Когда наступила весна и белые вишневые деревья и бледно-розовые цветущие персики лежали, как легкие облака, на зеленой земле, Ван Тигр созвал на военный совет своих верных людей, и они решили выждать время. Во-первых, нужно было дождаться, пока возобновится война между военачальниками Севера и Юга, потому что мир, заключенный осенью, был непрочен и едва держался; это было только перемирие на зимнее время, когда вести войну трудно из-за снега, ветра и грязи. А кроме того, военачальники Севера и Юга были настолько непохожи друг на друга — одни крупные телом, неповоротливые и свирепые, другие маленькие и коварные, искусно хитрившие и расставлявшие западни, — что при такой разнице в нравах и даже в языке им было не легко заключить мир на долгое время. Второе, чего ждал Ван Тигр и вместе с ним его верные люди, было возвращение лазутчиков, разосланных им еще в начале года. И в ожидании Ван Тигр советовался со своими верными людьми, какие земли можно было бы присоединить к тем, что у них уже были, и таким образом расширить свои владения.
Они держали совет в большой комнате, которую взял себе Ван Тигр, и сидели, занимая места по старшинству, и Ястреб сказал:
— На Север нам нельзя итти, потому что мы в союзе с Севером.
А Мясник сказал громко, так как у него вошло в привычку говорить, когда говорит Ястреб: он отзывался на его слова, как эхо, не желая, чтобы его считали глупее Ястреба, хотя ему не легко было придумать что-нибудь новое.
— Да, а кроме того, страна там очень бедная и бесплодная, а свиньи такие тощие и дрянные, что их и резать не стоит. Я видел этих свиней и клянусь — спины у них острые, словно кривые косы, а поросят у свиньи можно сосчитать еще в брюхе. Не такая это страна, чтобы из-за нее стоило воевать.
Но Ван Тигр сказал в раздумьи:
— Однако на Юг нам нельзя итти, потому что там пришлось бы воевать против своих; там родня моего отца, а со своих не так-то легко брать налоги.
Человек с заячьей губой всегда говорил мало, и только после того, как выскажутся другие, и теперь он сказал, дождавшись своей очереди:
— Есть одна область — когда-то это была моя родина, а теперь она стала мне чужой; она лежит к юго-востоку отсюда, между морем и здешней областью; это очень богатая страна и одним краем примыкает к морю. Там целая область лежит на берегу реки, которая течет в море, и это хорошая страна, — там много полей, есть невысокий горный хребет и река, полная рыбы. Там только один большой город, главный в этой области, зато много деревень и торговых городов, и народ там запаслив и живет богато.
Ван Тигр выслушал его, а потом сказал:
— Да, но в такой богатой области должен быть свой военачальник. Кто он такой?
Тогда верный человек назвал имя военачальника, который прежде был бандитом и только в прошлом году присоединился к войскам Юга. Услышав это имя, Ван Тигр сразу решил, что выступит против этого бандита; он и по сей день не забыл еще, как ненавидел южан, как невкусен был их мягкий, разваренный рис и приправленные перцем кушанья: человеку с крепкими зубами нечего было жевать, — и, вспомнив ненавистные годы своей юности, он воскликнул:
— Как раз такое место и такой человек, какие нам нужны! Этот поход расширит мои владения, а кроме того, зачтется во время войны!
Так быстро было решено это дело, и Ван Тигр крикнул прислужнику, чтобы он принес вина, и, когда все выпили, отдал приказ, чтобы солдаты готовились к походу и выступили, как только возвратятся первые лазутчики и донесут, какая война готовится в этом году. Потом верные люди поднялись с места и, поклонившись, отправились выполнять его приказ. Ястреб задержался, когда другие ушли, и, наклонившись, зашептал на ухо Вану Тигру, и голос его звучал хрипло, и горячее дыхание обдавало щеку Вана Тигра:
— После битвы нужно дать солдатам несколько дней на грабеж, как водится, потому что они ропщут и жалуются, что ты держишь их в узде и не позволяешь им того, что позволяют другие военачальники. Они не станут сражаться, если им нельзя будет грабить.
Ван Тигр прикусил жесткие, черные усы, которые он отрастил над верхней губой, и сказал очень неохотно, так как знал, что Ястреб драв:
— Ну что ж, скажи, что я дам им три дня, когда мы победим, но не больше.
Ястреб ушел, очень довольный, но Ван Тигр долго сидел насупившись, потому что он терпеть не мог, когда грабили народ, но что же ему было делать, если солдаты не хотели рисковать своей жизнью без этой награды? И хотя он согласился на это, ему долго было не по себе, потому что перед глазами его вставали картины страданий народа, и он проклинал себя за то, что нрав его слишком мягок для избранного им ремесла. Он заставлял себя быть твердым и говорил себе, что больше других потеряют богачи, потому что у бедняков нет ничего такого, на что можно было бы позариться, а богачам это не повредит. Но он стыдился своей слабости и ни за что на свете не хотел бы, чтобы кто-нибудь из его людей узнал о ней и стал бы его презирать.
Потом, один за другим, возвратились лазутчики, и каждый из них по очереди доносил генералу о том, что хотя война еще не объявлена, однако военачальники Севера и Юга скупают оружие в чужих странах, и война непременно будет, потому что повсюду набирают и пополняют войска. Когда Ван Тигр это услышал, он решил не откладывать больше задуманного им похода и в тот же день отдал своим людям приказ собираться в поле за городскими воротами, так как солдат было такое множество, что в городе всех их собрать было нельзя, и выехал к ним на своем рослом рыжем коне с телохранителем позади, а по правую руку от него ехал рябой племянник, но уже не на осле, а на добром коне, потому что Ван Тигр повысил его. А сам Ван Тигр держался прямо и чрезвычайно гордо, и все солдаты смотрели на него в молчании, потому что воина такой красоты не часто можно видеть, но из-за густых грозных бровей и усов, которые он теперь отпустил над верхней губой, он казался старше своих сорока лет. Некоторое время он стоял перед солдатами неподвижно, позволяя им разглядывать себя, а потом начал громовым голосом, обращаясь ко всем своим людям:
— Солдаты и герои! Через шесть дней мы выступим в поход на юго-восток и захватим ту область! Земля там богатая и плодородная, ее омывают река и море, и тем, что я захвачу, я поделюсь с вами. Вы разделитесь на два отряда под предводительством двух моих помощников, и Ястреб поведет вас с востока, а Мясник — с запада. Я же с пятью тысячами лучших солдат стану ждать на севере, и когда вы нападете с двух сторон и начнете осаду города, который находится в середине области, я ворвусь и сокрушу последнее сопротивление. Там есть военачальник, но он простой бандит, а вы уже показали мне, как вы умеете расправляться с бандитами, мои славные воины!
Потом он прибавил, но очень неохотно, хотя и приготовился к этому заранее, скрепя сердце:
— Если вы победите, то город в вашей власти на три дня. Но на рассвете четвертого дня — конец вашей власти. Кто не явится на зов трубы, — а я прикажу трубить, чтобы подать вам сигнал, — того я убью. Я не боюсь быть убитым, не боюсь и убивать. Вот мой приказ. Вы его слышали!
Тогда люди закричали и зашевелились беспокойно, и как только Ван Тигр уехал, они заторопились и, полные алчности и нетерпения, начали собираться в поход, каждый осматривал оружие, чистил и оттачивал его и пересчитывал, сколько у него пуль. В это время многие из солдат вели друг с другом меновую торговлю на пули, и те, кто был падок на вино или на продажных женщин, платили пулями за то, чего им хотелось.
На рассвете шестого дня Ван Тигр вывел свое могучее войско из города. Однако меньшую его часть он оставил в городе, и, войдя к старому правителю, который теперь так ослабел, что лежал в постели, не вставая, Ван Тигр сказал старику, что оставляет войско ему в защиту. Правитель поблагодарил его нерешительно и вежливо, хорошо понимая, что войско оставили стеречь его. А во главе войска стал человек с заячьей губой, и должность эта была нелегкая, потому что солдаты были недовольны тем, что их оставляют, и Ван Тигр должен был дать обещание прибавить серебра на их долю, и обещал им, что в следующий раз на войну пойдут они. Они отчасти удовольствовались этим, или, вернее, недовольство их уменьшилось.
Потом Ван Тигр выступил из города во главе своей армии, приказав объявить горожанам, что он идет войной на врага, который вторгся в их область с юга, и горожане испугались и хотели задобрить его, а гильдия купцов принесла ему в дар деньги, многие из тех горожан, что провожали войско, уходившее из города, остались посмотреть, как поднимали знамя Вана Тигра и приносили перед ним в жертву заколотую свинью и куренья, чтобы удача сопровождала их на войне.
Покончив с этим, Ван Тигр двинулся в путь уже не на шутку; чтобы вести войну, у него были не только солдаты и оружие, кроме того он вез с собой и немало серебра, потому что был слишком опытным полководцем для того, чтобы сразу открыть военные действия, и хотел выждать, начав переговоры, и посмотреть, нельзя ли пустить в ход серебро. И если бы вначале серебро оказалось бесполезным, то могло пригодиться в конце, на подкуп нужного человека, который открыл бы для них городские ворота.
Была середина весны, и пшеница, вытянувшаяся фута в два высотой и готовая колоситься, покрывала поля на целые мили, и Ван Тигр, проезжая полями, окидывал взглядом зеленую даль. Он гордился красотой и плодородием этой страны, потому что правил ею и любил ее, как император мог бы любить свою империю. Однако он был мудр и, любуясь ее красотой, соображал, нельзя ли ввести какой-нибудь новый налог, который пошел бы на содержание обширной армии и на пополнение его собственных средств.
Так выехал он за пределы своей области, и когда он продвинулся настолько далеко к югу, что стали уже встречаться гранатовые рощи, где на серых искривленных сучьях появились уже крошечные, огненного цвета, листья, которые появляются поздно, когда все другие деревья покрыты уже листвой, он понял, что находится на новых землях. Он осматривал кругом, желая знать, что это за земля, и кругом видел плодородные, возделанные поля, сытый скот и толстых детей и радовался всему этому. Но когда он со своими людьми проезжал мимо, крестьяне, работавшие в поле, провожали их хмурым взглядом, и женщины, которые только что болтали и смеялись, сплетничая между собой, вдруг умолкали и смотрели на них, бледнея, и не одна мать закрывала рукой глаза своему ребенку. И если солдаты затевали какую-нибудь песню, что они нередко делали во время похода, крестьяне на полях начинали громко бранить их за то, что они поднимают такой шум. Даже собаки выбегали из деревень, чтобы с яростью наброситься на чужих, но, увидев целую орду, трусливо пятились назад, поджав хвост. Время от времени бык срывался с привязи, заслышав топот подходящего войска, и бросался бежать со всех ног, а иногда впряженное в плуг животное волокло за собой и плуг и крестьянина-пахаря. Солдаты разражались громким хохотом, но если это видел Ван Тигр, он останавливался, дожидаясь, покуда крестьянин не поймает своего быка.
В городах и деревушках население удрученно молчало, когда солдаты с шумом и смехом врывались в ворота, требуя чая, вина, мяса и хлеба, и лавочники угрюмо смотрели на них из-за прилавков, боясь, что товары растащат и не заплатят за них, и некоторые закрывали открытые лавки деревянными ставнями, словно наступила уже ночь. Но Ван Тигр заранее отдал приказ, чтобы люди его ничего не брали даром, и роздал им деньги на тот случай, если им понадобится купить что-нибудь из съестного. Однако он знал, что и лучшему из военачальников трудно справиться со многими тысячами не знающих удержа людей, и хотя он сказал начальникам, что за все, что случится, они будут в ответе, но, предвидя, что дурного будет сделано немало, ему оставалось только грозить: «Если я что-нибудь услышу, я убью вас!» Он рассчитывал, что люди его подчинятся ему сами, и старался слышать не все, что до него доходило.
Но Ван Тигр все же придумал кое-что для того, чтобы хоть отчасти сдерживать своих людей. Когда приходили в какой-нибудь город, он оставлял их в предместьи и лишь с несколькими сотнями людей отправлялся на розыски самого богатого купца в городе. Отыскав его, он приказывал собрать остальных купцов и дожидался их в лавке первого богача. Когда все они собирались перед ним, испуганные, но вежливые, Ван Тигр обращался к ним не менее вежливо и говорил:
— Не бойтесь, что я стану вымогать у вас и возьму лишнее. Правда, в предместьи у меня стоят многие тысячи людей, но возместите мне по справедливости то, что я потратил на этот поход, и я поведу моих людей дальше, и мы не останемся здесь дольше, чем на одну ночь.
Тогда купцы, бледные и дрожащие от страха, выталкивали вперед своего выборного, и тот, заикаясь, называл сумму, Ван Тигр хорошо знал, что это самая меньшая сумма, какую можно было назвать, и холодно улыбался, но, улыбаясь, он хмурил брови и говорил:
— Я вижу, у вас есть богатые лавки, вы торгуете маслом, зерном, шелками и сукном, и народ здесь сыт и хорошо одет, и улицы у вас красивые. Разве город у вас маленький и бедный? Вам самим стыдно будет дать такую сумму!
Так, вежливыми словами он заставлял их повысить сумму и никогда не грозил грубо, как делают другие военачальники, и не кричал, что отдаст город на разграбление, если ему не дадут столько-то и столько-то. Нет, Ван Тигр никогда не пускал в ход насилия и всегда говорил, что и этим людям нужно жить и не следует просить у них больше, чем они могут дать. А кончалось дело тем, что учтивость его приносила свои плоды: он получал просимое, и купцы были рады, что отделались так легко от него и от его орды.
Так вел Ван Тигр людей на юго-восток, к морю, и, останавливаясь в каком-нибудь городе, каждый раз получал от купцов деньги, а на рассвете двигался дальше, и народ этому радовался. Но в бедных селениях и маленьких деревушках Ван Тигр ничего не брал, разве только немного съестного, и то столько, без чего нельзя было обойтись.
Семь дней и семь ночей вел своих людей Ван Тигр, и к концу этого времени он стал богаче прежнего, получая отовсюду деньги, и солдаты его были веселы, сыты и полны надежд. К концу семи дней ему оставалось меньше дня пути до города, который он задумал взять, потому что город этот был сердцем всей области, и Ван Тигр въехал на невысокий холм, откуда виден был город. Окруженный стеной, он лежал, словно драгоценный камень, в оправе ровных зеленых полей, и сердце Вана Тигра забилось сильнее, когда он увидел, какой красивый город раскинулся под ясными небесами. Там протекала и река, о которой ему говорили; южные ворота города выходили к реке, и город был подобен жемчужине, висящей на серебряной цепочке. Тогда Ван Тигр с величайшей поспешностью послал в город вестников и велел объявить военачальнику, владевшему городом, что он, именуемый Ван Тигром, пришел с Севера затем, чтобы освободить народ от бандита, и если этот бандит не захочет уйти миром, взяв, сколько назначит, отступного, то Ван Тигр пойдет на город приступом с тысячами тысяч храбрых и вооруженных людей.
А военачальником в этом городе был отважный, старый бандит, такой черный и безобразный, что люди прозвали его Лиу — Бог Ворот, по имени того страшного черного бога, который всегда стоит на передних дворах храмов, охраняя вход. Услышав от послов Вана Тигра такие смелые речи, он пришел в ярость и в гневе не мог даже найти ответа и только рычал, а потом, собравшись с силами, ответил так:
— Ступайте и скажите своему господину: пусть воюет, если ему хочется. Кто его боится, — я и не слыхивал об этом щенке, который зовет себя Ваном Тигром!
Послы возвратились и покорно повторили эти слова Вану Тигру, и он, в свою очередь, сильно разгневался и втайне оскорбился тем, что этот военачальник не слыхал даже имени Вана Тигра, и задумался про себя, не меньше ли он значит, чем ему кажется. Но он ничем этого не показал, а только заскрежетал зубами, прикусив свою черную бороду, и в тот же день, по приказу Вана Тигра, люди его подступили к городу и стали вокруг него лагерем. Но ворота были заперты от них, и войти в город они не могли, и Ван Тигр велел людям стать лагерем до зари и раскинуть ряд палаток вдоль городского рва, чтобы можно было следить за тем, что делает неприятель, и обо всем доносить ему.
На рассвете же Ван Тигр поднялся раньше других и разбудил своего телохранителя, и скоро всех его людей сзывали звуки труб и барабанов. А когда они собрались, Ван Тигр отдал им приказ всегда быть готовыми к битве по его зову, хотя бы ждать этого зова пришлось месяц или два. Потом со своими телохранителями он отправился на холм, который виднелся к востоку от города; там стояла старая пагода, и он поднялся на нее, оставив своих людей внизу для охраны и в устрашение дряхлым священникам, жившим при храме, и увидел, что хотя город невелик и в нем не больше пятидесяти тысяч жителей, однако дома в нем хорошей постройки, с крышами из темной черепицы, находящими одна на другую, словно чешуя на спине рыбы. Он спустился вниз к своим людям и повел их через ров, но с высоких городских стен дождем посыпались пули, и Ван Тигр поспешно отступил.
Вану Тигру оставалось только ждать, и он созвал на совет своих военачальников, и те присоветовали ему осадить город, потому что осада вернее битвы, так как без еды люди жить не могут.
Это Вану Тигру показалось разумным, потому что люди его, верно, были бы убиты, если б он напал на город теперь, да и ворота были так крепки, и большие брусья так прочно окованы железом, что Ван Тигр не знал, как за них приняться. А кроме того, если стеречь ворота день за днем, чтобы в город не провозили съестного, то через месяц или два противник ослабеет и сдастся; если же дать сражение теперь, то противник еще полон сил и сыт, и нельзя сказать наверное, на чьей стороне окажется победа. Так рассуждал Ван Тигр, и ему казалось, что лучше выждать и дать сражение тогда, когда он будет уверен в победе.
И потому он приказал своим солдатам охранять стены вокруг всего города, однако становиться подальше, чтобы пули до них не долетали, а падали, не причиняя вреда, в городской ров.
Солдаты окружили стены, и никто не мог ни войти в город, ни выйти, а войско Вана Тигра питалось тем, что производила земля; они ели кур, овощи и плоды, и крупы, какие были у крестьян, и так как они платили за все, что брали, крестьяне не восставали против них, и солдаты Вана Тигра ели очень хорошо. В свое время наступило лето, земля была плодородная, и лето выдалось урожайное, потому что год в тех местах был не слишком засушлив, не слишком дождливый, хотя шли слухи, что на западе, за горами, совсем не выпало дождя и в тех местах будет голод. Узнав об этом, Ван Тигр сказал себе, что, видно, судьба его позаботилась о нем, так как здесь его ждало изобилие.
Так прошел месяц и более того, и Ван Тигр ждал день за днем в своей палатке, но никто не выходил из осажденного города. И он ждал еще двадцать дней, и терпение его истощилось, и люди его тоже устали ждать, но враг был стоек попрежнему, и если они переходили через ров, то с городских стен попрежнему раздавались выстрелы. Ван Тигр сильно этому дивился и говорил в гневе:
— Что они могут там есть? И как у них достает еще сил держать оружие!
А Ястреб, стоявший рядом, сплюнул на землю, восхищаясь такой доблестью врага, и, вытирая рот ладонью, сказал:
— Теперь они, должно быть, переели и собак, и кошек, и всякую тварь, даже крыс, какие водились у них в домах.
Так шли дни за днями и осажденный город не подавал никаких признаков жизни до тех пор, покуда второй месяц лета не подошел к концу. И вот как-то утром Ван Тигр вышел из своей палатки, как выходил каждый день посмотреть, нет ли какой-нибудь перемены, и увидел, что белый флаг развевается над северными воротами, против которых был разбит его лагерь. Спеша от волнения, он приказал одному кз своих солдат тоже выкинуть белый флаг и ликовал, думая, что осаде пришел конец.
Тогда северные ворота приоткрылись слегка, лишь настолько, чтобы пропустить одного человека, и снова закрылись, и слышно было, как скрипят железные засовы. А Ван Тигр смотрел, затаив дыхание, с другой стороны рва, где находился его лагерь, и видел, что к нему медленно идет человек, неся белый флаг на бамбуковом шесте. Тогда Ван Тигр велел людям выстроиться в ряд, занял свое место позади них и стал дожидаться посланного, и тот закричал, подойдя настолько близко, что его можно было слышать:
— Я пришел говорить о мире, мы дадим тебе денег, отдадим все, что у нас есть, если ты уйдешь отсюда с миром.
Тогда Ван Тигр засмеялся своим беззвучным смехом и сказал, издеваясь:
— Не думаешь ли ты, что я пустился в такую даль только ради денег? Деньги я могу достать и в своих владениях! Нет, ваш военачальник должен сдаться мне, потому что мне нужен этот город и эта область! Она должна стать моей.
Тогда посланный оперся на бамбуковый шест, взглянул на Вана Тигра со смертною тоской и сказал умоляюще:
— Сжалься и уведи своих людей!
И он простерся ниц перед Ваном Тигром.
Но Ван Тигр чувствовал, что гнев поднимается в нем, как бывало всегда, когда ему противоречили, и, разгорячившись, крикнул:
— Я не уйду, пока земля эта не станет моей!
Тогда посланный встал и, гордо подняв голову, ответил:
— Что ж, оставайся здесь хоть всю жизнь, мы выдержим осаду! — И не говоря больше ни слова, повернулся к городским воротам.
Тогда Ван Тигр почувствовал, что великий гнев по-старому поднимается в нем, и сказал, что удивляется, как мог его дерзкий враг прислать такого неучтивого вестника, который не соблюдает необходимых правил учтивости, а про себя подумал, что не видывал более наглого юноши; и чем больше он думал, тем больше гневался, и неожиданно для самого себя, придя в ярость, приказал солдату:
— Возьми ружье и застрели его!
Солдат немедленно повиновался, и выстрел его был меток, юноша повалился лицом вниз на узком мосту, перекинулся через ров, уронив флаг в воду, и когда шест медленно всплыл на поверхность, белизну флага запятнала муть стоячих вод.
Ван Тигр приказал своим людям бежать вперед и принести тело, и они побежали бегом, боясь, как бы со стен не начали стрелять; но не раздалось ни одного выстрела, и Ван Тигр удивлялся, раздумывая, что бы это могло значить. Но когда убитого принесли и он лежал перед ним, а с лица его быстро сбегали живые краски, Ван Тигр удивился еще больше тому, что юноша не был истощен голодом. Ван Тигр захотел взглянуть на его тело и велел снять с него одежду; оказалось, что убитый не толст, но все же и не худ, и видно было, что он чем-то питался.
И Ван Тигр так был этим поражен, что на минуту растерялся и воскликнул:
— Но этот человек в теле! Что же они там едят, если столько времени держатся и не сдаются мне?
И выругавшись, он сказал:
— Что ж, и я могу просидеть здесь всю свою жизнь, так же, как и они!
И разгневавшись, он приказал солдатам с этого дня не отказывать себе ни в чем, и видя, как они берут товары у жителей городского предместья или у крестьян в той или другой деревне, он не останавливал их, как прежде, а когда крестьянин приходил жаловаться или кто-нибудь доносил на солдат, что они входили в чужой дом и делали, что не должно было делать, Ван Тигр говорил угрюмо:
— Вы и сами хороши, — это вы посылаете тайком продовольствие в город, а то чем же они там кормятся столько времени?
Но крестьяне клялись, что не посылают, и не один из них говорил жалобно:
— Не все ли нам равно, кто над нами поставлен, и неужели ты думаешь, что мы любим этого старого разбойника, который душил нас налогами и чуть не довел до голодной смерти? Господин, если ты будешь к нам милосерден и удержишь своих людей от худых дел, мы только порадуемся, если ты захватишь его место.
Но Ван Тигр становился все угрюмее по мере того, как лето подходило к концу, и проклинал мириады мух, заводившихся на кучах нечистот вокруг лагеря, оставляемых солдатами, и москитов, вылетавших из стоячей воды во рву, и, досадуя, вспоминал тот город, где были его дворы и где обе жены дожидались его, и, гневаясь непрестанно, он был уже не так милосерден, как прежде, — солдаты его творили беззакония, и он не удерживал их.
Ночь в это знойное время года была очень жаркая и светлая лунная ночь, и Ван Тигр расхаживал перед своей палаткой, ища прохлады, так как не мог спать. Он расхаживал один, если не считать телохранителя, который, зевая, шагал позади. Как и всегда, Ван Тигр не сводил глаз с городских стен, а они поднимались высоко, чернея в лунном свете, и казались несокрушимыми. И глядя на эти стены, он снова разгневался — правда, гнев никогда не остывал в нем за эти дни — и в ожесточении поклялся, что каждый человек и даже каждый ребенок в городе поплатится за тягости войны, которую он ведет. В эту минуту он заметил движущееся пятно на черной стене, оно было чернее стены и двигалось книзу. Он остановился, вглядываясь. Сначала он не поверил своим глазам, но чем дольше он вглядывался, тем яснее видел что-то маленькое и темное, ползущее точно краб среди сухих невысоких деревьев, цеплявшихся корнями за старую стену. Наконец он разглядел, что это человек. Да, человек добрался до самого низа, спрыгнул и вышел на лунный свет, и Ван Тигр увидел, что он машет белой тряпкой.
Тогда Ван Тигр приказал одному из солдат выйти навстречу, тоже с белым флагом, и привести этого человека к нему, а сам стоял и ждал, напрягая зрение и стараясь разглядеть, что это за человек. Когда его привели, он бросился к ногам Вана Тигра и начал биться головой о землю, прося пощады. Но Ван Тигр крикнул:
— Поднимите его на ноги и дайте мне взглянуть на него!
Двое солдат выступили тогда вперед и подняли человека с земли, и Ван Тигр принялся разглядывать его и, разглядывая, так разгневался, что клубок подкатился у него к горлу, потому что человек этот не умирал с голода. Да, он исхудал, почернел и высох, но не умирал с голода, и Ван Тигр заревел:
— Ты пришел сказать мне, что город сдается?
И человек ответил:
— Нет, начальник не хочет еще сдаваться, у него есть запасы, и нам, его приближенным, дают есть каждый день. Народ голодает, это правда, и пусть его! Но мы еще продержимся, пока с юга придет помощь, потому что мы тайком переправили через стену человека.
Ван Тигр почуял опасность и сказал с волнением, сдерживая гнев, как умел:
— Зачем же ты пришел, если не сдаваться?
И человек ответил угрюмо:
— Я пришел по своему почину. Генерал, которому я служу, поступил со мной очень дурно. Да, он человек мерзкий, грубый, дикий и невоспитанный, а я — благородной крови. Отец мой был человек ученый, и я привык к учтивому обращению. А начальник опозорил меня перед моими же солдатами. Многое можно простить, но нельзя прощать, когда тебя опозорили, — это оскорбление не только мне, но и моим предкам в моем лице, а ведь его предки, если он их знает, просто рабы перед моими.
— Но как же он мог тебя опозорить? — спросил Ван Тигр, втайне удивленный таким оборотом дела.
И человек ответил с угрюмой злобой:
— Он осмеял мое уменье владеть оружием, а я в этом искусен и попадаю в цель без промаха.
Тогда все стало ясно Вану Тигру: он хорошо знал, что насмешка и униженье могут породить величайшую ненависть в человеческом сердце, даже против друга, и опозоренный сделает все, чтобы отомстить, особенно, если он высокомерен и горд, каким и был с виду этот человек. И Ван Тигр сказал прямо:
— Скажи мне прямо, какая твоя цена?
Тогда человек оглянулся — кругом стояли телохранители Вана Тигра и прислушивались, раскрывши рот, — и прошептал, нагнувшись:
— Позволь мне пойти с тобой в палатку, и там я все скажу.
Ван Тигр повернулся, вошел в палатку и велел ввести к нему человека, оставив при себе не больше пяти-шести солдат на случай предательства. Но человек этот не был предателем, а только хотел отомстить, и Ван Тигр понял это, когда он сказал:
— Во мне столько ненависти и злобы, что я готов перелезть обратно через стену и открыть вам ворота, и прошу только одного: чтобы ты принял меня под свое знамя и со мной еще нескольких человек, к которым я не чувствую ненависти, и защитил бы нас, так как, если бандита не убьют, он отыщет и убьет меня: он жестокий враг!
Но Ван Тигр не хотел, чтобы ему так великодушно помогали даром и без всякой другой награды, кроме этой, и сказал, пристально глядя на человека, который стоял перед ним между двумя державшими его солдатами:
— Ты — достойный человек, что не прощаешь оскорбления, какого не простил бы ни один честный воин. Я рад, что у меня будет служить такой достойный и храбрый воин. Ступай и скажи своим товарищам и всем солдатам, что я приму под свое знамя всех, кто сдастся мне с оружием, и ни один из них не будет убит. А тебя я сделаю военачальником в моем войске, дам тебе двести серебряных монет и пять монет каждому из тех солдат, которых ты приведешь ко мне с ружьями.
Тогда искаженное лицо человека прояснилось, и он горячо воскликнул:
— Такого полководца, как ты, я искал всю свою жизнь, и, разумеется, я открою тебе ворота в ту минуту, когда солнце будет в зените, — в этот самый день, заря которого занимается сейчас!
И человек сразу повернулся и ушел, а Ван Тигр встал и, выйдя из палатки, глядел, как человек этот ловко и проворно взбирается на стену, цепляясь за узловатые корни деревьев, точно обезьяна, и наконец он добрался до верха и скрылся за стеной.
К этому времени солнце медным диском поднялось над краем полей, и Ван Тигр приказал будить солдат, но осторожно и без шума, чтобы кто-нибудь из врагов не заметил суеты и не заподозрил нового плана. Однако многие знали уже, что приходил человек из города, встали еще ночью и готовились к бою, не зажигая факелов. Правда, луна светила так ярко, что походила на бледное солнце, и люди ясно различали даже собачку на своем ружье и дырочки на башмаке, куда продевают шнурки. К восходу солнца все его люди были на местах, и Ван Тигр приказал каждому из них выдать мяса и вдосталь вина, чтобы согреть и подбодрить его сердце, и тогда, сытые и довольные, солдаты стали дожидаться барабанного боя, который должен был выслать их вперед.
Потом, когда солнце поднялось высоко, обдавая нестерпимым жаром равнину, где лежал город, Ван Тигр кликнул клич со своего места, и солдаты выстроились шестью длинными рядами, как им было приказано, и все они дружно ответили на клич своего генерала, и крики эти, словно эхо, прокатились по рядам. И каждый с криком потрясал своим оружием, — у всех были ружья и ножи, — и тут все разом бросились вперед. Один из солдат перебежал через ров по мосту, но многие переправились вброд через мелкий ров и, мокрые насквозь, вскарабкались на противоположный берег и подступили вплотную к городской стене, стягиваясь к северным воротам. Однако военачальники не допустили, чтобы Ван Тигр стал впереди, так как до последней минуты не знали, останется ли тот человек верен им и нет ли тут предательства. Но Ван Тигр верил ему, зная, что нет ничего надежнее мести.
Так они ждали, а из города не доносилось ни звука и со стен не раздалось ни одного выстрела. Потом, когда солнце, поднимаясь кверху, дошло до зенита, Ван Тигр застыл на месте, вглядываясь в большие чугунные ворота, и заметил, что они дрогнули слегка, а когда один из солдат нагнулся и посмотрел, то увидел наверху узенькую полоску света. Он закричал, и все бросились вперед, и Ван Тигр вместе со всеми; они нажали на ворота, распахнули их настежь и потоком хлынули в городские улицы, словно вода, прорвавшая плотину, — и осада была кончена.
Тогда Ван Тигр, не останавливаясь ни на минуту, велел немедля вести себя ко дворцу, где жил главарь бандитов, и грозным окриком напомнил своим людям, что он еще не давал им свободы и не даст, пока не разыщет старого бандита. И люди второпях повели его к дворцу, так как жадность не давала им покоя, расспрашивая о дороге и без всякой жалости забирая под стражу перепуганных людей, попадавшихся им навстречу. Но когда Ван Тигр вступил во дворец, под торжественные звуки труб и дробь барабанов, то нашел его пустым, так как бандит успел скрыться. Как он узнал о предательстве, — сказать трудно, но в то время, когда люди Вана Тигра входили в северные ворота, старый бандит с кучкой своих приверженцев проскользнул в южные ворота и бежал через поля. Ван Тигр, услышав это от солдат, которые не пошли за своим начальником-бандитом, бросился к южной стене города и, всматриваясь в даль, различил только летучее облако пыли. Некоторое время он колебался, преследовать беглецов или нет, а потом ему пришло в голову, что он получил то, чего добивался: ключ от всей области в его руках, и что значит какой-то бандит со своей горсточкой людей?
И он сошел со стены и вернулся в опустевший дворец, и много вражеских солдат, из тех, что остались в городе, пришли к нему на поклон, прося его защиты. Он сидел в большом зале, довольный, что их так много; они входили по десятку и по два десятка зараз, — и таких истощенных и одичавших людей ему приходилось видеть только в голодные годы. Но оружие было при них, и когда они становились на колени, протягивая к нему руки в знак покорности, Ван Тигр принимал их в свое войско и приказывал накормить каждого из них досыта и выдать всем по пяти серебряных монет; а когда вошел во главе своего отряда тот человек, который предал главаря бандитов, Ван Тигр дал ему обещанные двести монет, дал из собственных рук, и, кроме того, приказал выдать ему одежду, какую носят военачальники. Так Ван Тигр не забыл того, что этот человек пришел ему на помощь, и, наградив его, взял в свое войско.
Город был взят, и Ван Тигр знал, что теперь настало время исполнить обещание, данное солдатам, потому что он удерживал их, сколько мог, и дольше удерживать было нельзя. И Ван Тигр отдал приказ предоставить им свободу, однако жалел, что приходится это делать. Удивительное дело: теперь, когда он получил то, чего добивался, гнев его против народа прошел, и он избегал причинять ему страдания. Однако нужно было сдержать слово, данное людям, и, предоставив им на три дня свободу, он затворился во дворце; запер ворота и остался один со своими телохранителями. Но даже и эта сотня человек роптала и требовала своей очереди, и наконец Вану Тигру пришлось отпустить их и призвать на смену им других; и когда эти другие вернулись с налитыми кровью, похотливыми глазами, с потемневшими и разгоряченными лицами и не в состоянии были даже скрыть своей разнузданности, — Ван Тигр отвел глаза в сторону, не желая думать о том, что делается в городе. Когда племяннику, которого он не отпускал от себя, захотелось выйти на улицу и посмотреть, что там происходит, Ван Тигр набросился на него, радуясь, что может хоть на нем сорвать свой гнев, и заревел:
— Мы с тобой одной крови, неужели и ты собираешься грабить, как эти грубые и простые люди?
И он не спускал с юноши глаз и держал его при себе, заставляя его подавать то еду, то питье, то что-нибудь из платья, и когда слабые крики доносились до них даже сквозь крепко запертые ворота дворов, Ван Тигр начинал обращаться с пленником еще повелительней и сердитей, так что юношу ударяло в пот от вспышек его гнева, и он боялся сказать хотя бы слово наперекор.
Ван Тигр бывал жесток только в гневе, а плох тот военачальник, который может убивать только разгорячившись, так как путь к славе идет через убийство, и Ван Тигр знал, что слабость его в том, что он не может убивать хладнокровно и равнодушно, когда это нужно для дела. Он считал слабостью, что недолго гневался на народ, и говорил себе, что простой люд следовало бы ненавидеть за тупость и упрямство, за то, что они не додумались сами, как открыть ему ворота. И все же, когда его солдаты пришли к нему и робко попросили съестного, он закричал на них в припадке ярости и боли:
— Как, вы грабите, а я вас должен кормить?
На это они ответили: «Во всем городе нет ни горсти зерна, а мы не можем питаться золотом, серебром и шелком. Это мы нашли, а съестного здесь нет, и крестьяне еще боятся итти в город со своими запасами».
И Ван Тигр страдал и был мрачен, так как понимал, что они говорят правду, и не мог не приказать, чтобы их накормили, хотя приказ этот он отдал как нельзя более сердитым голосом. И вдруг он услышал, как какой-то дюжий, неотесанный солдат крикнул грубо:
— Ну, бабы здесь тощие, будто ощипанные куры, и от них нет никакого удовольствия!
Тогда жизнь сразу стала ненавистна для Вана Тигра, он ушел и сел один в комнате и долго стонал, прежде чем овладел собой. Он вспомнил о прекрасных землях и о том, что он укрепил свою власть и в этой войне более чем вдвое расширил свою область; говорил себе, что это его ремесло и единственное средство добиться славы, а больше всего думал он о своих двух женах и о том, что от одной из них у него, верно, родится сын, и говорил в сердце своем:
— Неужели ради сына я не перенесу того, что другие будут страдать три коротких дня?
Так он крепился три дня и сдержал данное им слово.
Но на рассвете четвертого дня он поднялся рано со своего бессонного ложа и отдал приказ трубить в трубы по всему городу, и это был знак всем его солдатам, что пора кончать грабежи и возвращаться под начало Вана Тигра. И оттого, что в это утро он казался грознее и суровее, чем обычно, и черные брови его то супились, то расходились над переносицей, никто не посмел его ослушаться.
Да, никто, кроме одного человека. Выходя за ворота, которые все три дня простояли крепко-накрепко запертыми, Ван Тигр услышал негромкий крик в переулке рядом, и, став теперь болезненно чувствительным к таким крикам, он повернул и большими шагами направился туда посмотреть, что там случилось. В переулке он увидел одного из своих солдат. Тот возвращался в отряд, но по дороге заметил у проходившей мимо старухи тоненькое золотое колечко на пальце — жалкое, ничтожное, дешевое колечко, потому что старуха была женой какого-нибудь ремесленника, у нее не могло быть хорошей, дорогой вещи. Но солдат не мог устоять против желания захватить еще один кусочек золота и дернул старуху за руку, а та жалобно закричала:
— Я ношу это кольцо уже тридцать лет, как же мне снять его теперь?
И солдат так торопился, оттого что труба трубила, не переставая, что тут же на глазах у Вана Тигра выхватил нож и начисто отрубил старухе палец, и ее жидкая, скудная кровь едва брызнула тоненькой струйкой. Солдат второпях не заметил Вана Тигра, и Ван Тигр, яростно выбранившись, выхватил на ходу свой острый меч, бросился на солдата и пронзил его насквозь. Да, так он и сделал, хотя это был один из его воинов; гнев охватил его, когда эту несчастную, голодную старуху изуродовали у него на глазах. Солдат упал без единого вздоха, и его кровь хлынула широкой алой струей. А старуху напугала свирепость Вана Тигра, несмотря на то, что он хотел только помочь ей, и, завернув раненую руку в передник, она убежала и спряталась, и Ван Тигр больше ее не видел.
Он вытер меч об одежду солдата и поскорее отвернулся, чтобы не раскаяться в своем поступке, — да каяться было и бесполезно, потому что солдат уже умер. Он остановился только отдать приказ, чтобы один из телохранителей взял ружье убитого.
Потом Ван Тигр обошел весь город и удивился без меры, видя, как мало осталось жителей и как они жалки на вид. Они выползли к дверям и безучастно сидели на пороге, ослабев до того, что не в состоянии были даже поднять голову и взглянуть на Вана Тигра, который шагал по улицам в ярком свете осеннего солнца, а телохранители, бряцая и сверкая оружием, шли за ним. Горожане сидели, словно мертвые, тихо и неподвижно, и в сердце Вана Тигра был какой-то стыд и смущение, и он не стал ни с кем из них заговаривать. Он высоко поднимал голову, делая вид, что не замечает людей и смотрит только на лавки. В этих лавках было много товаров, каких он раньше не видывал, потому что город стоял на южной реке, а река впадала в море, и эти товары везли из-за моря. Да, Ван Тигр видел много редких, иноземных товаров, каких не видывал прежде, но теперь они валялись без присмотра, покрытые пылью, как будто их давно уже некому было покупать.
Но вот чего он не видел в этом городе: он не видел, чтобы продавали съестное, — на рынке было пусто и тихо, и на улицах не было ни продавцов, ни покупателей, которые вносят оживление в каждый город и каждый поселок; не видел он и маленьких детей. Сначала он не заметил, как тихо на улицах, а потом заметил и удивился, отчего стоит такая тишина, ему пришло в голову, что не слышно детских голосов и детского смеха, которые в обычное время раздаются в каждом доме, и нехватает их беготни взад и вперед по улицам. И ему тяжело стало смотреть на безучастные и угрюмые лица мужчин и женщин, оставшихся в живых. Он сделал не больше, чем всякий другой военачальник на его месте, и это нельзя было ставить ему в вину, потому что другого способа возвыситься у него не было.
Но Ван Тигр был слишком жалостлив для своего ремесла и, повернувшись, вошел во дворы, потому что ему тяжело было видеть этот город, который принадлежал теперь ему; он был угнетен и не в духе, бранил своих солдат и грозно кричал, чтобы они убирались с глаз долой, так как не мог выносить их громкого, довольного смеха и сытых похотливых глаз, в бешенстве смотрел на золотые кольца на их руках и на заграничные часы и на многое другое, награбленное ими. Да, кольца он видел даже на руках у своих верных людей; золотое кольцо на жесткой руке Ястреба и нефритовое — на большом пальце Мясника, и палец этот был так велик и толст, что кольцо дошло только до половины сустава и дальше не налезало. Так он и носил его. Видя это, Ван Тигр почувствовал, что все эти люди — чужие ему и далеки от него, и пробормотал про себя, что они только простонародье и похожи на зверей, и, чувствуя себя одиноким, он ушел и разгневанный сидел один в своей комнате, и грозно ревел на каждого, кто к нему входил.
Но когда он просидел так день или два и солдаты, видя его гнев, испугались и одумались, Ван Тигр снова собрался с духом и сказал себе, что таковы пути войны, он сам выбрал эту жизнь, для нее и создало его небо: он должен кончить то, что начал. Тогда он встал и умылся, потому что все три дня просидел, не умываясь и не бреясь, — до того дошел его гнев, и, переодевшись в другую одежду, он послал вестника к правителю города, чтобы тот пришел к нему на поклон. Потом Ван Тигр вышел в приемный зал и сел там, дожидаясь его прихода.
Правитель пришел через час или два, как только собрался; его ввели под руки двое прислужников, худого и бледного, как призрак. Однако он поклонился Вану Тигру и остановился в ожидании, и Ван Тигр по его достойному виду понял, что это человек хорошего рода и ученый. И потому он встал, ответил на его поклон и предложил ему сесть. Затем он сел и сам, но от изумления не сразу мог заговорить, потому что лицо и руки правителя были самого необыкновенного и ужасного цвета — цвета печени, которую сушили два дня, и он был до того худ, что кожа его казалась приклеенной к костям. И Ван Тигр в изумлении неожиданно вскричал:
— Как, и ты голодал тоже?
И тот ответил просто:
— Да, потому что и мой народ голодал, и это не в первый раз.
— Но человек, которого прислали заключать мир, не был похож на голодающего, — сказал Ван Тигр.
— Да, его с самого начала кормили именно для этого, — ответил правитель, — чтобы ты подумал, что у нас есть еще запасы и мы продержимся долго в случае, если мир не будет заключен.
Ван Тигр не мог не одобрить такой хитрой уловки и закричал в изумлении, восхищаясь ею:
— Но военачальник, который пришел после него, тоже не был похож на голодающего!
Правитель ответил просто:
— Солдат с самого начала кормили лучше и старались кормить до самого конца. А народ голодал, и многие умерли. Умерли все слабые здоровьем, самые старые и самые молодые.
И Ван Тигр подавил вздох и сказал:
— Правда, я нигде не видел младенцев.
И он долгое время смотрел на правителя, а потом принудил себя сказать то, что должно:
— Покорись мне теперь, потому что я завоевал место военачальника и могу править тобой и всей этой областью. Теперь я правитель и присоединяю эту область к моим владениям на Севере. Налоги должны теперь проходить через мои руки, и я назначу сумму, которую ты должен будешь уплатить мне, а сверх того я буду каждый месяц получать часть доходов.
Сказав все это, Ван Тигр прибавил несколько вежливых слов, потому что такая вежливость была ему свойственной. Правитель отвечал ему слабым и глухим голосом, едва шевеля сухими губами, и зубы от этих стянутых губ его казались слишком крупными и белыми.
— Мы в твоей власти, только дай нам месяц или два отсрочки, чтобы мы могли оправиться. — И остановившись на минуту, он продолжал с большой горечью: — Что нам до того, кто правит нами, лишь бы жить в мире и делать свое дело и прокормить себя и детей! Клянусь, что я и мой народ согласны платить тебе, что следует, если только ты достаточно силен, чтоб охранять нас от других военачальников и дашь нам умереть своей смертью.
Это и хотел знать Ван Тигр, и его сострадательное сердце болело, когда он слушал слабый и дрожащий голос, и он крикнул своим солдатам:
— Принесите еды и вина и накормите его и людей, которые пришли с ним!
И когда это было сделано, он позвал своих верных людей и снова приказал им:
— Ступайте за город, возьмите с собой солдат и заставьте крестьян везти сюда зерно и припасы, чтоб горожане могли покупать и есть и снова оправиться после этой тяжкой войны.
Так Ван Тигр проявил свое милосердие ко всему народу, и правитель благодарил его и растрогался от благодарности. И тут Ван Тигр увидел, какого благородного происхождения этот правитель и как хорошо он воспитан: он умирал от голода, и глаза его заблестели, когда пищу поставили перед ним на стол, но он медлил и ждал, сжав дрожащие руки, пока не произнес все те вежливые слова, какие гость должен сказать хозяину, и пока Ван Тигр не сел на хозяйское место. Только тогда несчастный принялся за еду, но все-таки старался сдерживаться, и из жалости Ван Тигр извинился и ушел, сделав вид, что уходит по делу. Он ушел, чтобы правитель мог наесться один, так как подчиненные его ели отдельно, и впоследствии Ван Тигр слышал, как солдаты в изумлении говорили, что блюда и чашки нечего было мыть, — так чисто вылизали их голодные люди.
После этого Вану Тигру было приятно видеть, как городские рынки снова заполнились народом, как на улицах снова появилось съестное в корзинах и на прилавках, и ему казалось, что люди толстеют день ото дня, прямо у него на глазах, и темные, как у трупов, лица светлеют и снова приобретают золотисто-желтый, здоровый цвет. Всю зиму Ван Тигр прожил в том городе, устраивая все по-новому и собирая доходы, и радовался, когда опять начали рождаться дети, и женщины опять кормили их грудью, и это глубоко волновало его сердце, затрагивая что-то, чего он не понимал; но его потянуло к себе домой, и в первый раз он вспомнил о своих женах. И он решил вернуться домой к концу года.
В то время, когда осада была снята с города, вернулись лазутчики Вана Тигра, которых он держал в других городах, и донесли ему, что великая война идет между Севером и Югом, и тогда он послал их снова, и они снова вернулись и донесли, что Север еще раз победил в этой войне. И Ван Тигр поспешил послать отряд с дарами — шелком и серебром — и написал письмо генералу, управляющему провинцией. Письмо это он написал сам, несколько кичась своей ученостью, так как немногие военачальники умели писать, и скрепил его большой красной печатью, которую завел с тех пор, как занял важное место. В письме он доносил о том, что воевал с одним из южных генералов и что победил его и захватил всю область к северу от реки.
Генерал ответил благосклонным письмом, восхваляя удачу Вана Тигра, и пожаловал ему очень пышный новый титул, но просил только присылать ему каждый год серебра на нужды армии. И Ван Тигр, зная, что он не так еще силен, чтобы отвечать отказом, обещал высылать эти деньги и таким образом закрепил свое положение на службе у государства.
Год близился к концу, и Ван Тигр подвел итоги своим завоеваниям, и оказалось, что он более чем вдвое расширил свои владения, не считая бесплодной гористой части, земля была хорошая и плодородная, на ней сеяли частью рис, а частью пшеницу, и, кроме того, там делали ореховое, кунжутное и бобовое масло и добывали соль. А помимо всего этого, у него был теперь выход к морю, и можно было ввозить многое из того, что было ему нужно, и теперь незачем было обращаться к Вану Купцу, если бы понадобилось оружие.
Вану Тигру очень хотелось иметь большие чужеземные пушки, и захотелось еще сильней после того, как среди имущества, оставленного старым бандитом, нашли две необыкновенно большие пушки, каких Ван Тигр прежде не видывал. Они были из лучшего чугуна, без пузырей и впадин, и такие гладкие, что, должно быть, их делал очень искусный кузнец. Эти пушки были тяжелы, — так тяжелы, что двадцать человек, напрягаясь изо всех сил, едва могли поднять их.
А Ван Тигр любопытствовал и очень хотел видеть, как стреляют из пушек, но никто не знал, как это делается, да и ядер для них так и не нашли. Наконец на старом складе отыскались два круглых чугунных ядра, и Вану Тигру пришла в голову мысль, не годятся ли они для больших пушек, и в радости он велел выкатить одну из них на площадь перед старым храмом, позади которого был обширный пустырь. Сначала не находилось охотников выстрелить на пробу из пушки, но Ван Тигр пообещал немало серебра в награду, наконец тот военачальник, который предал город, выступил вперед, надеясь получить награду и заслужить милость Вана Тигра. Он видел один раз, как стреляют из пушек, и, устроив все как нужно, очень ловко привязал факел к концу длинного шеста и поднес этот запал к пушке издали. Когда показался дым, все бросились врассыпную и, отбежав подальше, стали ждать, и пушка разом выплюнула весь большой заряд, повалил дым и пламя, земля затряслась, и самые небеса взревели, так что даже Ван Тигр пошатнулся, и сердце его замерло на мгновение от страха. Когда все кончилось, они увидели на месте старого храма груду пыльных развалин. И Ван Тигр засмеялся своим беззвучным смехом; его охватила радость при виде такой забавной игрушки и такого прекрасного орудия войны, и он воскликнул:
— Если б у меня была такая пушка раньше, осады не было бы, потому что я разнес бы одним выстрелом городские ворота! — и подумав с минуту, он спросил военачальника: — Почему же твой прежний начальник не пустил их в ход против нас?
И тот ответил:
— Нам это не пришло в голову. Эти две пушки он захватил у другого военачальника, у которого я раньше служил, и их привезли сюда, но ни разу из них не стреляли, и даже перестали считать их за оружие, — столько времени они простояли здесь у ворот дворца.
Но Ван Тигр очень дорожил этими пушками и, задумав купить для них еще ядер, велел прикатить их и поставить на таком месте, чтоб он всегда мог их видеть.
Обозревая все, что он совершил, Ван Тигр был очень доволен собой и начал готовиться к отъезду. В этом же городе он оставил большое войско, под командой старых своих солдат, а новых солдат и нового военачальника он взял с собой. Поразмыслив, он поставил начальниками над городом двоих людей, на которых мог положиться.
Он оставил Ястреба и вместе с ним племянника, который вырос теперь в видного юношу, невысокого ростом, но широкого в плечах и сильного, и портило его только рябое лицо, которое и в старости, и даже после смерти должно было остаться таким же. Вану Тигру казалось, что лучше будет оставить этих двоих, потому что юноша был слишком молод, чтобы начальствовать одному, а Ястребу нельзя было вполне довериться.
И Ван Тигр оставил их вместе, а племяннику сказал с глазу на глаз:
— Если тебе покажется, что он задумал измену, посылай ко мне вестника, и пусть он мчится, как на крыльях, и днем и ночью.
Юноша обещал, и глаза его светились весельем оттого, что его так возвысили и оставляют одного, и теперь Ван Тигр мог уехать спокойным, так как человеку можно положиться на родного по крови. Так, закончив все дела и приведя все в порядок, Ван Тигр возвращался победителем к себе на родину.
А люди в том городе трудолюбиво принялись строить заново то, что было разрушено; они снова наполнили лавки товарами, пустили в ход станки, ткавшие шелк и ситец, снова покупали и продавали и говорили только о возобновившейся жизни, ибо то, что было, прошло, и судьбу всего живущего предопределяет небо.