Когда Ван Тигр вернулся на те самые дворы, где накануне ночью он совершил такой подвиг, вместе со своими людьми, которые следовали за ним неровной от усталости поступью, дворы были снова прибраны и чисты и снова стали такими же, как прежде. Трупы убрали, кровь вытерли и замыли водой. Часовые и слуги стояли на своих местах и испуганно встрепенулись, когда Ван Тигр вошел в ворота, а он шел гордо, словно император, и все торопливо отвешивали перед ним поклоны.
Но он держался прямо и надменно, шел через дворы и залы, и смуглое лицо его было высокомерно и гордо. Он знал хорошо, что теперь вся область у него в руках. Он обратился к стоявшему во дворе часовому и повелительно крикнул ему:
— Возьми эту связанную женщину и брось ее в тюрьму! Стереги ее и смотри, чтобы ее кормили и не делали ей худа, потому что она моя пленница, и когда я пожелаю, то сам решу, как ее наказать.
Он остановился, глядя вслед людям, которые уносили ее на шесте. Она выбилась из сил, и лицо у нее стало белым, как воск. Даже губы, прежде такие красные, побелели теперь, а глаза чернели, словно тушь, на бледном лице, и каждый вздох вырывался у нее с трудом. Однако у нее достало силы обратить эти большие черные и яростные глаза на Вана Тигра, и когда она заметила, что он на нее смотрит, все лицо ее исказилось, но во рту у нее пересохло и плюнуть она не смогла. И Ван Тигр изумился, так как ему не приходилось видеть похожих на нее женщин, и ломал голову, не зная, что с ней делать: нельзя было отпустить ее на свободу, когда она с такой силой его ненавидела и так жаждала ему отомстить. Но на время он отбросил мысли об этом и пошел к старому правителю.
Старый правитель дожидался его с рассвета, облачившись в парадное платье и приказав приготовить самые тонкие кушанья. Увидев, что входит Ван Тигр, он задрожал и совсем растерялся: хоть он и был благодарен Ван Тигру, однако понимал, что такой человек не станет оказывать услуг даром, а теперь боялся и спрашивать, какой награды потребует Ван Тигр, — вдруг она окажется так велика, что ему будет еще тяжелее, чем при Леопарде.
Он ждал в неуверенности и страхе. И когда ему доложили, что вернулся Ван Тигр, и когда он увидел, что Ван Тигр входит большими, и мерными шагами, какими ходят герои, старый правитель растерялся и не знал, куда девать руки и ноги, которые так дрожали, словно жили своей, отдельною от всего тела жизнью. Но он попросил Вана Тигра сесть, и тот, как полагалось, отвечал ему вежливыми словами, и когда приветственные церемонии были закончены и Ван Тигр поклонился, но поклонился не слишком низко, старый правитель велел принести чаю, вина и кушаний, и они уселись наконец и завели учтивый разговор.
Но все же наступила минута, когда уже нельзя было дольше молчать о том, что произошло, и, бегая глазами по сторонам и глядя куда угодно, только не на Вана Тигра, старый правитель попытался начать этот разговор. Ван Тигр не помогал ему, — сила была теперь на его стороне, он очень хорошо понимал, каково на душе у старого правителя, и только смотрел в упор своими неподвижными глазами на трусившего старика, зная, что пугает его, и чувствуя от этого злобное удовольствие. Наконец старый правитель заговорил слабым и дребезжащим голосом, очень мягким и тихим, как шопот:
— Будь уверен, я никогда не забуду о том, что ты сделал сегодня ночью, и никогда не смогу отблагодарить тебя за то, что ты избавил меня от язвы, которая мучила меня столько лет, и за то, что старость моя будет теперь покойна. Что я скажу тебе, освободившему меня, и как вознагражу тебя, когда ты мне ближе сына? И чем наградить твоих отважных людей? Проси, что хочешь, даже мое место — и ты получишь его.
Он ждал ответа, весь дрожа и кусая указательный палец. Ван Тигр спокойно сидел, дожидаясь, когда старый правитель кончит говорить, и потом сказал с достоинством:
— Я ничего не прошу. С молодых лет я веду борьбу против злодеев и бесчестных, а то, что я сделал, я сделал для того, чтобы освободить народ от этой язвы.
И он снова замолчал, дожидаясь ответа. Тогда настал черед правителя, и он сказал:
— У тебя сердце героя, я никак не думал, что в наше время есть еще такие люди, как ты. Но даже и на смертном одре я не закрою глаз спокойно, если не отблагодарю тебя. Так скажи мне, не таясь, чего бы ты пожелал.
Так они договаривались очень долго; каждый выжидал своей очереди и говорил с достоинством и вежливо, но наконец подошли ближе к делу, и Ван Тигр намекнул стороной, что намерен принять в свои ряды тех из бандитов Леопарда, которые захотят стать под его знамя.
Старый правитель пришел в такой ужас, что, схватившись за резные ручки кресла, поднялся на ноги и сказал:
— Так ты хочешь стать главарем шайки бандитов в наших местах?
Про себя же он подумал, что если это так, то ему и в самом деле пришел конец, потому что этот высокий и чернобровый незнакомец, пришедший к нему неизвестно откуда, на вид куда грознее Леопарда и гораздо умнее его. По крайней мере все знали, что такое Леопард, и всем было известно, сколько он потребует. И думая так, правитель начал громко стонать, сам не замечая, что стонет. Но Ван Тигр ответил напрямик:
— Тебе нечего бояться. Я не собираюсь стать бандитом. Отец мой был человек почтенный, владел землей и оставил мне наследство. Я не беден, и мне незачем грабить. Кроме того, мои старшие братья люди богатые и достойные. Если в будущем я добьюсь славы, то только своим уменьем воевать, а не теми нечестными путями, какими добиваются ее бандиты. Нет, вот в чем моя награда, и вот о чем я попрошу тебя: позволь мне и моим людям остаться у тебя в ямыне и назначь меня командующим твоей армией. Мы присоединимся к твоей свите и будем охранять тебя от бандитов, будем охранять и население. А ты будешь кормить нас, давать, сколько полагается, из доходов, и мы будем под покровительством государства.
Старый правитель выслушал все это в замешательстве, а потом нерешительно возразил:
— Но что же мне делать с генералом, который уже служит у меня? Я буду разрываться между вами обоими. Ведь он не так-то легко согласится уйти.
И Ван Тигр ответил без колебаний:
— Мы решим дело в открытом бою, как делают честные люди: если он победит, я уйду и оставлю ему своих людей и оружие, а если я останусь победителем, то уйти должен будет он.
Тогда правитель со вздохами и стонами — ибо он был человек ученый, последователь древних мудрецов и любил покой — послал за своим генералом и велел позвать его к себе. И через некоторое время тот явился. Это был спесивый человечек, с круглым животом, одетый в военное платье иноземного образца, он отрастил жиденькую бородку и зачесывал кверху свои редкие брови, стараясь казаться свирепым и храбрым, насколько мог. Он вошел, топая изо всех сил и волоча за собой по пятам длинный палаш. Кланяясь, он не сгибал спины и смотрел как нельзя более грозно.
Заикаясь и потея, старый правитель кое-как рассказал ему, в чем дело, а Ван Тигр спокойно сидел, холодно глядя в сторону, словно думая о чем-то постороннем.
Наконец старый правитель замолчал, повесив голову и желая себе смерти, думал про себя, что вдвоем они скоро доведут его до могилы. Он и своего генерала считал лютым зверем за то, что у него был горячий, вспыльчивый нрав, а Ван Тигр был куда вспыльчивей и гневался несравненно сильнее, — это всякому было видно, стоило только взглянуть на его лицо.
Толстый маленький генерал порядком рассердился и, схватившись пухлой рукой за меч, хотел уже броситься на Вана Тигра. Но Ван Тигр заметил это движение, прежде чем он успел его сделать, хотя смотрел, повидимому, на террасу, заросшую пионами, и, оскалив белые зубы, сдвинул густые черные брови, скрестил руки на груди и уставился на маленького генерала таким тяжелым и яростным взглядом, что тот струсил, и, переменив гнев на милость, притворился, что нисколько не сердится. Он и в самом деле был человек неглупый. Он понял, что прошло его время, и не посмел тягаться с Ваном Тигром. Наконец он сказал старому правителю:
— Я давно уже думаю, что мне пора вернуться домой, к старику-отцу. Я у него единственный сын, а он все дряхлеет. Но до сих пор я не мог поехать к нему, потому что мои обязанности здесь, в твоем почтенном ямыне, тяжелы и отнимают много времени. А кроме того, не говоря уже о сыновнем долге, я болен, и время от времени болезнь нападает на меня и грызет мою утробу. Ты знаешь об этой болезни, господин мой, знаешь, что из-за нее я не мог выступить в поход против бандитов, как мне хотелось бы, и что все эти годы я жаловался на немощи, которые посланы мне небом. А теперь я рад буду вернуться в мой старый деревенский дом, чтобы выполнить сыновний долг перед отцом, и лечиться от болезни, которая тяготит меня все больше и больше.
Сказав все это, он с достоинством поклонился, а старый правитель поднялся с места и, ответив на его поклон, прошептал:
— Будь уверен, тебя хорошо вознаградят за долгие годы верной службы.
И правитель с сожалением посмотрел вслед маленькому генералу и, вздыхая, подумал про себя, что все-таки он был очень покладистым военачальником и если не прогнал бандитов, зато с ним нетрудно было ужиться, разве вспылит иной раз из-за еды или питья, но это были пустяки, и их легко было уладить. А потом старый правитель украдкой взглянул на Вана Тигра и встревожился оттого, что Ван Тигр показался ему слишком молодым и суровым, слишком грозным и неуступчивым. Но вслух он сказал миролюбиво:
— Вот ты и получил награду, какую хотел. Теперь можешь взять себе дворы старого генерала, как только он уедет, — бери и солдат. Только есть еще одно: что мне сказать стоящим выше меня, когда они узнают, что я взял нового генерала, и что делать, если старый генерал пожалуется на меня?
Но Ван Тигр был умен и сразу нашелся:
— Тебе это принесет только славу. Скажи, что ты взял наемного полководца, чтобы он прогнал бандитов, а после ты оставил наемника для личной охраны. Заставь генерала написать, — и в этом я помогу тебе, — чтобы ему позволили уйти в отставку, и пусть на свое место он просит назначить меня, и тогда вся слава достанется тебе за то, что ты назначил меня военачальником и с моей помощью разбил бандитов.
Хоть и против воли, старый правитель должен был согласиться, что такой план хорош, и вздохнул свободнее, но он все еще боялся Вана Тигра, боялся, как бы не обратилась против него самого жестокость молодого военачальника. Ван Тигр был доволен, что правитель боится его, потому что это входило в его цели, и улыбнулся холодной улыбкой.
Теперь Ван Тигр сам перебрался на дворы, где раньше жил генерал, потому что с севера пришла зима. Он был доволен всем, что сделал: люди его были сыты и одеты, доходы начали поступать, и было на что купить им зимнюю одежду, и все они сидели в тепле и были накормлены.
Когда Ван Тигр все устроил, наступила глубокая зима и дни шли за днями правильной чередой, он вспомнил вдруг о женщине, которую все еще держал в тюрьме. Вспомнив о ней, он улыбнулся суровой улыбкой и крикнул стражу, стоявшему у дверей:
— Ступай и приведи женщину, которую я велел посадить в тюрьму месяца два тому назад! Я забыл, что еще не придумал ей наказания, а ведь она хотела меня убить. — Он засмеялся беззвучно и добавил: — Теперь, я думаю, она смирилась!
И стал ждать ее с удовольствием и любопытством, желая взглянуть, какова она стала, смирившись. Он сидел один в своем зале, и рядом с ним стояла большая чугунная жаровня с углями. Снаружи снег падал тяжелыми хлопьями, как бывает глубокой зимой, и весь двор был засыпан снегом, — он густо облепил каждое дерево и каждую ветку, потому что в тот день не было ветра, и холодный неподвижный воздух был насыщен сыростью падавшего снега. Ван Тигр сидел праздно, в тепле, возле жаровни с углями, укутавшись плотно в халат на бараньем меху, и на спинку его стула была брошена для защиты от холода тигровая шкура.
Прошел почти целый час, когда он заслышал движение на безмолвном до того дворе и взглянул на дверь. Часовой тащил пленницу, и ему помогали еще двое. И все же она упиралась и, изгибаясь во все стороны, рвалась из опутывавших ее веревок. Часовые силились втолкнуть ее в дверь, и во время борьбы снег ворвался вместе с ними. Когда наконец они крепко ухватили ее и поставили перед Ваном Тигром, часовой сказал, оправдываясь:
— Генерал, прости, что я так долго не мог исполнить твоего приказа. Нам пришлось на каждом шагу заставлять итти эту ведьму силой. В тюрьме она лежала в постели голая, и непристойно было войти к ней, мы люди женатые; и другим женщинам в тюрьме пришлось насильно одеть ее. Она кусалась, царапалась и дралась, но все-таки им удалось прикрыть ее наготу настолько, чтобы мы могли войти, связать ее и вытащить наружу. Она сошла с ума, право, сошла. Мы таких женщин не видывали. В тюрьме говорят, что она не женщина, а лисица, которая обернулась женщиной ради какого-нибудь дьявольского умысла…
Но молодая женщина отбросила назад рассыпавшиеся волосы, услышав это. Когда-то волосы у нее были коротко острижены, а теперь отросли почти до самых плеч. Она взвизгнула:
— Я не сошла с ума, а если и сойду, то разве только от ненависти к нему.
И с бранью, вытянув шею, она плюнула в Вана Тигра и попала бы в него, если бы он не отстранился поспешно, а часовой не отдернул бы ее назад. И плевок упал на жаровню и зашипел на горячих угольях. Часовой взглянул на нее с изумлением и повторил убежденно:
— Ты сам видишь, она сошла с ума!
Но Ван Тигр ничего не ответил. Он только не отрывал взгляда от этой странной и озлобленной женщины, вслушиваясь в ее речь, потому что даже бранилась она не так, как простые женщины. Посмотрев на нее пристально, он заметил, что хотя стройность ее доходила теперь до худобы, она все же была красива, смотрела гордо и ничуть не походила на плотных крестьянских женщин. Однако ноги у нее были большие, словно их никогда не бинтовали, а в тех местах этого не бывает, если женщина хорошего рода. Он не мог разобрать, что она за человек, — так много в ней было противоречий, и только смотрел на нее, не сводя глаз, и следил, как двигаются тонкие черные брови над гневными глазами, как раздвигаются выпуклые губы, обнажая ровный ряд белых зубов, и ему пришло в голову, что он не видывал женщин красивее. Да, бледная, худая и озлобленная, она все-таки была красива. Наконец он медленно произнес:
— Я тебя совсем не знаю. За что же ты меня ненавидишь?
И женщина ответила с яростью, и голос у нее был чистый и звонкий:
— Ты убил моего господина, и я не успокоюсь до тех пор, пока не отомщу за него. Убей меня, но и после смерти глаза мои не закроются, пока я не отомщу за него.
Часовой, оскорбившись, поднял свой меч и прикрикнул на нее:
— С кем ты говоришь, ведьма?
И он чуть не ударил ее по губам мечом, но Ван Тигр сделал знак, чтобы он ее не трогал, и сказал, как всегда, спокойно:
— Так Леопард был твоим господином?
И в ответ она крикнула тем же звонким и яростным голосом:
— Да!
Ван Тигр небрежно наклонился вперед и сказал очень спокойно и презрительно:
— Я убил его. Теперь у тебя новый господин, и этот господин — я!
Тогда молодая женщина рванулась вперед и бросилась на Вана Тигра и убила бы его, если б часовые ее не удержали, а Ван Тигр смотрел на их борьбу.
Когда они снова скрутили ее так крепко, что она не могла двинуться с места, пот выступил у нее на висках, она начала задыхаться и стояла чуть не плача, но все же не сводила яростных глаз с Вана Тигра. Он встретил ее взгляд и не отводил своих глаз, а она смотрела на него с вызовом, словно ничуть его не боялась и решила заставить его первым опустить глаза перед ее смелым взглядом. Но Ван Тигр только смотрел на нее твердым взглядом, ничем не выказывая гнева, спокойно и терпеливо, потому что, как ни глубок был его гнев, он умел себя сдерживать, когда не горячился.
Женщина долгое время смотрела на него в упор. И наконец, хотя он попрежнему смотрел на нее неподвижным взглядом, ресницы ее дрогнули, и, вскрикнув, она отвернулась и сказала часовым:
— Отведите меня опять в тюрьму! — И больше она ни разу на него не взглянула.
Тогда Ван Тигр, улыбаясь невесело, сказал ей:
— Теперь ты видишь, что у тебя есть новый господин.
Но она ему не ответила. Она вдруг поникла головой и стояла, раскрыв губы и тяжело дыша. И наконец он приказал часовым увести ее, и на этот раз она пошла, не сопротивляясь, и была рада, что уходит от него.
Тогда Вану Тигру еще больше захотелось узнать, кто она такая и как попала к бандитам, и он твердо решил узнать ее историю. А когда часовой вернулся, качая головой и приговаривая: «Приходилось мне встречать бешеных, но такой, как эта тигрица, я еще не видывал» — Ван Тигр сказал ему:
— Скажи начальнику тюрьмы, что я хочу знать, кто она такая и как попала к бандитам.
— Она не отвечает, когда ее спрашивают, — ответил часовой. — Она все молчит. Только и было перемен, что сначала она отказалась от еды, а теперь ест с жадностью, но не так, как голодные, а словно для того, чтобы набраться сил. И никому не говорит, кто она такая. Женщины любопытны и старались хитростью выведать, кто она такая, но она не хочет говорить. Пыткой можно было бы добиться от нее ответа, но и то я не знаю наверно, поможет ли это, — такая она злая и упрямая. Прикажи ее пытать, генерал!
Тогда Вам Тигр задумался и после раздумья сказал, стиснув зубы:
— Если другого пути нет, попробуем пытку. Она должна мне подчиниться. Только не замучайте ее до-смерти. — И после некоторого молчания, он добавил: — Не поломайте ей костей и не испортите кожи.
К вечеру часовой пришел к нему снова для доклада и сказал в замешательстве:
— Генерал, поставленный надо мною, от этой женщины нельзя добиться ни слова, если пытать ее осторожно, не ломая костей и не портя кожи. Она над ними смеется.
Ван Тигр мрачно взглянул на него и сказал:
— Тогда оставьте ее в покое на время. И давайте ей мяса и вина. — Он затаил мысль о ней в глубине своей души до тех пор, пока не придумает, как ему поступить с этой женщиной. И тогда, дожидаясь, покуда ему в голову придет какая-нибудь мысль, Ван Тигр решил послать своего верного человека на Юг, к себе на родину, и велел ему рассказать братьям обо всем, что с ним случилось, о том, как велика была его удача, как он ее добился, потеряв лишь несколько человек, и о том, как он утвердился в этой области. Однако он предостерег своего человека, говоря ему:
— Только не слишком хвастайся тем, что я сделал, потому что этот городок и эта маленькая область — только первая ступень, ведущая на высокую гору славы, и братья не должны думать, что я уже достиг намеченной цели и выше не поднимусь, а не то они будут донимать меня просьбами пристроить то одного, то другого сына, а мне больше не нужны их сыновья, хоть у меня и нет своего сына. Расскажи им о моей удаче, но не все, и расскажи так, чтобы они не поскупились и сами дали денег, которые мне все еще нужны, потому что я должен теперь одевать и кормить пять тысяч человек, а они прожорливы, как волки. Скажи им, что дело начато и что я не остановлюсь, пока вся эта провинция не будет в моей власти, а после того — и другие провинции. На этом пути меня не остановит ничто.
Верный человек обещал рассказать все это братьям и отправился на Юг, одевшись, как бедный странник, который идет на богомолье в какой-нибудь отдаленный храм.
А Ван Тигр принялся водворять порядок в своем войске и, надо сказать, по праву гордился тем, что сделал. Он добился своего положения честным путем, а не так, как добиваются его простые бандиты, поселился в ямыне вместе с правителем и сам стал одним из правителей той страны. И по всей области прошла слава о нем, и повсюду люди говорили о Тигре. И когда он объявил, что будет принимать всех, кто пожелает поступить к нему на службу, люди стали стекаться под его знамя; но он был осторожен в выборе и отказывал людям старым и непригодным к службе и таким, которые казались слабыми, полуслепыми или малоумными, и отпустил тех солдат правительственной армии, которые казались недостаточно крепкими и сильными, а среди них много было таких, которые служили в армии только потому, что их кормили. Таким образом, Ван Тигр набрал себе могучее войско в восемь с лишком тысяч человек, и все это были люди молодые, крепкие и боеспособные.
А ту сотню, что была при нем с самого начала, исключая немногих, которые были убиты в стычке с бандитами и сгорели во время пожара, он повысил и сделал начальниками над новичками. Покончив со всем этим, Ван Тигр не стал сидеть сложа руки и утешаться вином и едой, как сделали бы многие на его месте. Нет, он вставал рано, даже зимой, и учил и муштровал своих солдат, заставляя их обучаться всем хитростям военного дела, какие знал сам: как отражать удары, как нападать и скрываться в засаде и как отступать без потерь. Он твердо решил научить их всему, что знает, потому что не намерен был оставаться навсегда в маленьком ямыне начальника области. Нет, в нем зрели честолюбивые замыслы, и он дал им расти и развиваться на воле.