«Ничего выдающегося я не сделал, почему Коноплев перед всеми выставляет меня каким-то героем?» — недоумевал Ашир, когда ему сказали ребята, что его разыскивает фотограф из комсомольской газеты.
На самом деле, что он сделал? На третий день после того, как Ашира назначили бригадиром, вышел первый номер «Боевого листка». В нем похвалили работу бригады Максима Зубенко, которая собрала из-под развалин более тысячи целых кирпичей.
На участке бригады Ашира кирпичей почти не было, хотя земляной завал возвышался на полтора человеческих роста.
— Без кирпичей мы не строители, — забеспокоились ребята.
— Надо их собирать! — По хитринке в глазах Ашира нетрудно было догадаться, что он уже придумал выход из положения.
— Где? Другие бригады тоже не зевают.
— Нужно собирать по всему городу. Я предлагаю каждому открыть личный счет собранных кирпичей. Не только для завода, для всех строек.
Эта была хорошая идея. Под вечер, вооружившись носилками и лопатами, бригада Давлетова отправилась на этот необычный промысел. До наступления темноты удалось собрать около двух тысяч штук. Ребята разохотились, принесли фонари и, как сказочные кладоискатели, продолжали работать ночью. Набрали еще тысячу. Утром взяли машину и перевезли драгоценный клад к месту строительства нового цеха.
Ашира и его товарищей в шутку стали звать на заводе кладоискателями. Шутки шутками, а на личном счету одного только Ашира уже числилось пять тысяч очищенных и сложенных штабелем кирпичей.
— Это же ценнейшее начинание! — говорил Коноплев Аширу.
Очередной номер «Боевого листка» был целиком посвящен почину комсомольца Ашира Давлетова и его бригады. Решено было привлечь к этому делу и соседей.
На собрании актива городской молодежи обсудили обращение комсомольцев механического завода. Первыми на него откликнулись молодые текстильщики и обувщики, затем — студенты институтов.
— Теперь держись, — сказал Коноплев Аширу. — Весь город смотрит на наш завод и прежде всего на твою бригаду.
Говорил с ним об этом и парторг.
— Одного зачина мало, надо допеть песню до конца! — сказал он.
Чарыев помог комсомольцам установить связь со строительными организациями. Каждый день заводские машины возили собранные кирпичи на новостройки. Из этих кирпичей почти целиком было построено временное помещение городской библиотеки.
И вот пришел на завод фотограф, чтобы снять бригадира Давлетова для газеты. Фотограф был в зеленых штанах с широкими помочами и нагрудником с огромным карманом. Он оказался назойливым человеком и долго обхаживал Ашира со всех сторон, примериваясь и так и этак. Ребята отошли в сторонку и терпеливо следили за всеми приготовлениями. Наконец фотограф уловил момент и нацелился на Ашира своим аппаратом.
— Не пойдет такой снимок! — запротестовал Ашир.
— Замечательная композиция! — уверял фотограф. — Рабочая обстановка, яркий фон. Снимаю!..
— Не пойдет! — Ашир запротестовал еще решительнее.
Фотограф опустил аппарат и досадливо поморщился.
— Не понимаю…
— Нужно фотографировать не меня одного, а всю бригаду, — пояснил Ашир. — Мы все вместе работаем. Пристраивайтесь, ребята!
Фотограф улыбнулся и почесал затылок.
— Так, пожалуй, будет еще выразительнее: лучшая в городе бригада молодых строителей!
Фотографировались всей бригадой. Когда Ашир увидел этот снимок в комсомольской газете, он невольно вспомнил горящие ящики в подсобном цехе. Каким это казалось сейчас далеким, невероятным!
Песня дружбы
Рядом с разрушенным цехом не по дням, а по. часам росло новое здание литейной. Кирпичи из рук в руки по цепочке передавали к месту кладки.
— Быстрей! — то и дело слышался бодрый голос ленинградского каменщика Лукьянова. — Не задерживайте!
За стариком и его помощниками трудно было угнаться. В одном конце живой цепочки кирпичи вытаскивали из- под груды обломков, в другом клали стены нового цеха.
Ашир и его ребята жили на заводе, в палатках, и никто не мог сказать, когда они отдыхают. Обед строителям носили в бачках из столовой прямо на стройку. Об этом позаботились Тоня и ее подруга Римма Гуревич.
Мысль строить плавильную печь, не дожидаясь окончания строительства всего цеха, возникла одновременно у Николая Коноплева и у Ашира. Здание литейной еще стояло без крыши, а литейщики уже занялись печью. До восстановления вагранки в ней можно будет с успехом плавить металл. Ведь коллектив механического завода взял на себя обязательство выпустить первый нефтяной двигатель еще до конца года.
Но трудности возникали на каждом шагу. Для металлического кожуха печи на заводе не оказалось железа. Попытались достать что-либо подходящее на других предприятиях, однако поиски затянулись.
Коноплев с Аширом в какой уже раз осматривали и ощупывали со всех сторон поврежденный кожух старой печи.
— А что, если его отремонтировать? — задумался Ашир. — Попробуем!..
Пошли в кузнечный. Кузнецы приступили к выполнению заказов первыми на заводе. Одновременно с культиваторами для хлопкоробов Мары и Ташауза и поковкой коленчатых валов к тракторам для МТС они делали лопаты, кирки, молотки и даже узорчатую железную ограду для центрального парка города. Работали почти круглые сутки. Перерыв не превышал трех-четырех часов. Горны не успевали остывать.
— Поможете отремонтировать кожух для печи? — спросил Коноплев у начальника цеха.
— Тот, исковерканный? — удивился Курлыкин.
— Хотим попробовать, помогите.
— Скоро железо достанем, новый сделаем, — упорствовал начальник цеха.
— Некогда ждать.
— Плановые заказы не успеваем выполнять, — упирался Курлыкин. — И кузнечничаем, и жилые дома строим, и лесоматериал заготавливаем. Да еще трех кузнецов отдали на стекольный завод.
— Поддержите нас!
Лшира с Коноплевым трудно было переубедить.
— Пойдемте к директору, потолкуем.
Директор выслушал их внимательно, но не сразу принял решение.
— Вопрос сложный, хочу ваше мнение узнать, Олег Михайлович, — обратился он к вошедшему в палатку главному инженеру. — Что, если рискнуть и, не срывая заказов, взяться за ремонт старого кожуха для печи?
Слово «рискнуть» директор подчеркнул.
— Да, есть опасение, что кузнецов мы загрузим работой, которая впоследствии не оправдается, — отозвался Орловский. — Тем не менее…
Олег Михайлович тронул забинтованную голову и болезненно сморщился. Коноплев, воспользовавшись паузой, ухватился за последние слова главного инженера.
— Мы, Олег Михайлович, беремся отремонтировать своими руками, без помощи кузнецов. Только дайте нам инструменты и разрешите работать в кузнице во время перерыва. -
— Так ведь перерыв у нас с двух часов ночи, — попробовал урезонить его Курлыкин.
— Вот и хорошо, мы к этому времени тоже освобождаемся на стройке! — поспешил с ответом Коноплев.
— Пожалуй, это выход из положения, — поддержал главный инженер комсорга. — Я готов помочь комсомольцам.
— Шефство думаете взять, Олег Михайлович, над молодежью? — одобрительно спросил директор.
— Считайте, что уже шефствую. Огнеупорный кирпич весь выбрали? — обратился Орловский к Аширу.
Ашир развел руками и часто заморгал, точно ему в лицо подуло ветром.
— Годного оказалось меньше половины. Не знаем, что и делать.
— Раздобыть придется. — Олег Михайлович взглянул на директора. — Нужно бы съездить на стеклозавод. Мы им кузнецов дали, они нам пусть огнеупорным кирпичом помогут. Взаимовыручка…
— С кирпичом улажу, — ответил директор.
Оставшись один, он принялся звонить на стеклозавод.
Потом пришел парторг, и они советовались, как быть. Рабочих явно нехватало, и хоть не хотелось в этом признаваться, но своими силами восстановить цехи к сроку было очень трудно.
— А как с горючим, с железом? — спросил Чарыев, понизив голос.
— Пока нет. Поезда на подходе, прибудут — получим в первую очередь. А за огнеупорным кирпичом надо ехать на стеклозавод.
— Дают?
— Самим придется раскапывать из-под развалин. Не знаю, кого и послать. Токариыс станки до сих пор не все подняли. Арыки надо чистить, воду обещают на днях дать для деревьев. В детском саду ребятишки спят на полу, некому койки делать…
— На стеклозавод я сам, пожалуй, поеду, а людей с собой, возьму немного, — проговорил Чарыев. — Теперь вот какое дело, Николай Александрович. Сейчас узнал в горкоме про парад и праздничную демонстрацию седьмого ноября. Будет демонстрация. Будет! И нужно готовиться. Нам выделили в городе участок для расчистки. В выходной день состоится общегородской воскресник. Так вот секретарь горкома просил помочь инструментом другим организациям.
— Инструмент найдем.
— Так я и сказал.
— Разрешите войти! — послышалось у входа в палатку.
— Войдите! — ответил Чарыев.
В палатку, пригибаясь, с трудом втиснулась рослая фигура человека в халате и бараньей шапке с узкой туркменской лопатой в руке.
— Салам! Помогать вам приехали.
— Здравствуйте! — растроганно воскликнул Чарыев.
Молодой туркмен до боли стиснул руку парторгу, потом директору.
— Смотрите, сколько помощников вам привез! — проговорил он сильным голосом.
Гость приподнял край палатки. Чарыев и директор увидели во дворе группу людей с топорами и лопатами. Многие были в халатах и папахах. Рабочие уже окружили колхозников, пожимали им руки. Зубенко угощал махоркой из своего кисета старика с седой волнистой бородой. Старик закурил, похвалил махорку, потом достал из полосатого мешка кисть янтарного винограда и угостил Зубенко. Молодой колхозник в белой папахе с длинными завитками и пожилой кузнец обменялись лопатами и, улыбаясь, стояли в обнимку возле трехтонки.
— Принимайте людей, давайте задание! — энергично требовал бригадир.
Директор и парторг молчали, трудно было сразу найти слова благодарности.
— Ашхабад всем нам дорог! — понимая их чувства, сказал молодой колхозник. — Как же можно было не приехать?
Словно помогая директору справится с охватившим его волнением, зазвонил телефон. Из горкома партии спрашивали, когда удобнее приехать на завод архитектору с докладом о восстановлении Ашхабада.
— И кино будет? Замечательно! — крикнул в трубку директор. — Зал? Есть зал. Нет, не шучу. На сколько мест? Минуточку… Сколько человек поместится в механическом? — спросил он у парторга, прикрыв трубку ладонью.
— Все уместимся.
Директор склонился к телефону:
— Хватит места, ждём! Спасибо!
В воздухе послышался гул мотора. Самолеты прилетали в Ашхабад один за другим.
Не успел директор закончить разговор с прибывшими колхозниками, как в палатку вбежала девушка в телогрейке и лыжных брюках. Это была заведующая клубом Римма Гуревич.
— Рояль не хотят выкапывать! — с ужасом в глазах сказала она.
— Какой рояль? — недоумевающе посмотрел на нее директор.
— Наш, клубный рояль! Говорят, его все равно негде ставить, пусть пока полежит под досками. Представляете, какой ужас! Я для рояля свою личную палатку принесла из дома…
— Не волнуйтесь, раскопаем. И до него дойдет очередь. Только не сейчас. Подождите еще денек..
— Ждать невозможно! Пойдет дождь, пропадет инструмент. На вас, Николай Александрович, падет вся ответственность. Ноты и радиоприемник я уже откопала, а рояль не могу. — Римма показала исцарапанные руки. — Жалко, пропадет наш рояль, главное клавиатура у него нисколько не повреждена. Не верите? Пойдемте, я вам что хотите сыграю!
— Только и остается мне на развалинах ваш концерт слушать, — невесело пошутил директор.
— Ничего не поделаешь, — раздумчиво проговорил парторг. — И огнеупорные кирпичи нужны, и без концерта не обойдешься.
— Попросите товарищей колхозников, они нам и помогут рояль выкопать! — согласился директор и указал взглядом на молодого туркмена.
Колхозник успокоил Римму:
— Не волнуйся, девушка, сейчас на работу встанем и рояль твой не забудем!
Неожиданно разговор оборвался. Все, кто находился в палатке директора и снаружи, повернули головы в сторону улицы. Возле ворот завода послышалась песня, она залетела во двор, ворвалась в цехи, покрывая заводской шум:
Дети разных народов.
Мы мечтою о мире живем.
В эти грозные годы
Мы за счастье бороться идем…
Аширу послышалось в этой песне что-то родное, незабываемое, нечто такое, что заставило его спуститься с крыши недостроенной литейной. Во двор входила колонна ребят, одинаково одетых, молодцеватых и подчеркнуто строгих. Впереди колонны, слегка припадая на левую ногу, но не сбиваясь с шага, шел мастер ремесленного училища Иван Сергеевич.
Он взмахивал руками в такт песне, и голос, его сливался со звонкими голосами ребят:
…Всех, кто честен душою,
Мы зовем за собою.
Счастье народов,
Светлое завтра
В наших руках, друзья!..
Когда колонна остановилась, Ашир подбежал к Ивану Сергеевичу. Они поздоровались и в первую минуту не смогли ничего сказать друг другу, лишь молча посмотрели туда, где прежде стояла литейная.
— Строим, — проговорил, наконец, Ашир. — Новый цех строим.
— А мы помогать пришли! — послышался рядом хрупкий, неокрепший голосок.
Ашир обернулся и увидел парнишку в лихо сдвинутой набок, большой, не по голове, фуражке. Лицо ремесленника ему показалось знакомым. Он скупо улыбнулся. А парнишка двумя пальцами приподнял козырек и показал рукой иа палатку директора.
— Иван Сергеевич, вас туда зовут!
Мастер взглянул на него, потом на Ашира и, обняв обоих ребят за плечи, приблизил их друг к другу.
— Вместе, Ашир, будем строить!
Ребята из ремесленного стали в кружок посредине заводского двора и запели еще дружнее, чем в строго:
…В разных землях и странах,
На морях-океанах
Каждый, кто молод,
Дайте нам руки,
В наши ряды, друзья!..
Парнишка в большой фуражке стоял возле Ашира и вполголоса подпевал хору. На высоких нотах он по-детски вытягивал тонкую шею и почти закрывал глаза. Глядя на него, Ашир старался вспомнить, где же он его видел. И, наконец, вспомнил: ведь это тот самый паренек, которого он встретил когда-то на автобусной остановке возле училища! Только теперь на нем была не лохматая баранья шапка, а фуражка с начищенным до блеска значком.
…Дайте нам руки,
В наши ряды,
другари!.. —
повторил парнишка слова песни, перестроив их на свой лад. Ашир покосился на него и решил восстановить «ад ним свое превосходство.
— Поешь, а слов не знаешь, — сказал он укоризненно.
— Кто не знает?! — Казалось, парнишка от обиды готов был полезть в драку. — Я не знаю?!
Легонько отстранив его локтем, Ашир ответил:
— Не другари, а друзья. Вот как надо петь. Понятно?
— Сам ты не знаешь, а еще ремесленное окончил! — Паренек примирительно взял Ашира за руку, и лицо его осветила тихая, задумчивая улыбка. — Другари — это по-болгарски и есть друзья…
— По-болгарски? — переспросил Ашир. — Откуда ты знаешь?
— Знаю. Не веришь? — парнишка приложил руку к груди, стараясь показать, что он клянется всем, что ему дорого. — Мы от болгарских ребят два письма получили.
И сами им написали. Они нас так и называют — другари! А мы их — друзья!
Ашир не сводил глаз с паренька и про себя отметил, насколько преобразила его форма ремесленника. Он помолчал и спросил:
— Другари, говоришь? Хорошее слово. — Ашир прислушался к песне, звеневшей на заводском дворе, и, указав рукой в сторону гор, добавил: — Другари! По всему свету у нас есть друзья!