Через неделю после действия второго. Время от девяти до десяти вечера. Утром Гарри отбывает в Африку, поэтому в комнате стоят многочисленные чемоданы, сумки, сундуки. Недавно закончилась прощальная вечеринка, на столе блюда с закусками и бутылки вина, на всей комнате — стаканы и пепельницы. Гарри, в неизбежном халате поверх костюма, ужинает, сидя за столиком для бриджа. Моника сидит на диване. У нее на коленях большой поднос с письмами. Еще несколько валяются на полу. У ее ног корзинка для мусора. Когда занавес поднимается, Моника читает вслух очередное письмо.
Моника (читает). …Я никогда не забуду эти прекрасные дни на Мадейре, наши пикники на скалах. Как весело мы тогда проводили время. Это же так чудесно, побыть с тобой вдвоем, без всех этих толп, которые постоянно окружают тебя. Не могу выразить словами, как много значила для меня наша близость. А теперь мои волнующие новости. Я еду в Англию. Представляешь! Впервые за семь лет. Приеду двадцать восьмого и проведу в Лондоне целых три недели, в отеле «Рубенс». Ты просил меня заранее сообщить о моем приезде, что я и делаю. Я горю желанием вновь увидеть тебя. С любовью и восхитительно-незабываемыми воспоминаниями, твоя Уинни.
Гарри. Бедная Уинни. Когда отправлено письмо?
Моника. Седьмого ноября.
Гарри. Прошло уже больше шести месяцев. Она, конечно, уже уехала из Лондона.
Моника. Ты велел положить письмо в «Долговую папку».
Гарри. Что ж, отвечать уже поздно.
Моника (рвет письмо). Это точно. Она все равно только добавила бы тебе хлопот. Не забудь, что через несколько дней твой корабль сделает остановку на Мадейре. Наверное, не стоит тебе выходить из каюты.
Гарри. Почему? Если я встречусь с ней, то скажу, что не видел ее письма и вина в этом исключительно моего секретаря.
Моника. Вот еще одно, подписанное «Джо».
Гарри. Каким Джо?
Моника. Просто «Джо», никакой фамилии. Датировано вторым февраля.
Гарри. Дай взглянуть.
Моника (протягивает ему письмо). Вроде бы он встречался с тобой на юге Франции.
Гарри. Похоже, я много странствую по свету, не так ли? (Пробегает глазами письмо). Действительно, письмо от Джо.
Моника (терпеливо). Я так и сказала.
Гарри. Джо — прелесть. Я встретил его в баре в Марселе. Он приплыл из Мадраса. Чего он хочет?
Моника. Это в конце, после абзаца о том, что его сестра родила.
Гарри. Да, есть… почему ты не откликнулась на его просьбу?
Моника. Потому что решила, что «Мадрас, Джо» — недостаточно полный обратный адрес.
Гарри. Будь я проклят, если смогу вспомнить его фамилию.
Моника (берет у него письмо, рвет). Значит, ему не повезло, так?
Гарри. А что в этом большом конверте?
Моника. Письма от той безумной женщины из Херн-Бей. Ты сказал, что когда-нибудь прочитаешь их, потому что они психологически интересны.
Гарри. Сейчас на это времени нет. Ты лучше сохрани их, как вещественные доказательства, на случай, что она все-таки меня убьет.
Моника. Не думаю, что она хочет убить тебя. Жить с тобой — да, но не более того.
Гарри (раздумчиво). Херн-Бей. Вроде бы я не бывал в Херн-Бей.
Моника. Давай забудем про Херн-Бей, дорогой, у нас еще много дел.
Гарри. Интересно, увижу ли я слова зеленую Англию?
Моника. А что может тебе помешать?
Гарри. Я могу умереть от какой-нибудь ужасной тропической болезни, или меня укусит змея.
Моника. Я сомневаюсь, что в больших городах много змей.
Гарри. Я буквально вижу себя под противомоскитной сеткой. Борюсь за каждый вздох…
Моника. С кем?
Гарри. Нет у тебя воображения, Моника. Сухой практичный ум, ничего больше. Наверное, тебе от этого очень плохо.
Моника. Я привыкла.
Гарри. Сколько еще осталось писем?
Моника. Примерно двадцать.
Гарри. С меня хватит. Положи их в «Долговую папку». Пусть ждут моего возвращения.
Моника. Ты только что гадал, удастся тебе вернуться или нет.
Гарри. Что ж, мертвым я не смогу на них ответить, так?
Моника. Среди них есть одно или два, на которые ты должен ответить, живой или мертвый.
Гарри. Нет у меня ни минуты покоя, нет даже нескольких мгновений, чтобы попрощаться с моими книгами и картинами… Я пашу и пашу…
Моника. Ерунда, у тебя будет целый вечер на прощание с книгами и картинами, но, прежде чем ты начнешь прощаться, скажи мне, что написать этому ужасному старому адмиралу в Регби.
Гарри. А что он делает в Регби? Это же не военно-морская база.
Моника. Он в отставке.
Гарри. И слава Богу. Чего он хочет?
Моника (с письмом в руке). Вроде бы ты встретил его сына на танцах в Эдинбурге, когда привозил туда «Смех на небесах», и поклялся, что найдешь ему работу в театре, если тот уйдет со службы.
Гарри. Я никогда такого не говорил.
Моника (мрачно). Он ушел со службы.
Гарри. Так дай ему рекомендательные письма, в чем проблема?
Моника. Я же ничего о нем не знаю. Как он выглядит?
Гарри. Красавец, естественно. Широченные плечи, узкие бедра.
Моника. Он может играть?
Гарри. Откуда мне это знать? Не задавай глупых вопросов.
Моника. А если выяснится, что это совершенно другой человек?
Гарри. Коротышка, безногий и с торчащими изо рта зубами? Все равно дай ему рекомендательные письма.
Моника. Хорошо. И еще одно письмо, которое не терпит отлагательства. От леди Сары Уолсингэм. Ей хочется знать, сможешь ли ты вручать призы за лучший костюм на балу, который она намерена дать двенадцатого ноября. Будут присутствовать особы королевской крови.
Гарри. Почему они не могут вручить призы?
Моника. Потому что она просит тебя… не все им вручать призы.
Гарри. Вежливый отказ.
Моника. Под каким предлогом? Я не могу написать, что тебя не будет в Лондоне, потому что ты будешь. И она написала чуть ли не за полгода до самого бала.
Гарри. До чего же хитра!
Моника. Честно говоря, я думаю, что тебе нужно согласиться. Она была так мила с нами на том дневном спектакле.
Гарри. А, вот ты о ком. Она — душка… конечно, я вручу призы. Напиши, буду счастлив.
Фред входит через дверь для слуг. Вновь в смокинге.
Фред. Вы поужинали? Я хотел бы уйти.
Гарри. Все собрано?
Фред. Да, за исключением мелочей. Я соберу их утром.
Гарри. Идешь послушать лебединую песню Дорис?
Фред. Что, что?
Гарри. Неважно, Фред, не обращай внимания.
Фред (забирает поднос). Завтра утром она придет на станцию, чтобы проводить нас. Вы не возражаете, не так ли?
Гарри. Мне не терпится ее увидеть.
Фред уходит с подносом.
Моника (собирая письма). Мне тоже пора домой.
Гарри. Не оставляй меня одного… я в депрессии.
Моника. Ты только что требовал, чтобы тебя оставили в покое. Утром я сразу приду сюда.
Гарри. Как же мне хочется, чтобы ты поехала со мной. Я совершенно потеряюсь среди этих ужасных африканцев.
Моника. Лиз придет на станцию?
Гарри (отворачиваясь). Нет.
Моника. Почему бы тебе не обогнуть угол и не зайти к ней?
Гарри. Ты все прекрасно знаешь. Она до сих пор в ярости. Я не видел ее всю неделю.
Моника. А ты пытался помириться?
Гарри. Разумеется. Пытался. Трижды звонил. Всякий раз она разговаривала со мной добрым и размеренным голосом, как с ребенком-идиотом. Некоторые слова разве что не произносила по буквам.
Моника. Хочешь, чтобы я попыталась навести мосты?
Гарри. Нет. Если она предпочитает изображать разъяренную гувернантку, это ее право.
Моника. Я очень даже ее понимаю. На этот раз ты зашел слишком далеко.
Гарри. Ради Бога, уж ты-то не доставай меня.
Моника (с легкой улыбкой). Эти письма я оставлю в кабинете.
Уносит письма в кабинет. Фред выходит из двери для слуг, со шляпой в руках.
Фред. Больше вам ничего не нужно?
Гарри. Нет, Фред.
Фред. В комнате просто бардак, не так ли? Сколько у нас было народу?
Гарри. Не знаю, человек шестьдесят.
Фред. И джина они высосали немерено.
Гарри. Завтра разбуди меня в восемь часов. Мы должны выйти из дома в десять.
Фред. Бу сделано.
Гарри. Спокойной ночи, Фред… желаю тебе хорошо провести время.
Фред. И вам того же… будьте паинькой.
Фред уходит. Гарри кружит по комнате, сбрасывает содержимое пепельниц в корзинку для мусора. Моника выходит из кабинета, в пальто и шляпке.
Моника. Между прочим, к телефону тебе лучше не подходить. Роланд Моул названивал всю неделю.
Гарри. Сегодня я ему буду только рад. Как минимум, он интересен психологически.
Моника. Как и Распутин.
Гарри. Я выжат досуха. Наверное, это обычное состояние перед отъездом.
Моника. В своем одиночестве ты должен винить только себя, знаешь ли. Ты молил о нескольких часах покоя, грозил выброситься из окна, если не получишь их, о чем мы все потом бы сожалели.
Гарри. Теперь я уверен, что сожалеть вы не будете.
Моника. Да хватит, хватит, ты уже большой мальчик. В следующий день рождения тебе исполнится сорок два. Трудно даже представить!
Гарри. Сорок один.
Моника (целует его). Спокойной ночи, дорогой. Увидимся утром.
Гарри. Я так завидую тебе, Моника, ты такая спокойная, со всем так ловко справляешься. Ты плывешь по жизни, как прошедший многие сражения старый боевой корабль.
Моника. Спасибо, дорогой, как я понимаю, это комплимент. Спокойной ночи.
Гарри. Спокойной ночи.
Моника уходит. Он продолжает опорожнять пепельницы. Звонит телефон. Гарри бросается к нему.
Гарри. Алле… алле… нет, вы не туда попали.
Он кладет трубку на рычаг. Из двери для слуг входит мисс Эриксон. В пальто и шляпке.
Мисс Э. Я собралась уходить, мистер Эссендайн. У вас есть все, что вам нужно?
Гарри. Откровенно говоря, нет, мисс Эриксон, нет. Из того, что мне нужно, у меня ничего нет.
Мисс Э. Какая жалость.
Гарри. А у вас есть? У кого-нибудь из нас есть… все, что нам нужно?
Мисс Э. (со смешком). Мистер Эссендайн, вы всего лишь играете! На мгновение вы очень меня расстроили.
Гарри. У вас такая странная жизнь, мисс Эриксон. Она вам нравится?
Мисс Э. Да, конечно.
Гарри. Расскажите мне о ней, от а до я.
Мисс Э. Не будете возражать, если я утащу сигаретку?
Гарри. Утащите все, что вам хочется.
Мисс Э. (берет несколько сигарет). Я так много курю, и сигареты у меня постоянно заканчиваются. Ужасно глупо.
Гарри. А куда вы сейчас идете?
Мисс Э. К моей подруге в Хаммерсмит. Она — немка.
Гарри. Шпионка?
Мисс Э. Думаю, что да, но она очень добрая.
Гарри. Как я понял со слов Фреда, она еще и медиум?
Мисс Э. Совершенно верно. Иногда она входит в транс, и это потрясающе. Многие часы лежит на земле и издает звуки.
Гарри. Какие звуки?
Мисс Э. Разные. Иногда поет, звонко-звонко, как птичка, иногда лает. Она часто тяжело болеет.
Гарри. Меня это не удивляет.
Мисс Э. Ну, мне пора.
Гарри. Премного вам благодарен, мисс Эриксон. Вы рассказали мне много интересного.
Мисс Э. Пустяки… спокойной ночи.
Гарри. Спокойной ночи.
Мисс Эриксон уходит. Гарри садится на диван с книгой, пытается читать. Наконец, отбрасывает книгу, идет к телефону. Набирает номер и ждет. Очевидно, на другом конце провода трубку не снимают. Гарри швыряет трубку на рычаг, начинает кружить по комнате. Раздается звонок в дверь. Гарри подпрыгивает от неожиданности, идет открывать. Из холла доносится его удивленный голос: «Дафна!» Она входит с маленьким дорожным несессером. На ней дорожные же пальто и шляпка. Она нервничает, но при этом настроена решительно.
Гарри (предчувствуя дурное). Дафна, дорогая моя… как это мило с твоей стороны… зайти и попрощаться.
Дафна (голос звенит от напряжения). Я пришла не для того, чтобы попрощаться.
Гарри. Как это?
Дафна. Я еду с тобой. Днем купила билет.
Гарри. Ты что?
Дафна. Я убежала из дома… оставила тете записку… видишь ли, теперь я знаю… знала всю неделю, с того самого ужасного утра, когда я лишилась чувств… я знаю, что нужна тебе точно так же, как ты нужен мне… Нет, пожалуйста, ничего сейчас не говори… Я все тщательно обдумала. Я знаю, что гораздо моложе тебя, и все такое, но я могу помогать тебе, приглядывать за тобой…
Гарри. Дафна, дорогая, но это же чистый абсурд. Ты должна немедленно вернуться домой.
Дафна (снимая шляпку). Я знала, что ты так скажешь.
Гарри. Пожалуйста, надеть шляпку и не дури.
Дафна. Ты играл, притворяясь злым, когда я пришла и декламировала Шелли. А вот когда ты так нежно сказал мне: «До свидания», другим утром, ты не играл. Тогда маски на тебе не было, не так ли?
Гарри. Послушай, дорогое мое дитя…
Дафна. В четверг мне поначалу было очень стыдно за то, что я уговорила тетю позвонить тебе и договориться о прослушивании, но, когда я пришла сюда, стыд сразу пропал, а осталась только радость…
Гарри. Так ты, значит, обрадовалась?
Дафна (восторженно). Да, обрадовалась. Потому, наверное, и лишилась чувств. Внезапно мне открылась истина.
Гарри. Какая истина?
Дафна. Я поняла, как отчаянно ты одинок, несмотря на всех людей, которые окружали тебя, несмотря на твой успех… Я увидела, как тебе хочется, чтобы рядом был любящий тебя человек, заботящийся о тебе. Окончательно я это осознала, когда из комнаты для гостей выскользнула эта отвратительная проститутка в безвкусном вечернем платье.
Гарри (ледяным голосом). То была не проститутка, а жена одного из моих ближайших друзей!
Дафна. Нет, Гарри, тебе меня не обмануть… я знаю.
Гарри. Раз и навсегда, Дафна, я хочу сказать громко и ясно, сейчас я не играю. Говорю со всей искренностью, на какую способен, со всей ответственностью. Немедленно надень шляпку, поймай такси и прямиком поезжай к твоей тетушке.
Дафна. Нет… тебе нет нужды пугаться… я не собираюсь предъявлять тебе какие-то требования. Не хочу, чтобы ты женился на мне. Не верю, что настоящая любовь должна быть освящена церковью или законом. Просто еду с тобой, вот и все. У меня достаточно денег в банке, и менеджер сказал мне, что даст телеграмму в Йоханнесбург, чтобы мне открыли там счет. Я буду рядом, когда понадоблюсь тебе, когда ты устанешь, почувствуешь себя одиноким и захочешь, чтобы кто-то обнял тебя. Если скажешь, даже не буду подходить к тебе на корабле. Качку я переношу плохо.
Раздается дверной звонок.
Гарри. Звонят в дверь.
Дафна. Кто это?
Гарри. Откуда мне знать? Тебе лучше уйти в спальню для гостей.
Дафна. Нет, Гарри, пожалуйста, только не в спальню.
Гарри. Хорошо, тогда в кабинет, только быстро.
Дафна. Избавься от них побыстрее, кто бы к тебе ни пришел.
Гарри. Вот твоя шляпка… не спорь.
Он заталкивает ее в кабинет и идет открывать входную дверь. Последующий диалог слышится из коридора.
Роланд. Простите меня… я должен с вами поговорить.
Гарри. К сожалению, не сможете… я уже ложусь спать.
Роланд. Извините, но я настаиваю. Видите ли, это вопрос жизни и смерти.
Гарри. Пожалуйста, немедленно уходите.
Из холла появляется Роланд, за ним Гарри.
Гарри. Это просто невыносимо. Какого черта вы вламываетесь в мой дом?
Роланд. Это нормально… кричите… кричите… вы великолепны, когда сердитесь!
Гарри. Вот что я вам скажу, молодой человек. Вы совершенно спятили, и в этом ваша проблема. Вас нужно изолировать от общества. Вы должны быть в смирительной рубашке.
Роланд. Нет, не я. Сумасшедший — это вы.
Гарри. Вас не затруднит незамедлительно покинуть мой дом?
Роланд. К сожалению, не могу… это невозможно… Я сжег свои корабли.
Гарри. Сжег что?
Роланд (прост, как правда). Корабли.
Гарри. Что вы такое говорите?
Роланд. Я солгал вам, сказав, что это вопрос жизни и смерти, но все очень, очень серьезно… для меня точно… а может, для нас обоих.
Гарри. Если вы не покинете мой дом, прежде чем я досчитаю до десяти, я вызову полицию.
Роланд. Я вам не позволю. Я невероятно силен, знаете ли, легко поднимаю огромные тяжести.
Гарри (меняя тон). Послушайте, мистер Моул…
Роланд. Вы можете звать меня Роландом.
Гарри. Хорошо, Роланд, я хочу обрисовать вам сложившуюся ситуацию. Это мой последний вечер в Англии, у меня полно дел…
Роланд. Вы только что сказали, что собрались ложиться спать.
Гарри. Пусть и сказал, Роланд, но…
Роланд (перебивает его). Я знаю, вы думаете, что я — безумец, и не могу вас за это винить, но, уверяю вас, ничего этого нет и в помине. Просто у меня уникальный во многих отношениях мозг, который, так уж вышло, может сослужить вам неоценимую службу. Как я и говорил на днях, вы для меня так много значите. Вы, собственно, часть меня.
Гарри. Будьте уверены, я этим польщен, Роланд.
Роланд. Вы не будете возражать, если я позволю себе взять галету?
Гарри. Бога ради, на блюде остались несколько, не стесняйтесь.
Роланд. Благодарю (берет галету). Даю вам честное слово, уйду, как только доем галету. Я снял номер в отеле «Гросвенор». В конце концов, мне ничто не запрещает играть сумасшедшего. Вы вот играете здравомыслящего человека.
Гарри. Я не играю.
Роланд. Вы всегда играете. Вот что в вас так завораживает. И настолько привыкли играть, что даже не замечаете этого. Я тоже всегда играю. С вами изображал безумца, потому что мне нравится смотреть на ваше изумленное лицо. С другой стороны, я просто без ума от вашего лица, какое бы настроение ни отражалось на нем.
Гарри. А почему бы вам не сыграть человека, выметающегося отсюда к чертовой матери?
Роланд (безумно хохочет). Это великолепно!
Гарри. Послушайте, чего, все-таки, вы хотите?
Роланд. Быть с вами. Вот почему я еду в Африку.
Гарри. Вы что?
Роланд. Купил сегодня билет, правда, самый дешевый, четвертого класса, но все лучше, чем ничего. Я бросил занятия юриспруденцией и навсегда покинул Акфилд. Вот почему этим вечером я такой возбужденный. Но вам нет нужды бояться, что я в чем-то вам помешаю или буду предъявлять какие-то требования.
Гарри. То есть вы не рассчитываете, что я женюсь на вас?
Раздается дверной звонок.
Гарри. Кто-то пришел. Будьте хорошим мальчиком и уйдите, а? Вы обещали, что уйдете, доев галету.
Роланд (предельно искренне). Пожалуйста, не прогоняйте меня… пожалуйста, не прогоняйте! Вы — слишком великий человек, чтобы быть таким вредным. Пожалуйста, позвольте мне остаться с вами. Я смогу защитить вас от множества угроз, о существовании которых вы даже не подозреваете.
Гарри. От каких же?
Роланд. Вас окружают ловушки, каждый шаг грозит вам смертельной опасностью, но вы витаете в облаках и не можете видеть…
В дверь снова звонят.
Гарри. Мне очень приятно, что вы проявляете обо мне такую заботу, Роланд, но, если вы действительно думаете о моем благополучии, то я попросил бы вас покинуть мой дом и вернуться в Акфилд.
Роланд. В Акфилд я не вернусь никогда. Да и последний поезд уже ушел.
Гарри. Хорошо, тогда идите в отель «Гросвенор».
Роланд. Я не позволю вам выгнать меня. Если выгоните, будете сожалеть об этом всю жизнь. Я в этом абсолютно уверен, и ничто не сможет поколебать…
Внезапно Роланд бросается в спальню для гостей, захлопывает дверь и поворачивает ключ в замке. Гарри стучит кулаком по двери. Звонок входной двери звонит и звонит.
Гарри. Немедленно выходите из комнаты! Мистер Моул… Роланд… Немедленно выходите… Господи, за что?
Гарри идет в холл, чтобы открыть входную дверь. Через мгновение в комнате появляется Джоанна с дорожным несессером и шкатулкой для драгоценностей. Решительно ставит их и с улыбкой смотрит на Гарри.
Джоанна. Привет, дорогой.
Гарри. Что все это значит, Джоанна?
Джоанна. Разве ты не знаешь?
Гарри. Знаю. Ты едешь со мной в Африку. Купила билет во второй половине дня. Ты не будешь предъявлять мне никаких требований, и хорошего матроса из тебя не получится.
Джоанна. Наоборот, качка нисколько меня не тревожит.
Гарри подходит к телефону. Набирает номер.
Джоанна. Что ты делаешь?
Гарри. Звоню Генри (в трубку). Алле… алле… Ой, я очень, очень, очень извиняюсь, ошибся номером.
Кладет трубку на рычаг.
Джоанна. Можешь не звонить, дома его нет.
Гарри (с мрачной улыбкой). Теперь это не имеет значения.
Джоанна. Дорогой, неужто под этой суровой маской, глубоко внутри, ты хоть немного не рад моему приезду?
Гарри. Я в полном восторге. Потому что твой приезд расставляет все точки над «i».
Джоанна. Я так и думала.
Гарри. Когда ты вернулась из Парижа?
Джоанна. Сегодня, во второй половине дня. Ты получил мою телеграмму, в которой я пожелала тебе счастливого пути.
Гарри. Да. Моника зачитала ее мне.
Джоанна. Я на это и рассчитывала.
Гарри. Я предполагал, что ты уехала в Париж на месяц.
Джоанна. Нет, дорогой, не предполагал, ты точно знал, что я там не останусь. Должна признать, первые несколько дней я пыталась тебя забыть. Ругала, как только могла, а потом вспомнила…
Гарри. И что же ты вспомнила?
Джоанна. Вспомнила слова, которые ты сказал мне той ночью: «Неважно, что произойдет после, неважно, как сложится жизнь, это чудесные мгновения, прекраснее которых у меня ничего не было и не будет».
Гарри. Второе действие пьесы «Люби меня нежно».
Джоанна (улыбаясь). Да… я узнала эти фразы. Видела этот спектакль несколько раз, знаешь ли.
Гарри. В таком случае, почему ты поверила?
Джоанна. Словам не поверила. Но сам факт, что ты их произнес, сказал мне о многом. Я поняла, что искренности в тебе не больше, чем во мне, что нет у тебя больше потребности в таинствах любви, в тех радостях и страданиях, которые она несет с собой, но ты готов воспринимать любовь, как развлечение. Это взрослое отношение к любви, и я салютую тебе. Точно также отношусь к любви и я.
Гарри. Ничего более аморального я не слышал за всю мою жизнь.
Джоанна. Но это правда, не так ли?
Гарри. Нет, ложь.
Джоанна. Злиться-то незачем, дорогой.
Гарри. Как ты можешь, Джоанна! Такие женщины, как ты, подмывают основы цивилизации.
Джоанна. Откуда это?
Гарри. Ниоткуда.
Джоанна. Как я и сказала тебе тем вечером, я всегда хотела тебя. Интуитивно знала, что мы идеально подходим друг другу. Если бы мы встретились гораздо раньше, ничего бы не вышло, мы бы попали в силки любви, она повязала бы нас, и все закончилось бы печально. Теперь же все будет хорошо. Ты не можешь обойтись без меня. Тебе уже мало людей, которые окружают тебя. И ты нужен мне. Ты — первый из встреченных мною мужчин, который достоин меня. Не могу гарантировать, что мы будем счастливы в домашнем быту, но время проведем хорошо.
Гарри. Будь я проклят!
Джоанна. Ты не ошибся, предположив несколько минут тому назад, что я еду с тобой в Африку. С ясновидением у тебя все в порядке. Я действительно еду. Взяла каюту-люкс для новобрачных, потому что других уже не осталось. Помимо того, я написала Генри письмо, в котором обо всем рассказала. Он обедает с Моррисом в «Атенеуме». Они могут прочитать мое письмо вместе. (Раздается дверной звонок). Кто это?
Гарри. Возможно, лорд Чемберлен.
Гарри спешит в холл. Джоанна снимает шляпку и поправляет волосы перед зеркалом. Из холла появляется Лиз, за ней — Гарри. Лиз не выказывает удивления при виде Джоанны.
Лиз. Привет, Джоанна.
Джоанна. Добрый вечер, Лиз, дорогая, как славно ты выглядишь.
Лиз. Спасибо, что оценила. Я старалась.
Джоанна. Отчего не сказать человеку приятное. Завтра я отплываю с Гарри.
Лиз. Какое совпадение, я тоже.
Гарри. Что?!
Лиз. Решила во второй половине дня.
Гарри. В кассе сегодня выполнили месячный план.
Лиз. Этим вечером я отправила Мэгги с багажом в Саутхемптон.
Гарри. Так Мэгги тоже едет?
Лиз. Естественно, без Мэгги я шага не ступлю.
Джоанна (держит себя в руках, но страшно зла). Уж извини, Лиз, но мне кажется, что ты ведешь себя довольно глупо.
Лиз. Не понимаю, с чего ты так решила? Я вот с нетерпением жду отплытия. Мы будем завтракать, обедать и ужинать за одним столом, вместе научимся садиться в спасательную шлюпку.
Гарри. Джоанна написала письмо Генри и Моррису, в котором все объяснила.
Лиз. Хорошо. Полагаю, они тоже составят нам компанию.
Гарри. Пожалуй, я воспользуюсь моментом и скажу, что предпочел бы умереть.
Лиз. Ерунда, дорогой, путешествие тебе очень понравится. Скучать не придется ни единой секунды.
Джоанна. Должно быть, ты кажешься себе очень умной, Лиз, так?
Лиз. Я прошла хорошую школу.
Джоанна. Лично я считаю, что ты совершаешь самую большую ошибку в своей жизни. Это глупо, знаешь ли, не найти в себе сил признать свое поражение.
Лиз. Ты очень уж властная, Джоанна, и, для женщины с твоим-то жизненным опытом, пожалуй, туповата. Похоже, у тебя сложилось впечатление, что я соперничаю с тобой. Заверяю тебя, ничего такого нет и в помине. Но для нас всех очень важен успех африканских гастролей Гарри. Очевидно, нет никакой возможности остановить тебя, раз уж ты решила сопровождать Гарри в этой поездке, но я бы хотела, чтобы ты сразу уяснила свой статус. И на корабле, и в городах, где будет выступать Гарри, тебя будут воспринимать, как мою подругу.
Раздается звонок в дверь.
Гарри. Ставлю три гинеи на то, что знаю, кто пришел!
Джоанна. Клан собирается.
Лиз. Я открою дверь, Гарри.
Лиз быстро выходит в холл.
Джоанна (злобно). Только их нам и не хватало.
Гарри. А по-моему, они очень даже вовремя.
Входят Генри и Моррис. Лиз — за ними. Оба кипят от ярости.
Генри. Это правда? Это все, что я хочу знать? Это правда?
Моррис (чуть покачиваясь от выпитого). Ложь, везде ложь, дружище! Сплошная ложь!
Гарри. Хватит, Моррис, ты более не в «Атенеуме».
Генри. Не уводи разговор в сторону, Гарри. Ситуация мерзкая, отвратительная, и ты это знаешь.
Моррис. Удар в спину, вот что этот такое, предательский удар в спину.
Генри. Но, надеюсь, не ниже.
Лиз. Заткнись, Моррис.
Генри. Я получил письмо от Джоанны. Полагаю тебе об этом известно, не так ли?
Джоанна. Известно. Я только что сказала ему.
Генри. То, что в нем написано, правда?
Гарри. Откуда мне знать? Я письмо не читал.
Генри. Не увиливай. Она написала, что вы — любовники, и завтра уезжаете вместе. Это правда?
Джоанна. Абсолютная правда.
Генри (игнорируя ее). Ответь мне, Гарри.
Гарри (с грозными нотками в голосе). Сейчас я скажу тебе, что правда, а что — нет, и ты сможешь перестать подпрыгивать, как резиновый мячик.
Лиз (предостерегающе). Успокойся, Гарри.
Гарри. Успокойся! Все эти годы я воспринимал вас слишком уж спокойно.
Генри. Ты все еще не ответил на мой вопрос. Я хочу услышать ответ из твоих уст. Прежде чем решу, что делать дальше.
Гарри. Решишь, что делать! А что ты можешь сделать?
Генри. Спал ты с Джоанной или нет?
Гарри. Да, спал.
Моррис. Ты отвратительный мерзавец!
Гарри (Джоанне). В тот вечер ты пришла с твердым намерением заполучить меня, не так ли? И тебе удалось втереться мне в доверие и добиться желаемого. Ты крайне ловко разожгла мое любопытство, но для того, чтобы достучаться до моего сердца или души, одной ловкости мало.
Моррис (яростно). У тебя нет ни сердца, ни души. В тебе нет ни капли приличия. Ты морально неустойчивый и насквозь лживый!
Гарри (кричит). Ради Бога, вспомни, наконец, что ты не на сцене!
Лиз (падает на диван). Ой, я больше не могу!
Гарри. Тебе не следовало жениться на Джоанне, Генри. Я всегда говорил, что это роковая ошибка.
Генри (кричит). И тебе хватает наглости указывать мне после того, как ты соблазнил мою жену…
Гарри. Знаешь, Генри, сейчас самое время спуститься с небес на землю. Я не соблазнял твою жену, и ты прекрасно это знаешь. Ты, конечно, встал в позу, но я убежден, если ты посмотришь правде в глаза, но увидишь, что ничего против ты, в общем-то, и не имеешь. Кто против, так это Моррис. На текущий момент.
Генри. Моррис? Это ты о чем?
Лиз. Гарри, это недостойно тебя!
Гарри. Недостойно? Мне до смерти надоели ложь и интриги, которые оплели меня, как паутина.
Джоанна. Хорошо, ты победил, Гарри. Я не могла поверить, что кто-либо способен так низко пасть.
Гарри (берет сигарету, прикуривает). Вздор.
Генри. Так причем здесь Моррис? Ответь мне.
Гарри. При том, что Моррис и Джоанна занимаются этим самым у тебя под носом уже многие месяцы.
Моррис. Я больше не заговорю с тобой до моего последнего дня в этом мире!
Гарри. Что ж, тогда и поболтаем, не так ли?
Генри. Моррис… Джоанна… Это правда?
Гарри. Разумеется, правда. Конечно, длится это не так долго, как твоя интрижка с Эльвирой Рэдклифф… ты с ней спишь почти год, не так ли?
Джоанна. Генри!
Гарри. Только не притворяйся, что ты этого не знала. Ты же была рада и счастлива. Генри развязал тебе руки!
Генри. Я рассказал тебе об этом в полной уверенности, что могу довериться тебе, как себе. Как ты мог так жестоко меня предать?
Гарри. Я сыт по горло всеобщим доверием. Я битком набит чужими секретами. Вы все снова и снова приходите ко мне с вашими чертовыми слезами, эмоциями, сантиментами, выливаете и выливаете их на меня, а я и так давно промок от них насквозь. В своем поведении вы ничуть не лучше меня, а во многом гораздо хуже. Вам, как воздух, необходимо слезливое любовное похмелье, тогда как мне хватает ума, чтобы обходиться и без слез, и без самого похмелья. Вы голосите, а я смеюсь, потому что о значимости секса наговорено слишком уж много чепухи. Я верю теперь и верил всегда. Ты, Моррис, каждую свою любовную интрижку воспринимаешь на полном серьезе. Тебе нравится страдать, ревновать, мучить себя и других. Это твой способ наслаждаться жизнью. У Генри подход другой. Он предпочитает сочетать домашний уют с походами на сторону. Вот почему он так быстро охладел к тебе, Джоанна. Зато ему прекрасно подошла Эльвира. Благо она меняет любовников с той самой поры, как закончила Роудин-скул[5]. У Джоанны тоже все свое. Она посвящает сексу много времени, но не потому, что получает удовольствие. Секс для нее — средство достижения цели. Она — коллекционер. Удачливая и очаровательная беспринципная акула. Во мне ничего этого нет. Я точно знаю, что секс слишком уж переоценен. Я наслаждаюсь им и буду продолжать наслаждаться, пока находятся желающие составить мне компанию, а когда придет время и таковых более не найдется, я с не меньшим удовольствием устроюсь в уютном кресле с яблоком и хорошей книгой.
Моррис. Будь я проклят!
Генри. Наглая, бесстыдная софистика!
Моррис. И ты считаешь возможным учить нас нормам морали, когда мы все знаем…
Гарри. Я ничему не собираюсь вас учить. Я просто защищаю свое право говорить правду в глаза.
Генри. Правду! Да тебе не узнать правды, даже если ты и увидишь ее. Вся твоя жизнь — кривляние, позерство, лицедейство…
Гарри. Я хотел бы знать, где бы мы все были, если бы я этого не делал! Я — актер, не так ли? Конечно же, у меня есть право на некоторые вольности.
Моррис. А я вот считаю, что больше этого права у тебя нет.
Лиз. Ради Бога, прекратите орать, а не то рухнет крыша.
Джоанна (встает). Меня тошнит от этого идиотского представления. Я ухожу.
Генри (сверлит Гарри злобным взглядом). Только, пожалуйста, не произноси эту до смерти надоевшую всем проповедь о том, что мы перебивались бы с хлеба на воду, если бы не твой ослепительный талант.
Гарри. Да как ты смеешь столь пренебрежительно отзываться о моем таланте, неблагодарный, маленький змееныш!
Моррис. В любом случае, если бы мы не сдерживали тебя, ты давно бы выступал исключительно в провинции.
Гарри. А что, позвольте спросить, плохого в провинции? Даже на собственном опыте мы убеждались, что люди там куда более интеллигентные, чем в Лондоне.
Генри. Думай, что говоришь. Кто-то может услышать.
Гарри. Полагаю, сейчас кто-то из вас скажет, что именно ваша поддержка позволила мне двадцать лет оставаться кумиром у публики…
Моррис. Для публики ты не кумир. Зрители идут на тебя в тщательно выбранных пьесах, где роль идеально тебе подходит. Вспомни, что произошло с «Пожалейте слепого!»
Гарри. Я был великолепен в «Пожалейте слепого!»
Моррис. Да, десять дней.
Генри. Если бы не мы, ты сыграл бы в «Пер Гюнте».
Гарри. Если кто-нибудь еще раз помянет «Пер Гюнта» в этом доме, клянусь, я поставлю его в «Друди-Лейн»[6].
Генри. Только не на мои деньги.
Гарри. Твои деньги! Ты думаешь, для постановки пьесы мне нужны твои жалкие деньги? Да в этом городе найдутся тысячи практичных пожилых джентльменов, которые будут счастливы дать деньги под любую мою постановку.
Генри. Думаю, все будет зависеть от того, женаты они или нет.
Гарри. Что, возвращаемся в исходную точку, так?
Генри. Нет, никуда мы не возвращаемся. Все это так мерзко, так отвратительно. И мы с Моррисом прямо сейчас расстались бы с тобой навсегда, если бы утром не подписали контракт на аренду театра «Форум»!
Гарри. Вы что?
Лиз. Гарри, ради Бога…
Джоанна (громко). Я ухожу! Вы меня слышите? Я ухожу… навсегда!
Лиз. Возьми мой автомобиль. Он внизу.
Джоанна (подходит к Гарри). Похоже, в этот вечер все говорят правду, только правду и ничего, кроме правды, так что перед уходом я позволю себе внести маленькую лепту в этот спектакль. Я считаю, что вы, мистер Гарри Эссендайн, не только подавляющий всех и вся, самовлюбленный эгоист, но и самый отъявленный негодяй, с которым меня, увы, свела судьба, и я очень надеюсь, что больше не увижу вас до конца своих дней.
Она отвешивает Гарри звонкую пощечину и уходит.
Гарри (не заметив пощечины — Генри). Ты подписал договор на аренду этого театра, хотя я сказал тебе, что никакая сила не заставит меня играть в нем?
Моррис. Послушай, Гарри…
Гарри. Не желаю я ничего слушать. Это не укладывающееся ни в какие рамки предательство, и я очень, очень зол…
Генри. Я же на днях тебе объяснил, они полностью реконструирую театр, увеличивают оркестровую яму. Им так хочется заполучить тебя, что согласились поставить душевую кабинку в твоей гримерной..
Гарри. С тем же успехом они могли соорудить в моей гримерной бассейн и корт для сквоша, а потом добавить к ним концертный рояль. Я не буду играть легкую французскую комедию в зале, который являет собой готическую версию стадиона «Уэмбли».
Лиз. После реконструкции зал будет выглядеть совсем иначе. Честное слово, дорогой. Я видела эскизы, должно получиться очень даже красиво.
Гарри. И ты против меня, так? Весь мир против меня.
Моррис. Перестань, Гарри, я обещаю тебе…
Гарри (прерывает его трагическим голосом). Уходите… уходите все… не хочу больше вас видеть. Завтра мне предстоит уйти в долгое морское плавание, потом многие месяцы я буду болтаться по просторам, и это признают все, самого пагубного для человека континента. Уйдите от меня… пожалуйста, уйдите…
Лиз. Уходите, вы оба. Я с ним поговорю.
Моррис. С такой игрой ему не убедить и котенка. Он теряет хватку. Пойдем, Генри.
Генри. Жаль, что они сносят «Лайсеум».
Генри и Моррис уходят.
Гарри. Думаю, я бы чего-нибудь выпил. Что-то навалилась усталость.
Лиз (подходит к столу с бутылками). Виски или бренди?
Гарри. Пожалуй, бренди.
Лиз. Хорошо.
Гарри. Ты действительно собралась со мной в Африку?
Лиз. Безусловно. И не только в Африку. Я возвращаюсь к тебе навсегда.
Гарри. Я не хочу, чтобы ты возвращалась ко мне. Меня и так все устраивает.
Лиз. Тут уже ничего не поделаешь. В последнее время ты все равно ведешь себя ужасно, но я смогу хоть чуть-чуть ограничить тебя.
Гарри. Лиз, умоляю тебя, не возвращайся ко мне. Неужели тебе неведомо сочувствие? У тебя нет сердца?
Лиз. Прежде всего, я думаю о благополучии фирмы. Кстати, я должна оставить Монике записку. Хочу, чтобы она позвонила в банк, как только придет на работу. Положу на ее стол в кабинете (поворачивается к двери в кабинет).
Гарри (вспоминает). Кабинет! Господи!
Лиз (смотрит на него). В чем дело?
Гарри (хриплым шепотом). У тебя в квартире есть диван?
Лиз. Конечно. А что такое?
Гарри. Ты не возвращаешься ко мне, дорогая. Это я ухожу к тебе!
Он указывает сначала на дверь кабинета, потом на дверь спальни для гостей. На мгновение на лице Лиз отражается недоумение, потом она начинает смеяться. Гарри быстро скидывает халат, надевает пальто и шляпу, и, когда они на цыпочках направляются к холлу и входной двери.
Занавес опускается.