Много героического, порой удивительного, видел во время переправы полноводный Дунай, вспененный артиллерийским огнём. Но вот первая сотня десантников на лодках, плотах и «амфибиях» добралась до правого берега, ворвалась в траншеи гитлеровцев, и гул боя вскоре всё дальше и дальше стал удаляться от реки.
На левом берегу, от солдата до генерала, все трудились в районе переправы. Понтонёры наводили мост, и к нему по всем дорогам, а то и прямо по полю уже мчались сотни и сотни танков и самоходов, тысячи грузовиков, и всё это, в четыре-пять рядов растянувшись на несколько километров в радиусе переправы, гремело, лязгало железом, поднимало пыль до небес, и солнца не видно было в этом аду.
Мы готовились к переправе на правый берег с территории рабочего посёлка какого-то завода. Пока товарищи мои чинили старую, ветхую лодку, принадлежавшую рыбаку-мадьяру, я помогал расчёту противотанкового орудия столкнуть в воду большой, тяжёлый плот.
Вдруг поблизости раздался лай собаки и к реке подбежала лохматая дворняжка. Удивительно было, как она могла сюда попасть. Собака неистово лаяла, подбегала к людям, звала их куда-то, но бойцам было не до неё: они грузили на барки орудия, ящики со снарядами, телеги и сами спешили попасть на тот берег.
Почувствовав собачьим чутьём, что я заметил её, лохматая дворняжка подбежала ко мне, закружилась вокруг моих ног и с лаем бросилась в сторону. Она куда-то звала. Я последовал за собакой и, пройдя метров сто по берегу, увидел нашего десантника, лежащего невдалеке от свежей воронки. Рядом с ним валялись автомат, два «магазина», вещевой мешок. Боец не подавал никаких признаков жизни. Казалось, он убит. Но когда собака стала лизать ему ладонь, боец медленно поднял руку, погладил рыжую дворняжку, она села на задние лапы и, подняв голову, внимательно посмотрела на меня.
— Ранен? — спросил я у десантника.
— Ранен, — не открывая глаз и не поворачивая головы, еле слышно ответил он.
— Тяжело?
— Не знаю.
— А куда ранен?
— Не знаю. Ничего не чувствую. Ничего не вижу.
— Совсем не видишь?
— Совсем.
Я крикнул в сторону разбитых домов, где разгружали автомашины с ящиками снарядов:
— Санитара! Пришлите санитара!
На крик мой никто не отозвался.
Раненый осторожно повернул голову, спросил:
— Первый раз на переправе?
— Первый. А что?
— Я — третий раз… Когда форсируют реку, никого не докричишься. Время дорого.
— Как же быть? — Я остановился в нерешительности: не то надо было идти в поиски за санитаром, не то — оставить раненого на произвол судьбы и вернуться к своей лодке.
— А ты, браток, иди по своим делам, — сказал раненый. — Полкан меня не оставит. Мы с ним вместе из дому. От самой Волги! Слышал про такой городок — Чёрный Яр?.. Вот дай напиться и — иди!
Я с удивлением посмотрел на лохматую дворняжку, которая от Волги дошла до берегов Дуная, встретил взгляд её умных глаз и стал искать какую-нибудь посудину, чтобы зачерпнуть воды. Но такой посудины под рукой не оказалось.
— Может, выпьешь… вина? — спросил я, доставая флягу. — Силёнки прибавит!
Десантник пошевелился, сказал:
— А мне послышалось: «Может, выпьешь вина».
— Я и говорю: «Может, выпьешь вина?»
— Вот опять послышалось!..
— Да ты, кажется, шутишь! Это к добру! — Я нагнулся и вложил ему в руки флягу.
Раненый повернулся на бок, уперся на локоть, сделал глоток, второй, третий, и десятый, потом часто-часто замигал, открыл глаза, недоверчиво посмотрел на меня, на Полкана, на тот берег…
— Вижу, вижу, вижу! — вдруг радостно закричал он.
Я не меньше, чем раненый, обрадовался его чудесному исцелению.
— Может, и рана твоя… того… кажущаяся? Просто тряхнуло тебя взрывной волной? Или нет? Куда ты ранен? — с этими словами я опустился на колено, и гвардеец вскрикнул, когда я коснулся его плеча: там была рана.
— Поверни меня к реке, — сказал раненый, и я осторожно повернул его лицом к реке. — Здорово, Дунай! Поклон тебе от Волги!.. — крикнул он, схватился за плечо, и лицо исказилось от боли. — А вон ребята пушку грузят на плот… Эй! Артиллерия! Скоро тронетесь на тот берег? — вновь крикнул он и схватился за плечо.
— Вот дадут третий звонок — и поедем, — весело отозвался кто-то из артиллеристов.
Раненый протянул мне руку, я помог ему подняться. Он подошёл к реке, жадно приник к дунайской водице.
В это время, откуда ни возьмись, появились две санитарки.
— Кто здесь раненый? — строго спросила старшая.
Я кивнул на десантника.
— А, любушки-голубушки! — обернувшись, пропел раненый и приветливо помахал девушкам рукой.
— Бесстыжие твои глаза!.. Санитара ему! Карету!.. У меня там полсотни раненых, перевязывать их некому… — сердито начала было отчитывать его строгая девушка.
— А вы на него не сердитесь, он тоже раненый, — вмешался я в разговор.
Строгая девушка усадила раненого на камень, спросила:
— Что у тебя?
— Конфузия! — серьёзно ответил десантник.
— Бесстыжие твои глаза!.. Ещё шутит, когда идут такие бои!..
— Он ранен в плечо и контужен, — сказал я.
Вторая санитарка, девушка с косичками, быстро распорола десантнику рубаху на плече, строгая девушка забинтовала рану.
— А теперь — идёмте, — сказала девушка с косичками, взяв раненого за руку. — Ходить можете?
— И ногой не шевельнуть… Совсем разбит… И видеть плохо вижу, — вдруг застонал он, сделав удивительно страдальческое лицо.
— Как же тогда быть? — остановилась в недоумении девушка с косичками. — Вам нужна срочная эвакуация.
— Вот и пришлите санитарную машину…
Строгая девушка грозно посмотрела на раненого. Глаза её метали гром и молнии. Убирая бинты в сумку, она сказала:
— За тобой пришлём дядю Костю! Он быстро выбьет дурь из твоей головы.
Когда санитарки ушли, десантник хитро подмигнул мне, потом — кивнул в сторону артиллеристов: на плот грузили вторую противотанковую пушку, и к плоту со всех сторон сбегались бойцы.
— Рану забинтовали, порядок! Поплывём сейчас! — сказал он, счастливо улыбаясь. — Думал, что ослеп. Страшно как испугался! Лежу на спине, головы не повернуть, боль во всём теле… Чувствую, что солнце сильно печёт, ищу его на небе и не нахожу: какая-то чернота, туман, а солнца нет!
— Немудрено испугаться в таком состоянии, — сказал я. — А солнца и на самом деле не видно. Вона пылища какая! И всё это самоходы, да танки, да артиллерия…
— Идёт гвардия! — Десантник крепко пожал мне руку, перекинул через здоровое плечо автомат, подобрал вещевой мешок и «магазины» и пошёл к плоту. Вслед за ним, весело заливаясь лаем, побежал Полкан. Десантник нашёл себе местечко на плоту, взял рыжую дворняжку на руку, и огромный плот, подхваченный быстрым течением, понёсся по реке…
Я вернулся к нашей древней лодке и вскоре тоже переправился через Дунай.
Весь этот и следующий день прошли в боях и победах. Гитлеровцев далеко отбросили от Дуная. На южном участке наши войска овладели высотой «Пик», захватили десяток деревень и завязали бои на подступах к укреплённому пункту противника «Три замка», который горел второй день, озаряя ярким пламенем соседние деревни и окружающие леса.
Уже под самый вечер из района «Трёх замков» я возвращался в штаб дивизии. Дорога безнадёжно была забита, машинами, танками, пушками. Я свернул и пошёл полем. Вскоре меня обогнала вереница телег с ранеными. Запряженные трофейными конями, они мягко катили по песчаной почве. Рядом с одной из них я вдруг увидел рыжую дворняжку, Полкана с Волги! Она бежала высунув язык, задыхаясь, измученная долгой дорогой, припадая на заднюю лапу, ушибленную или раненную где-то…
— Полкан, Полкан! — крикнул я.
Собака остановилась, огляделась по сторонам и снова побежала за телегой. В телеге кто-то приподнялся. Показалась голова в белоснежных бинтах.
— Здорово, друг! — крикнул мне боец и помахал рукой.
Я сразу же узнал в нём раненного на берегу Дуная, сорвал с головы пилотку, помахал ему в ответ, успел только крикнуть:
— Что с тобой, дружище?
— Ранили, черти, — ответил он. — Осколок резанул в голову! Но я вернусь, мне только бинты сменить!.. — И голова в белоснежных бинтах скрылась на дне телеги.
Мимо меня проехала последняя телега с ранеными.
— Откуда раненые? — крикнул я вознице.
Возница, широкоплечий здоровяк, нехотя буркнул в ответ:
— Из пекла. Из самого главного замка!