Пьеса в одном действии
Действующие лица
Дуньямалы-Киши — известный виноградарь, Герой Социалистического Труда, 65 лет.
Гюльтекин — его дочь, агроном совхоза, 25 лет.
Нури — его внук, 12 лет.
Мурсал — главный инженер нефтепромысла.
Асриев — инженер.
Чернышёв — буровой мастер.
Действие происходит в одном из новых нефтяных районов в Азербайджане.
Часть большого виноградника, уходящего к холмам на горизонте. Между рядами виноградных кустов — дорожки, посыпанные песком. На холмах справа видны буровые вышки, слева — утопающие в зелени белые домики совхоза. Яркое солнце, голубое безоблачное небо.
Под большим раскидистым деревом — скамья, на ней сидит Нури. Напевая, он мастерит авиамодель. На дорожке виноградника появляются Мурсал и Гюльтекин.
Увидев Нури, они остановились.
Мурсал. На нашей скамье, кажется, твой племянник.
Гюльтекин. Да, это он. (Подходит к Нури.) Нури, дорогой, я вижу там (указывает вдаль) почтальона. Пойди и возьми у него газеты и письма на имя дедушки.
Нури неохотно уходит. Гюльтекин и Мурсал садятся на скамью.
Мурсал (глядя вслед Нури). Поскакал, как молодой козлёнок. При такой резвости он вернётся сюда ровно через минуту.
Гюльтекин. Ничего. С сегодняшнего дня, я надеюсь, нам уже не нужно будет прятаться ни от кого. Да? Ты рад?
Мурсал. Конечно, рад!
Гюльтекин. Но, должно быть, не очень: ты какой-то грустный.
Мурсал. Что ты, Гюльтекин! Может ли быть грустным человек, который только что признался, что любит самую красивую, самую умную, самую лучшую девушку на свете.
Гюльтекин (нежно прильнув к нему). И узнал, что он любим...
Мурсал. Да, да, это счастье.
Гюльтекин. У тебя какой-то встревоженный вид... (Смотрит ему в глаза.) Нет, нет, ты что-то скрываешь от меня, Мурсал. Сознайся.
Мурсал (нерешительно). Понимаешь, Гюльтекин... Мне поручили одно — как бы тебе сказать? — довольно трудное дело...
Гюльтекин (перебивает). Никаких дел! Слушать не хочу.
Мурсал. Нет, погоди, я должен тебе сказать...
Гюльтекин (зажимает ему рот ладонью). Ты чересчур часто говоришь мне о делах. Я тебя всегда внимательно слушаю, но сегодня не надо. Сегодня я счастлива, Мурсал! Понимаешь? Лучше будем говорить о другом: ты когда пойдёшь к отцу?
Мурсал. Ты настаиваешь, чтобы я пошёл к нему именно сегодня?
Гюльтекин. Да. И скажешь ему обо всём. Хорошо?
Мурсал. Ты не знаешь, Гюльтекин, как мне трудно сделать это. Может быть, лучше... в другой раз?
Гюльтекин. Нет, нет, не надо откладывать. Прошу тебя. Всё равно, рано или поздно, нам придётся сказать ему.
Мурсал (вздохнув). Ну, что ж... Ты не видела, где он сейчас?
Гюльтекин. Он на охоте, но скоро должен вернуться. Ты приходи прямо сюда. Застанешь его в любое время.
По дорожке виноградника идёт Нури. Ни Мурсал, ни Гюльтекин его не видят.
Мурсал. Не могу себе представить, как всё это произойдёт...
Гюльтекин. Всё будет хорошо, уверяю тебя. Он, правда, бывает иногда резковат, особенно когда озабочен чем-нибудь. Он может показаться тебе даже суровым, но ты не бойся, он очень добрый. Он выслушает тебя, сначала немного помолчит, но потом назовёт сыном, обнимет... поцелует... (Целует Мурсала и убегает).
Мурсал. Гюльтекин! (Бросается за ней, но, увидев Нури, останавливается.)
Нури (вдогонку Гюльтекин). Тётя! Там никакого почтальона нет. Почта вчера была.
Гюльтекин (издали, Мурсалу). А после разговора с отцом сразу же приходи к нам домой, я буду тебя ждать.
Нури, сердитый, проходит к дереву и садится на своё место на скамье.
Мурсал (в раздумье). Что же мне всё-таки делать? (Подходит к Нури, который, не обращая на него внимания, возится с моделью.) Ты не знаешь, пионер? (Кладёт ему руки на плечи и мягко поворачивает его к себе.) Может быть, ты мне скажешь?
Нури. Вы видите, я занят делом.
Мурсал (вздохнув). Эх, дела, дела!.. (Уходит.)
Проводив Мурсала насмешливым взглядом, Нури снова склоняется над своей моделью и, напевая песенку, работает.
Нури (поёт).
Удивляются даже доктора:
Почему я не худею,
Почему я здоровее
Всех ребят из нашего села?
Потому, что рано утром...
Входит Дуньямалы-Киши — могучий, кряжистый старик с седыми волосами. На нём патронташ, за плечом ружьё, на поясе висит убитая дрофа.
Дуньямалы. С утра уже мастеришь?
Нури. А ты опять не взял меня с собою, дедушка.
Дуньямалы. И хорошо, что не взял. Бродил, бродил, а подстрелил всего одну дрофу. Рано ещё, вот позднее, осенью, будут и турачи, и фазаны, и тетерева, тогда уж мы с тобой походим.
Нури. Ты только всё обещаешь. (Рассматривает убитую птицу.) Крупная...
Дуньямалы. Гюльтекин не видел?
Нури. Видел.
Дуньямалы. Была здесь?
Нури. Была. И опять с тем самым. С высоким худым... инженером.
Дуньямалы. С Мурсалом? (Садится.) Что-то слишком часто они стали бывать вместе.
Нури. Каждый вечер. Гуляют по винограднику или сидят здесь на скамейке и молчат... И сегодня с утра уже тут как тут. Работы у них нет, что ли?
Дуньямалы. Работы у них хоть отбавляй, у обоих. У него на промысле, у неё здесь, на виноградниках. Он тебе не очень нравится?
Нури. Не очень. Нерешительный какой-то и... путает всё. Услыхал вчера, что я пою, и говорит: надо тебе поступить в консерваторию, а тётя Гюльтекин говорит ему: он будет у нас агрономом, как и я... Как будто они не знают, что я буду лётчиком. Смотри, дедушка, какую я модель делаю... С мотором!
Дуньямалы. Нет, Нури, он парень, должно быть, не плохой. Мне о нём рассказывали. В войну он до самого Берлина дошёл.
Нури (недоверчиво). А ордена и медали у него есть?
Дуньямалы. Люди говорят, восемь или девять.
Нури (удивлённо). Ну? Тогда он, наверное, очень храбрый?
Дуньямалы. Может быть.
Нури. Странно...
Дуньямалы. Институт хорошо кончил, теперь на новых нефтяных промыслах работает. И, говорят, неплохо.
Нури. Дедушка, а ты его в самом деле поцелуешь?
Дуньямалы. Кого?
Нури. Ну, этого... инженера.
Дуньямалы. Я? За что мне его целовать?
Нури. Я не знаю. Это тётя Гюльтекин ему сказала: иди, говорит, к дедушке, он тебя обязательно поцелует. А он почему-то боится.
Дуньямалы (усмехнувшись). Вон оно что!.. Так... Значит, надо ждать гостя... (Встаёт.) Снеси-ка домой птицу.
Нури. Есть снести птицу!
Дуньямалы (удерживая его). Постой, постой. А если меня кто-нибудь будет спрашивать, скажешь, я на дальнем участке. Я там сделал лозам прививки, а они чего-то сохнуть начали. Надо посмотреть.
Нури. Хорошо, дедушка, я скажу. (Убегает с птицей.)
Дуньямалы-Киши ставит к дереву ружьё, снимает патронташ и кладёт на землю около ружья. Его движения спокойны, неторопливы, размеренны. Входит Гюльтекин. В руках у неё узелок с едой и аккуратно завязанная папка.
Гюльтекин. Доброе утро, отец. Я знала, что ты придёшь прямо сюда и домой даже не зайдёшь. Принёсла тебе покушать.
Дуньямалы. Ты у меня всегда была догадлива. Что ж, поедим. Признаться, я проголодался. (Садится на скамью и принимается за еду. Заметив папку.) У тебя, вижу, есть что-то?
Гюльтекин (раскрывая папку). Писем опять много. Я просмотрела их и некоторые отобрала, чтобы показать тебе. Вот: из Агдама просят прислать черенки.
Дуньямалы (удивлённо). Из Агдама? В Агдаме же прекрасный виноградник, их вина известны не только у нас, — всем!
Гюльтекин. Они слышали про наш новый сорт «Победа» для розовых столовых вин, хотят у себя попробовать.
Дуньямалы. Надо будет отобрать для них. Ты мне напомни.
Гюльтекин. Хорошо. (Просматривает другое письмо.) Из Нахичевани сообщают, что с участков, улучшенных нашими прививками, уже отжали первое молодое вино — «Шахбуз» белое, качество превосходное.
Дуньямалы (ему приятно). Выдержат, ещё лучше станет.
Гюльтекин. Но вот интересное письмо! Угадай, откуда? Из Хабаровского края! Колхоз имени Лазо.
Дуньямалы. Из Хабаровского?
Гюльтекин. Просят сообщить, как ты улучшал «Мускат».
Дуньямалы. Смотри, а? Из дальневосточного колхоза! Напиши им сегодня же. Подробно, ясно напиши, чтобы им было всё понятно. И покажешь мне.
Гюльтекин. Хорошо. (Берёт новое письмо.) А это письмо из Грузии. С объяснением, как ухаживать за сортом «Саперави».
Дуньямалы. Boвремя! Очень вовремя! Ты видела, на дальнем участке молодые лозы начали сохнуть. Дай, дай мне...
Гюльтекин. Я его уже просмотрела, весь секрет, кажется, в поливке. (Даёт ему письмо.) Но я хотела прочесть это письмо ещё раз, вечером, вместе с тобой.
Дуньямалы. Со мной? Ладно. (Возвращает письмо.) Почитаем вечером. Что ещё?
Гюльтекин. Телеграмма из Плодовощторга. Просят отгрузить ещё одну партию чёрного винограда для нефтяников.
Дуньямалы (с улыбкой). Понравился? Я знал, что он им понравится.
Гюльтекин (перебирая оставшиеся бумаги). Это о том, что на станцию прибыли суперфосфатные удобрения... (Откладывает.) За ними уже поехали, к вечеру привезут. И, наконец, последнее: о том, что к нам на практику направляются несколько студентов из Кировабада. (Закрывает и завязывает папку.) Вот пока всё...
Дуньямалы (смотрит на нее, лукаво прищурив один глаз). Всё?
Гюльтекин (смутясь). Да, кажется, ничего не забыла.
Дуньямалы. Ну, раз так, то бери людей и отправляйся ставить подпорки на среднем участке. Придут люди — позовёшь меня.
Гюльтекин. Хорошо. (Встала, хочет идти, но остановилась.) Да, отец, вспомнила... (Мнётся.)
Дуньямалы. Всё-таки вспомнила?
Гюльтекин. Отец, видишь ли... Я хочу тебя предупредить. Да, хочу предупредить, что сегодня к тебе придёт один человек... главный инженер с нефтепромыслов.
Дуньямалы. Главный? Так.
Гюльтекин. Вы познакомитесь...
Дуньямалы. Познакомимся? Так.
Гюльтекин. Так вот, я очень хотела бы... чтобы ты его хорошо принял.
Дуньямалы (неопределённо). Для хорошего человека мои двери открыты всегда. (Берёт из деревянной солонки щепотку соли и солит помидор.)
Пауза.
— Ты знаешь, дочка, сколько два человека могут съесть соли из одной солонки?
Гюльтекин. Я... не понимаю тебя.
Дуньямалы. Из этой старой солонки по щепотке в день — это в месяц горсть, в год — килограмм. Мы с твоей покойной матерью съели вместе несколько пудов соли!
Гюльтекин. К чему ты это говоришь, отец?
Дуньямалы. К тому, что если люди собираются иметь одну солонку, они должны подумать, смогут ли вместе съесть пуды соли.
Гюльтекин вспыхнув, убегает.
Дуньямалы (вдогонку ей). — Ты подумала?
Гюльтекин (из-за деревьев). Подумала, отец!
Дуньямалы (один). Видно, у них всё уже решено. (Усмехнулся.) Каждому своя судьба. Не ушла от неё и моя младшая... А давно ли я носил её на руках? Свою маленькую дочку!.. Да... (Помолчав.) Молодые теперь пошли самостоятельные... Матери нет, чтобы сказать сначала ей, а сватов посылать, по-старому, не хотят. Так они сговорились: ей — намекнуть отцу, а ему — прийти потом и выложить всё начистоту! И кончено! Всё у них просто.
Вбегает Нури. Тащит за собой Мурсала. Оба не видят Дуньямалы-Киши, скрытого от них стволом дерева.
Нури. Здесь они должны быть. (Увидев Дуньямалы-Киши, тихо.) Дедушка, пришёл тот самый... (Мурсалу.) Вот мой дедушка. Вы его знаете? (Тихо.) Герой Социалистического Труда! У него тоже орден есть и ещё две медали. О нём даже в газетах пишут... (Подталкивает.) Вы не бойтесь.
Мурсал. Откуда ты взял, что я боюсь? (Дуньямалы-Киши.) Здравствуйте! Добрый день.
Дуньямалы (внимательно посмотрев на него). Добрый день. (Подвигается на скамье.) Присаживайтесь.
Мурсал. Спасибо.
Неловкое молчание.
Дуньямалы. Садитесь, садитесь, не стесняйтесь.
Нури (выглядывая из-за дерева, жестами подбадривает Мурсала). Не бойтесь.
Мурсал. Спасибо, спасибо. (Садится, некоторое время молчит, осматривая всё вокруг.) У вас здесь, знаете, довольно красиво...
Дуньямалы. Я привык уже, не замечаю.
Мурсал. Много здесь положено вашего труда. Много.
Дуньямалы. Что верно, то верно. Труда здесь положено немало. С чем, если не секрет, пришли к старику?
Мурсал. К хорошему человеку, говорят, надо идти только с хорошим.
Дуньямалы. Да, так говорили в старину, когда приходили девушку сватать... Что у вас новенького?
Мурсал. Новенького? Да есть, конечно, если быть вполне откровенным. Мне немного трудно начать...
Дуньямалы (пряча в усах улыбку). Я спрашиваю о промыслах: что нового у вас на промыслах?
Мурсал. На промыслах что же?.. Работаем, дали много нефти сверх плана в этом месяце...
Дуньямалы. Приятно слышать.
Мурсал. Но страна требует больше. Гораздо больше! Очень много нефти нужно стране, и мы её ищем, ищем, ищем...
Дуньямалы. Без нефти теперь невозможно.
Снова молчание.
Мурсал. А что у вас новенького?
Дуньямалы. В совхозе?
Мурсал. Да.
Дуньямалы. Тоже работаем. И тоже, как видите, неплохо. Растим урожаи, улучшаем сорта, выводим новые...
Мурсал (печально). Вижу, вижу.
Дуньямалы (скромно). Правда, нам помогает природа: место здесь для виноградарства исключительное. Редкое место!
Мурсал (со вздохом). Жаль.
Дуньямалы. Что?
Мурсал (спохватившись). Нет, нет, ничего. Продолжайте.
Дуньямалы. Ты сказал, жаль?
Мурсал. Ну да, я сказал «жаль», но я, собственно, не то имел в виду...
Дуньямалы. А что? Говори!
Мурсал. Я хотел сказать... то есть я имел в виду...
Нури (глядя на него с сожалением). Опять путает.
Мурсал (в его голосе почти отчаяние). Ладно! Я сам чувствую, что дипломат из меня никудышный. Уж лучше я вам скажу прямо и откровенно. Можно?
Нури (улыбаясь). А мы с дедушкой всё уже знаем.
Мурсал (поражён). Знаете?
Дуньямалы (смеётся). Давно!
Мурсал. Не может быть! Кто вам сказал?
Дуньямалы. Эх вы, молодые! Смешные вы люди. Разве это можно скрыть? Была бы жива моя покойная старушка, мы бы ещё раньше узнали. У женщин на это глаз гораздо острее.
Мурсал. У женщин?
Дуньямалы. Да.
Дуньямалы-Киши и Нури заливаются весёлым смехом. Мурсал растерян.
Мурсал. Не понимаю, почему это у женщин должен быть глаз острее при взгляде на нефть.
Дуньямалы. На нефть?
Мурсал. Ну, да... (Запнулся, но потом решительно.) Под вашими виноградниками, здесь, обнаружена нефть!
Дуньямалы (медленно вставая). Нефть?
Мурсал. Да, нефть. Богатые залежи!
Дуньямалы (не веря своим ушам). Нефть? Нури, ты слышишь? В нашей долине, под виноградником?
Мурсал. Да, в вашей долине, под вашим виноградником. Геологи определили это с предельной точностью. Правда, она залегает на большой глубине, и это, конечно, усложнит нашу задачу, но... но мы её всё равно должны взять.
Дуньямалы (тяжело дыша). Значит, здесь, в совхозе, среди виноградных кустов, вы будете ставить буровые? Так?
Мурсал (махнув рукой и горько улыбнувшись). Какие там буровые, отец!
Дуньямалы (с облегчением). Ну, это уже легче... Я старый человек, Мурсал, ты меня в другой раз так не пугай, пожалей моё сердце. Если вышек ставить не будешь, то это ещё не такая беда.
Мурсал (мягко, сочувственно). Вышки... Это был бы ещё удачный выход из положения.
Дуньямалы. Как удачный?
Мурсал. А так: поставили бы их среди кустов, они гнали бы нефть, а виноградники спокойно росли бы и росли вокруг. Мне очень тяжело говорить вам, но тут дело более серьёзное. Сюда надо прокладывать удобные дороги, проводить нефтепроводы, строить подсобные помещения. Я инженер, и я знаю, — недра здесь капризные, надо ждать выбросов... Короче говоря, чтобы добыть нефть, которая под нами, придётся всё это (обводит рукой вокруг, подбирает слова) снести... разрушить...
Дуньямалы. Разрушить? Радость и гордость моей жизни? Мои виноградники? Ты посмотри! Каждая из этих лоз прибавляла по одному седому волосу на моей голове!
Мурсал. Что вы мне говорите? Разве я не понимаю?
Дуньямалы (с болью). Не понимаешь! Не понимаешь!
Мурсал. Со вчерашнего дня, когда я узнал об этом, я ещё глаз не сомкнул, верите? Мне сказали: думайте, товарищ Мурсал, может быть, можно как-нибудь спасти виноградники. И вот я думаю. Советовался с людьми, перебрал десятки способов, и ничего не могу придумать. Никакого просвета!
Дуньямалы (словно про себя). Никакого просвета...
Мурсал. Никакого.
Дуньямалы. Значит, это конец.
Мурсал. Зачем говорить такие слова? Сегодня я ещё не вижу выхода, но кто может поручиться, что будет завтра?
Дуньямалы (тихо). Не надо успокаивать и утешать меня из жалости, — я не слабая девушка. То, что годится для Гюльтекин, для меня не подходит. (Сурово, жёстко.) Правда всегда была выше жалости.
Мурсал. Я знаю, какую боль я причиняю вам, но мне поручили сказать, и я пришёл...
Дуньямалы. Пришёл — и принёс страшную весть. (Он словно постарел за эти минуты. Опустив голову и тяжело переступая, медленно уходит.)
Нури (укоризненно). И вам не жалко дедушку? Не жалко?
Мурсал (мягко). Ты ещё ничего не понимаешь, дорогой. Ради счастья твоего и таких, как ты, люди творят чудеса. Твоё будущее — светло... (Отстраняет Нури, нахмурился.) Чёрт возьми, но старик всю жизнь, всю душу свою вложил в эти виноградники, с ним действительно может случиться удар. (Уходит.)
Нури (проводив его взглядом). Ох, и путаный же дядька. Всё у него наоборот: меня в консерваторию посылает, в совхозе нефть находит... (Подходит к своей модели, возится с ней и поёт.)
Э-эй... Э эй!..
Пейте, кони мои, пейте, кони мои.
Эй, вороной!
Эй, озорной!
Все ко мне, сюда!
Пейте прохладную,
с гор водопадную, —
Вот вам, красавчики,
Чистая вода,
сладкая вода...
Вбегает Гюльтекин.
Гюльтекин. Отец здесь?
Нури. Ты разве видишь его здесь?
Гюльтекин. Нет. Я вижу здесь только грубого и невоспитанного мальчишку, который дерзко отвечает своей тётке.
Нури. А зачем тётка обманывает своего племянника и посылает сегодня искать того почтальона, который приходил вчера?
Гюльтекин. Замолчи, пожалуйста. Ты ещё и болтун к тому же. Сюда никто не приходил?
Нури. Приходил.
Гюльтекин. Кто?
Нури. Тот самый. Твой инженер.
Гюльтекин (сразу меняя тон). Нури, миленький! Ты очень хороший мальчик, и я тебя очень люблю. Скажи, Нури, он разговаривал о отцом?
Нури. Разговаривал.
Гюльтекин (лаская его). И ты слышал, о чём они говорили?
Нури. Что я глухой, что ли? Конечно, слышал.
Гюльтекин. Скажи, скажи, миленький, что он сказал отцу?
Нури. Ты лучше спроси, что твой инженер сказал мне.
Гюльтекин. Ну, ну, говори!
Нури. Он мне сказал, что дедушку хватит удар.
Гюльтекин. Ой! Удар!
Нури. Да.
Гюльтекин. Значит, Мурсал ему всё сказал. Сказал!
Нури. Конечно, сказал.
Гюльтекин. Нури, миленький, не мучай меня. Скажи, что именно он сказал отцу?
Нури (обдумывая). Дедушке?
Гюльтекин. Да, да. Про меня.
Нури. Он про тебя ничего не сказал.
Гюльтекин. Не верю.
Нури. Это дедушка сказал ему про тебя: что подходит, говорит, Гюльтекин, то совсем не годится для меня.
Гюльтекин. Ой!.. А он? Что он ответил?
Нури. А он сказал, что разрушит весь совхоз.
Гюльтекин. Ты с ума сошёл. Мальчишка! Болтун!
Медленно входит Дуньямалы-Киши.
Дуньямалы (тихим, хриплым голосом). Не кричи на него, Гюльтекин, он говорит правду. Здесь обнаружена нефть, под виноградниками.
Гюльтекин. Нефть?
Дуньямалы. Да.
Гюльтекин. Как странно... Он мне ничего об этом не говорил. Если бы это было, я знала бы первая!
Дуньямалы. Я видел, как ему было тяжело сообщать мне об этом.
Гюльтекин. Так вот, значит, отчего у него были такие грустные глаза и почему он так странно разговаривал со мною.
Дуньямалы. Может быть.
Гюльтекин. Но это невозможно! Отец! Наш совхоз нужен! У нас есть тысячи писем от советских людей с благодарностью, с пожеланиями нам успеха в нашей работе. Нас знают от Хабаровска до Ленкорани!
Дуньямалы. От Хабаровска до Ленкорани все понимают, что нефть важнее. Да, дочка, и это так. Нефть — источник движения на земле. А нам надо идти, быстро и упорно двигаться вперёд. В тех районах, где найдена нефть, она несёт столько богатства людям! Вон, смотри, вышки на холмах. Не успеешь оглянуться, как вокруг них вырастут и жилища и дворцы, протянутся дороги, придут люди и с ними машины, засияют огни, тысячи огней! Что такое один виноградный совхоз в сравнении с таким богатством?
Гюльтекин. Но этот совхоз — тоже результат труда и усилий многих людей. Он тоже, сам по себе, — огромная ценность, огромное богатство!
Дуньямалы. Разве Мурсал этого не знает? Знает. Он сам ищет способ, как спасти совхоз. Если это вообще возможно. (Помолчав.) Но весь мир не может уместиться в одной голове, надо всем думать. Я подумаю, ты подумаешь...
Нури. И я, дедушка. Можно?
Гюльтекин. Уйди, не мешай.
Дуньямалы (не обращая на Нури внимания). Мурсал подумает... Кто его знает?.. У него голова светлая, он далеко вперёд смотрит.
Нури (обиженно). Ну, и не надо. Пойду на пасеку к Кафару. Он не прогоняет меня, он наоборот, любит когда я ему помогаю.
Гюльтекин. Ты?
Нури (горячо). Не веришь? А кто принёс ему решето, когда надо было снять с дерева пчелиный рой? Не я, скажешь? Я за пять минут сбегал. (Обращается к Дуньямалы-Киши) Он ссыпал в него всех пчёл, отнёс их на пасеку и посадил в улей. Но не в тот, из которого они вылетели, а в другой. И ни одна пчела, дедушка, не ужалила ни его, ни меня.
Дуньямалы. Кафар — хороший хозяин. И пчёлы его знают, и он своих пчёл знает не хуже, чем я знаю свои лозы... (Смотрит на Гюльтекин.) Может быть, и нам попытаться сделать так же?
Гюльтекин. То есть?
Дуньямалы. Перенести наши виноградники, как Кафар своих пчёл, на другое место.
Гюльтекин. Это очень трудно и, главное, рискованно, отец. Лозы не выдержат: они очень нежны, половина их погибнет.
Дуньямалы (в раздумье). Всё может быть, всё.
Гюльтекин. Потребуются годы, чтобы их восстановить.
Дуньямалы. И это верно, Гюльтекин. Потребуются годы... но не так уж много. Может быть, и моих лет на это еще хватит. А моих не хватит — твоих много у тебя, дочка, впереди, Я верю, ты способна на трудное дело, да и люди у нас есть, значит надо решаться. (Помолчав.) Ты мне сказала: к нам студенты едут из Кировабада?
Гюльтекин. Да.
Дуньямалы. Вот и кстати. И им практика хорошая и нам помощь.
Гюльтекин (подойдя к кустам винограда). Плакать хочется... Знакомые до последнего, самого маленького листочка...
Дуньямалы (глухо, медленно, не слушая её). Надо просить нефтяников... когда будут согласовывать с Баку, чтобы предусмотрели месяц на переноску виноградников. Дело не шуточное: потребуются экскаваторы, краны — поднимать кусты надо непременно с землёй. Своими силами не управимся. Транспорт нужен, машины... Эх! (Махнув рукой, поднимается со скамьи и направляется в глубь виноградника.)
Входит Мурсал, с ним Асриев и Чернышёв. Они продолжают свой ранее начатый разговор.
Мурсал (Чернышёву). Я это имел в виду, Иван Сергеевич, но грунты пойдут твёрдые.
Асриев. Алмазные долота пустим в ход.
Мурсал. Воды будут встречаться.
Чернышёв. Под давлением пойдём.
Мурсал. Придётся. Невиданная вещь, но придётся. (Замечает стоящее у дерева ружьё Дуньямалы-Киши.) Риск, говорят, — благородное дело.
Нури (подбежав к Гюльтекин, которая сидит на земле около виноградного куста, опустив голову на руки. Шёпотом.) Пришёл этот... твой.
Гюльтекин (не поднимая головы). Я слышу. Пусть.
Нури (увидев, что Мурсал взял ружьё Дуньямалы-Киши). Эй, дяденька! Это ружьё моего дедушки.
Мурсал. Да? Вот мы из него и пальнём. И постараемся одним выстрелом убить двух зайцев сразу.
Из виноградника выходит Дуньямалы-Киши. Его привлекли голоса чужих людей.
Дуньямалы. Погонишься за двумя, — ни одного не поймаешь.
Мурсал. А они (показывает на своих спутников) говорят, можно. Знакомьтесь, инженер Асриев, наш буровой мастер Чернышёв, Иван Сергеевич... Подтвердите, товарищи, — можно?
Чернышёв. На свете и не такое ещё бывает.
Асриев. Попробуем. Чем чёрт не шутит.
Мурсал (Дуньямалы-Киши). Слышали? Это же консилиум профессоров! Академиков нефти! Разве что-нибудь устоит перед ними?
Дуньямалы (печально, укоризненно). Я вижу, ты веселишься, парень. А я, старик, поверил было тебе. Думал, Мурсал — хороший человек, со светлой головой и горячим сердцем, а ты...
Мурсал (искренно, горячо). Верьте, верьте мне, отец! (Подходит к Дуньямалы-Киши.) Я едва могу опомниться. Честное слово. Мне пришла, понимаете, одна мысль... Я бросился к ним, а они тоже меня ищут... Мы думали, оказывается, об одном и том же... Идите сюда! Прошу вас. (Тянет Дуньямалы-Киши к дереву.) Сядьте... (Усаживает его на скамью.) Я вам сейчас представлю как бы разрез земли. Смотрите вверх: вот крона этого вашего дерева, — это ваши виноградники. Предположите.
Дуньямалы (подчиняясь). Предположить? Так.
Мурсал. А вот здесь, внизу, где лежит ваш патронташ, залегает нефть. Представляете? Мы, взяв ружьё, отходим в сторону и сверху (вскакивает на скамью) наклонно бьём по ней. (Нацеливает ружьё на патронташ.) Понимаете? С большой глубины мы со стороны добываем нефть.
Чернышёв. Это называется наклонным бурением!
Мурсал. А наверху остаются ваши виноградники. На здоровье! Мы к ним даже не подходим, но из-под них, уж не обессудьте, выкачаем нефть всю до капли. Это ещё невиданная вещь при таких грунтах, но...
Асриев. Это и будет одним выстрелом сразу по двум зайцам.
Мурсал. Именно!
Гюльтекин (внимательно слушавшая Мурсала). Мурсал!..
Дуньямалы. Погоди. (Мурсалу.) Ты сказал, виноградники остаются?
Мурсал. Да, да. Остаются нетронутыми.
Дуньямалы. Я не верю своим ушам. Нури! Я не сплю?
Нури. Нет, дедушка. Ты сидишь с открытым ртом.
Дуньямалы. И ты мне не снишься сейчас, дерзкий мальчишка? (Мурсалу.) Я не могу поверить... Прости, не могу.
Мурсал. Очень трудно поверить, я вас понимаю, но скоро вы убедитесь, что всё будет именно так, как я говорю.
Чернышёв. Будет, будет. Мы по-хозяйски.
Асриев. И наша техника это позволяет и кадры у нас есть... Сохраним виноградники.
Дуньямалы. Если это всё правда, то это... очень хорошо.
Гюльтекин (вскакивая на ноги). Вот здесь где-то, в глубине сердца, что-то подсказывало мне: всё будет хорошо, не может быть, чтобы Мурсал...
Дуньямалы. Девушкам всегда кажется, что всё самое лучшее рождается только в их сердце.
Мурсал. А когда забьёт новый мощный фонтан и из новой скважины, где-нибудь в двух километрах от вас, хлынет поток нефти, мы её так и назовём «Виноградной». Хотите?
Дуньямалы. Я сегодня постарел на десять лет и вновь помолодел на тридцать!
Мурсал. Да... денёк сегодня... (Вытирает платком лицо.) Труднее его у меня ещё не было за всю мою жизнь... (Взглянув на Дуньямалы-Киши.) А если учесть, что мне предстоит сегодня ещё один разговор...
Гюльтекин бросается в сторону и прячется за куст. Дуньямалы-Киши молча и внимательно смотрит на Мурсала, потом так же молча подходит к узелку, в котором была еда, и вынимает из него деревянную солонку.
Дуньямалы. На, возьми. Береги!
Мурсал. Солонку? (Берёт.)
Дуньямалы (сурово). По щепотке — в день, в месяц — горсть, в год — килограмм. Желаю съесть вам с Гюльтекин вместе сто пудов. (Повернувшись, уходит.)
Мурсал стоит, ошеломлённый таким неожиданным поворотом событий. Асриев и Чернышёв смеются над его растерянным видом.
Мурсал. Гюльтекин! Скажи скорее: я не сплю? (Ищет её глазами.)
Гюльтекин (выглядывая из-за куста и улыбаясь). Нет, родной, ты не спишь. Ты стоишь с открытым ртом (направляется к Мурсалу.)
Мурсал. Значит, я наяву слышу дерзкие слова моей любимой? (Радостно.) Нури! Дорогой! (Обняв мальчика.) Спой что-нибудь, племянник, спой!
Нури. Хорошо, только вы, пожалуйста, больше не ошибайтесь: я в консерваторию не собираюсь, я буду лётчиком.
Мурсал (подняв Нури на руках, ставит его на скамью и ласково держит за плечи). Лётчиком хочешь быть, мужчина? Ладно, будь. Летай, парень! Забирайся высоко-высоко, за облака и даже выше, и будь настоящим — смелым и отважным — сталинским соколом! Но помни, когда будешь летать и когда однажды увидишь сверху на земле огромные чудесные виноградники, а вокруг них нефтяные промыслы и светлый красивый город, то знай, Нури, что летишь ты над бывшим своим маленьким селом.
Гюльтекин (став рядом с Мурсалом и прижавшись к нему). Помаши нам рукой тогда, Нури.
Нури. Вы не увидите. Я буду высоко-высоко!
Мурсал. Ничего. Мы будем знать, что ты охраняешь наш мирный труд, и будем спокойно продолжать своё дело — строить на своей земле коммунизм!
Нури запевает
ЗАНАВЕС