лагере почти совершенно прекратились. Многие офицеры, забросив военные дела, кутили в ресторанах и офицерском собрании. Высшее начальство без конца заседало в штабе под председательством генерала Лохвицкого. Придумывались способы вернуть солдат «на истинный путь» и снова бросить на фронт. Штаб часто слал телеграммы в Петроград, требуя инструкций для дальнейших действий и прося командировать во Францию полномочного представителя Временного правительства, который сумел бы убедить солдат в необходимости продолжать войну.
В одноэтажном каменном доме, недалеко от офицерского собрания, происходили заседания отрядного комитета. Присутствовали обычно только солдаты. Офицеры, избранные в комитет, на заседания не являлись.
Помнится, отрядный комитет обсуждал вопрос о немедленном возвращении всех русских солдат в Россию. Столкнулись две точки зрения. Председатель комитета Балтайс горячо доказывал, что мы не имеем права нарушать договор с союзниками, обязаны остаться во Франции и итти на фронт.
– В противном случае, – говорил он, – нас разоружат, как бунтовщиков, и все равно пошлют на передовые позиции рыть окопы.
Противоположную точку зрения отстаивал его заместитель Глоба:
– Договора с союзниками мы не подписывали, поэтому нечего нам и выполнять его. Солдаты не хотят воевать против таких же, как они, рабочих и крестьян Германии и Австро- Венгрии. Солдаты не хотят защищать интересы буржуазии, не желают поддерживать Временное правительство, состоящее из помещиков и капиталистов. Нам незачем воевать, нечего здесь защищать, у нас нет сейчас ничего. Нужно не просить Временное правительство о нашем возвращении в Россию, а требовать, и требовать настойчиво!
– Балтайс и его сторонники, – продолжал Глоба, – боятся того, что нас здесь обезоружат и отправят на фронт рыть окопы. Этого бояться нечего. Винтовки, залитые нашей кровью под Бремоном и Курси, мы не сдадим и вернемся с ними в Россию, где они еще пригодятся. Наши русские братья, погибшие во Франции, своей жизнью расплатились за эти винтовки, и отнять их у нас никто не имеет права.
Глоба предложил послать телеграммы Временному правительству, Совету рабочих и солдатских депутатов, французскому правительству и командующему фронтом с требованием о немедленном возвращении русских войск на родину.
За предложение Балтайса голосовали пять членов отрядного комитета, за предложение Глобы подняли руки семь человек. Телеграммы тут же были посланы в четыре адреса.
На следующий день все роты и команды были поставлены в известность о телеграммах. Члены комитета сообщили солдатам подробности заседания, происходившего накануне. Большинство солдат возмущалось поведением Балтайса и требовало замены его Глобой, хотя Глобу знали немногие: он был незадолго до этого выбран в отрядный комитет от первого особого полка и выступать перед солдатами ему еще не приходилось.
Время шло. Балтайс часто посещал генерала Лохвицкого и подолгу с ним беседовал. О чем они говорили – оставалось тайной. Иногда Балтайс рассказывал членам отрядного комитета о своих беседах с Лохвицким. Он сообщил, например, что Лохвицкий будто бы очень жалеет солдат и советует им одуматься, пока не поздно, что представитель русского командования во Франции, назначенный вместо генерала Палицына, генерал Занкевич собирается якобы принять самые суровые меры против вышедших из подчинения войск.
Возможно, Балтайс говорил правду, но ему уже мало верили, солдаты считали его генеральским приспешником.
А грозные тучи все больше сгущались над ля-Куртином, Офицеры все реже показывались в своих частях. Даже те, которые были присланы Временным правительством, так называемые «революционные офицеры», стали избегать встреч с солдатами.
Прошел июнь. Положение оставалось прежним. Большинство офицеров продолжало пьянствовать, высшие чины заседали и слали тревожные сигналы в Петроград.
Отрядный комитет никак не мог найти общий язык. Некоторые солдаты, чувствуя полное безвластие, стали вести себя недопустимо. Участились случаи краж из военных складов, которых в ля-Куртине было много. Начало кражам положили кое- кто из офицеров. Командиры, зная, в какой день стоят в карауле их любимчики и приверженцы, посылали в склад денщиков, и те тащили оттуда сукно, хром на сапоги и прочее. Крали также продукты и продавали их местному населению, которое в это время очень нуждалось.
Сознательные, честные солдаты боролись против этих безобразий и сдерживали многих.
* * *
Пятого пли шестого июля в ля-Куртин приехал из Петрограда представитель Временного правительства. В первые дни пребывания в лагере он совещался с генералом Лохвицким и другими высшими офицерами дивизии. На одном совещании присутствовал и Балтайс. Что было решено тогда, – солдаты и даже члены отрядного комитета не знали. Только спустя некоторое время представитель Временного правительства заехал в отрядный комитет и договорился о дне и часе общего собрания дивизии, на котором обещал сделать доклад о положении в России.
В тот же день отрядный комитет разослал извещения полковым и ротным комитетам. На общее собрание дивизии предлагалось явиться в полном вооружении под командой ротных командиров и начальников команд, а в случае отсутствия их – под командой председателей ротных комитетов, которым вменялось в обязанность подготовить людей к смотру и собранию по всем воинским правилам.
К назначенному часу вся дивизия была в сборе. Каждая рота, каждая команда в полном вооружении заняла свое место на плацу. Солдаты с нетерпением ждали представителя Временного правительства, от которого надеялись услышать много нового и радостного о жизни и событиях на далекой родной стороне.
Собрание было назначено на пять часов вечера, но время шло, а представитель не показывался. Солдаты начали возмущаться.
В половине седьмого из офицерского собрания вышло более сотни офицеров. Подойдя к своим частям, они заняли места в строю. Все были одеты в парадную форму. Почти у каждого на груди сверкали кресты и медали, полученные «за геройство» под Бремоном и Курси.
Около семи часов к войскам подъехал закрытый автомобиль, и из него вышли генерал Лохвицкий и долгожданный представитель. Полковник Дьяконов подал команду. Войска взяли винтовки на караул.
Здороваясь с дивизией, представитель Временного правительства, в сопровождении Лохвицкого и группы офицеров из штаба дивизии, прошел вдоль фронта. На вид представителю было лет пятьдесят. Он был выше среднего роста, очень тучный, лицо и голова чисто выбриты. Одет в черный фрак. В одной руке – фетровая шляпа, в другой – толстая трость с серебряным набалдашником, на которую он грузно опирался. Внешний вид представителя сразу же вызвал у солдат иронические реплики по его адресу.
На трибуне появился Балтайс. Он объявил, что представитель Временного правительства сделает сообщение о революции, о положении в России и на фронтах.
– Просим! Просим! – закричали со всех концов солдаты, громко хлопая в ладоши.
Представитель отдышался, вытер несколько раз носовым платком лицо и шею и тяжело поднялся на трибуну.
– Солдаты! – послышался наконец его голос.
Вся дивизия притихла, насторожилась.
– Разрешите передать вам горячий привет от нашего Временного правительства. Как представитель его, я могу сообщить вам, что до созыва Учредительного собрания, которое решит участь русского народа, мы будем продолжать войну против Германии до полной победы… Полученные мною сведения о том, что ваша боевая дивизия отказывается от продолжения войны, я считаю необоснованными. Уверен, что вы все, как один, преданы хозяину России – Временному правительству. Если же среди вас есть люди, внушающие вам неподчинение командованию, уговаривающие не итти на фронт, имейте в виду: это говорят изменники и предатели. Таких людей надо предавать военно-революционному суду… Солдаты, не верьте шпионам, которые сумели влезть в ваше доверие,- они ведут вас по ложной дороге, сбивая на то, чтобы вы требовали немедленной отправки в Россию… Путь в Россию теперь очень опасен: во всех морях шныряют германские подводные лодки, которые нападают на суда союзников. Временное правительство ценит и уважает вас и никогда не допустит того, чтобы храбрая и заслуженная дивизия была отправлена на дно морское. К тому же, должен вам сказать, в настоящее время в России ощущается большой недостаток продуктов, а здесь вы питаетесь хорошо… Я уверен, что не пройдет трех – четырех месяцев, – и мы будем встречать вас на родной земле, как победителей.
На этом представитель закончил свою речь. Офицеры, делавшие вид, что внимательно слушали оратора, долго и громко аплодировали ему. Хлопки заглушил шум тысяч солдатских голосов.
Начались споры и пререкания. Одни соглашались со словами оратора, другие – нет, и сразу трудно было понять, на какой стороне большинство.
Балтайс рьяно поддерживал представителя Временного правительства, но его речь впечатления не произвела.
После, выслушав нескольких ораторов, взял слово солдат первой роты первого полка Коваль. Он сказал, что представитель, несмотря на свое обещание, ни словом не сказал, как произошла февральская революция, как свергли царя, как образовалось Временное правительство. Из кого оно состоит? Кто такой Керенский и что он делает для русского народа? Почему Ленин против Временного правительства, за Советы рабочих и солдатских депутатов?
Короткая, простая речь Коваля, состоявшая почти из одних вопросов, действительно волновавших солдатскую массу, заставила всех насторожиться.
Так как желающих говорить больше не было, представитель выступил с заключительным словом.
– Солдаты, – сказал он, – я не хотел затягивать собрание в виду позднего времени, поэтому мало коснулся переворота…
– Сам виноват! – раздались крики. – Почему вместо пяти приехал в семь?
– Я думал, что вы уже осведомлены об этом, – оправдывался представитель. – На следующем собрании я расскажу вам о перевороте.
Люди из задних рядов постепенно начали уходить с плаца.
Представитель предложил проголосовать: кто подчиняется Временному правительству? Тысячи рук взметнулись вверх. Затем был поставлен вопрос: кто по приказу Временного правительства немедленно отправится на фронт? Не поднялось ни одной солдатской руки.
– Как это понимать? – спросил представитель.
– Как хочешь, так и понимай! – кричали солдаты. – Временному правительству подчиняемся, а на фронт не пойдем!
Надвигалась ночь. Солдаты стали уже большими группами покидать плац, и Балтайс поспешил закрыть собрание.
Приезжий из Петрограда прожил в ля-Куртине еще некоторое время и, не созвав второго собрания, куда-то исчез. Это еще больше возмутило солдат, и число недовольных политикой Временного правительства росло изо дня в день.
Вскоре был получен приказ генерала Занкевича – немедленно приступить к занятиям. Ротные командиры и начальники команд прочли приказ солдатам. Но, несмотря на уговоры и угрозы, люди не желали выполнять распоряжение Занкевича. Упорствовавших командиров, которые по старой привычке вели себя грубо, солдаты выводили из казарм и требовали больше не показываться.
* * *
Во второй половине июля в ля-Куртин приехал из Петрограда другой представитель Временного правительства по фамилии Рапп. Ко дню встречи с ним вся дивизия почистилась, привела в порядок амуницию и оружие. Солдаты постриглись и побрились, надели суконные брюки и гимнастерки, начистили сапоги.
В день смотра по сигналу горниста роты вышли на плац, отбивая чеканный шаг.
Офицеры в части не явились, за исключением командира минометчиков капитана Савицкого. Роты вышли под командой преимущественно председателей ротных комитетов. Мне, следовательно, пришлось командовать первой ротой второго полка.
Рапп оказался аккуратным и приехал на собрание в назначенный час. За несколько минут до него пришли офицеры во главе с генералом Лохвицким. Они построились возле трибуны.
Рапп, сопровождаемый генералом Занкевичем, принял рапорт Лохвицкого и, поздоровавшись с солдатами, прошел по фронту дивизии. Стройные ряды шестнадцати тысяч отборных рослых солдат представляли красивую картину. На плацу стояла мертвая тишина. Солдаты старались держать себя примерно. Большинство почему-то было уверено, что Рапп приехал специально для того, чтобы отправить войска в Россию.
Новый посланец Временного правительства был лет пятидесяти, с седеющими волосами и небольшой бородкой, высокого роста и очень худой. Одет был в поношенный серый костюм, на голове – кепка.
Не успел Рапп с трибуны сказать несколько фраз, как по солдатским рядам побежал легкий шумок разочарования. К удивлению своему солдаты услышали те же слова, что говорил им первый представитель.
– И если вы не хотите воевать на французском фронте,- заявил Рапп, – то это равносильно тому, что вы вообще не хотите драться против общего врага. Эго бунт, и с такими частями Временное правительство поступит как с изменниками родине, то есть обезоружит и пошлет на принудительные работы, как недостойных носить оружие и звание революционного солдата…
Солдаты молчали. Из шести выступавших только один Балтайс поддержал Раппа. Остальные пятеро требовали немедленной отправки в Россию.
Степан Коваль и на этот раз допытывался, почему докладчик не сказал солдатам, из кого состоит Временное правительство из помещиков и капиталистов или из рабочих и крестьян, почему он, Рапп, молчит о Ленине.
Когда говорил последний оратор, к трибуне подошел высокий красивый унтер-офицер и попросил слова. Это был Глоба. Он произнес большую речь, уничтожившую все доводы Раппа. Заканчивая свое выступление, Глоба сказал:
– Мы ждали закона о немедленном отобрании земли у помещиков и о передаче ее в безвозмездное пользование трудовому крестьянству. Мы ждали немедленного прекращения войны. Но Временное правительство продолжает вести царскую политику и проповедует войну до победного конца. Мы воевать не будем, мы не хотим защищать интересы помещиков и капиталистов и их правительство! Довольно проливать кровь в угоду капиталистам!
– Правильно! Правильно! – крпчалп тысячи солдат. На плацу загремело «ура».
Когда шум стих, Глоба внес такое предложение: «Обязать представителя Временного правительства добиться от французского правительства немедленной отправки русских войск на родину; поручить господину Раппу от имени всей дивизии заявить французскому правительству, что русские войска категорически отказываются итти на фронт, и заявить также, что оружие, залитое нашей кровью под Бремоном п Курси и окупленное смертью наших братьев в бою, мы не сдадим, а вернемся с ним в Россию».
Возгласы одобрения, аплодисменты, крики «ура» слились в продолжительный гул после того, как в напряженной тишине солдаты выслушали предложение Глобы.
Я был глубоко взволнован, и в первый момент у меня было горячее желание взойти на трибуну и бросить в лицо Раппу и офицерам: «Довольно издеваться над нами! Довольно считать нас серой скотиной!» Но, увидев, что Рапп снова поднялся на трибуну, я отказался от этой мысли, – мгновенно у меня зародился другой план действий.
– Господа солдаты! – послышался голос представителя, когда люди затихли. – Я уверен, что ни один человек не поверит словам, сказанным сейчас немецким шпионом, изменником родине и революции, уверен…
Я не выдержал и подал команду:
– Первая рота, смирно!
Рапп замолчал. Офицеры насторожились. Головы солдат всей дивизии повернулись в сторону первой роты.
– Напра-во! – продолжал я командовать. – Влево отделениями стройсь! На пле-чо! Равнение направо, шагом марш!..
Когда наша рота проходила с песней мимо трибуны, ошеломленные офицеры со злобой молча смотрели на нас. Солдаты, оставшиеся на месте, горячо хлопали в ладоши, подбрасывали вверх фуражки, крпчалп:
– Браво, браво! Молодцы!
Примеру первой роты последовала сначала вторая, потом третья п четвертая, за четвертой двинулась минометная команда, впереди которой ехал капитан Савицкий.
Через несколько минут на огромном плацу не осталось ни одного солдата.
На другой день во многих ротах состоялись собрания. Солдаты требовали отстранить Балтайса н вместо него утвердить председателем отрядного комитета Глобу, который всех поразил смелым выступлением против Временного правительства.
Рапп некоторое время оставался в лагере. Он устраивал собрания случайно встреченных солдат и уговаривал их раскаяться, пока не поздно. Люди вступали с ним в спор, настаивая на немедленной отправке домой.
Провалившись с обоими представителями Временного правительства, командование решило пойти на хитрость. Опираясь на подпрапорщиков, фельдфебелей и переодетых в солдатские шинели офицеров, приехавших в этот момент из России, оно всячески стремилось взять в руки непокорных солдат.
Переодетым офицерам было дано задание войти в доверие солдатской массы и добиться своего избрания в ротные, полковые и даже в отрядный комитеты. Куртинцы на удочку не шли. Они тщательно обсуждали и прощупывали каждую кандидатуру в члены комитета. Решено было не выбирать ни одного человека из тех солдат, которые прибыли в наши части после бремонского боя, как новое пополнение. Наша первая рота стала еще более популярной и авторитетной. Меня выбрали членом полкового комитета.