Вечерние сумерки стали уже спускаться, но прошло долгое время, пока последовал ответ из пещеры.
Самбо должен был еще раз повторить свои возгласы, еще громче и еще умоляюще.
И вот, наконец, послышался ответ.
— Кто зовет? — спрашивал голос, который казалось, исходил из могилы; он был чуть слышный и глухой. Но Штертебекеру он показался раздававшимся из далекого пространства.
Впрочем он больше не удивлялся, что голос производил особое действие на ожидавших, потому что он имел какой-то очень странный звук, вероятно, из-за изгибов этой пещеры.
Возможно, что беспрестанное шипение воды способствовало тому, чтобы голос, исходящий из скал, казался нечеловеческим.
— Чужеземец приближается к твоей горе, чтобы спросить твоего совета и искать защиты, мудрая Мириам. Ты поможешь ему, хотя он и гяур. Но он благородный человек, с чистым сердцем и безгрешный, ибо он перешел святую реку с кипящей водой и не спотыкался.
Самбо сказал это на арабском языке, и потому речь его была ровная и не ломаная. Штертебекер, конечно, не понял содержания.
— Чужеземец? Гяур? — раздавалось из пещеры.
Клаус знал, что означает это слово. Это то же, что христианин, и в глазах магометан имеет презрительное значение. Не требовалось большого ума, чтобы понять, что разговор был о нем.
Но возбуждение, с которым произнесен был этот вопрос, обратило на себя внимание. Казалось, голос дрожал. По-видимому, это было весьма необыкновенное, что христианин приближался к святой горе, чтобы искать совета и защиты.
Самбо отвечал:
— Да, мудрая Мириам. Это белый христианин из страны Европа…
Из пещеры раздался крик, хотя подавленный, но хорошо слышный.
Самбо задрожал. Ему становилось страшно при этом странном поведении мудрой Мириам. Неужели она рассердилась на него, что он осмелился привести христианина к святой горе?
Это видимо и было причиной, потому что раздался гневный голос:
— Отойди назад и не смей подойти ближе к пещере. Чужому гяуру скажи, чтобы подступил ближе к священному ручью, дабы пары обдали его. Слушайся!
Самбо скоро объяснил Штертебекеру ответ пророчицы и добавил на своем ломаном испанском языке:
— Самбо должен слушаться, иначе упадет в кипячий ручей; великий повелитель не подойдет очень близко к пещере, может умереть. Ходи с Самбо; вместе бежим; скорей, скорей!
— Нет, Самбо! Мы должны слушаться мудрой Мириам. Ты отойдешь назад, а я подойду к пещере. Пусть будет, что будет.
Мальчик не ответил, только с несказанным горем взглянул на Штертебекера и удалился от пещеры.
Когда Клаус совсем приблизился к пещере, он снова услышал голос; но теперь он звучал гораздо естественнее и ближе. Всесильный Боже! Голос этот ему знаком. Он слыхал его уже, в прежние, давно минувшие времена, часто, часто. Однако чувствовался в нем какой то странный, чуждый тон.
— Ты понимаешь язык арабов, чужеземец? — спрашивал голос из пещеры тихо.
Так как Клаус не понял вопроса, то он сказал на испанском языке:
— Я не понимаю твоего вопроса, дух святой горы. Но ты наверно знаешь испанский язык, на котором здесь так много говорят.
— Да, говори на этом языке, если имеешь мне что-нибудь сообщить. Но сперва скажи мне, кто ты такой и как явился сюда.
— Я немецкий моряк, на которого коварно напали рифовые пираты и выдали Мулею Сулейману.
— Немецкий моряк?! — крикнул голос вдруг на чистом немецком языке и дрожа от возбуждения.
— Как твое имя, твое имя?
— Клаус фон-Винсфельд.
— Клаус, мой Клаус! — закричала теперь пророчица, и — почтенное старческое лицо вынырнуло теперь из тумана паров. — Иди ко мне на грудь! Я — твоя мать.
Штертебекер как бы оцепенел от этого неожиданного открытия, к которому совсем не был подготовлен.
Он ожидал встретить тут европейскую женщину, злым роком заброшенную сюда; он надеялся, что эта пророчица, может быть, даст ему известия о том, что он хотел знать.
Но что эта мудрая Мириам, пророчица святой горы, пользовавшаяся всеобщим почитанием, которой все далеко кругом боялись, что эта окажется его матерью, это никогда ему и во сне не снилось.
По этому он стоял как пригвожденный и не мог двинуться с места.
Но старушка уже висела на его груди. Она перешла узкий ручей и обхватила своего любимого сына, от которого ее суровая судьба оторвала ее в течение бесконечно долгих лет и которого она здесь, в глубине Атласских гор, посреди полуцивилизованных, фанатических племен, снова нашла.
Теперь оцепенение, охватившее Штертебекера от такой неожиданности, оставило его. Да, он узнал свою любимую мать! Волосы ее уже совсем побелели, и в лице ее врезались глубокие морщины от глубокой старости, но прежде всего от лишений и печали ее несчастной жизни.
Но глаза, эти милые, добрые, кроткие, полные духом глаза, были те же самые, которые в его детстве так радостно смотрели на него.
Он обнял старушку обеими руками и горячо целовал ее в сморченный от печали и страданий лоб.
Слабо потянула его Адельгейд фон-Винсфельд в глубь пещеры. Она не хотела больше оставить найденного сына. И таким образом они долго стояли, крепко прижав грудь к груди, в блаженстве счастливой встречи после столь долгого страшного времени.
С ужасом смотрел Самбо издали на происходившее, не понимая ни слова из их разговора.
Никогда он ничего подобного не видал и даже не слыхал. Никогда он не видал лицом мудрую Мириам и не имел никакого представления о ней. И теперь он увидал этого, увидал, как старая женщина с длинными белыми волосами, с белым лицом, какого еще никогда не встречал, выступила из облаков пещеры.
Да, она даже обхватила руками чужеземца, который вопреки старому обычаю, подошел так близко к туману паров, и потащила его с собою в пещеру.
Все это, по его мнению, могло только иметь цель наказать дерзкого за его нарушение святыни или даже совсем бросить его в кипящую реку.
Это предположение его подтвердилось еще тем, что Штертебекер обхватил старушку руками. Произошла, видно, борьба, в которой мудрая Мириам осталась победительницей. Потащила же она его в пещеру.
Самбо не медлил ни минуты, чтобы следовать своему господину, которому присягал в верности до самого гроба, хоть бы даже в самую Джегенну (ад).
Позабыв все кругом, с одной только мыслью спасти своего господина, бросился он к пещере.
Он перепрыгнул дымящий ручей, и в следующем моменте он находился уже во внутренности страшной и до сих пор священной пещеры.
Она была полна мраком, потому что сумерки уже совершенно спустились, и в ней ничего нельзя было разобрать.
Между тем он заметил в стороне боковую пещеру, правильно освещенную, откуда, к его изумлению, раздался голос его господина.
С любопытством он подошел ближе и увидел его в крепких объятиях с мудрой Мириам, сидящих на диване.
Сама пещера же — и это его глубоко изумило — была не только удобна, но была устроена со всей роскошью; она образовала настоящее жилое помещение, в котором были все предметы, которых человек требовал для удобной и приятной жизни.
Штертебекер и Мириам тотчас же заметили стоявшего Самбо.
— Это твой товарищ, приведший тебя сюда? — спросила Мириам, или как она действительно называлась, Адельгейд фон-Винсфельд.
— Да, это верный парень, которому я обязан жизнью. Не прогоняй его, оставь его здесь. Право, я ему очень благодарен.
Мириам кивнула головой.
— Пусть по-твоему будет, Клаус! Между тем мы должны еще сохранить религиозную маску о моем положении как пророчицы, пока мы не сумеем оставить на всегда эту страну. Если население узнает, что я не больше как обыкновенная европейская женщина, выброшенная на этот берег, то меня забросят камнями, и вместе и тебя, мои дорогой Клаус. Поэтому надо позаботиться, чтобы твой товарищ сохранил тайну. И он также не должен знать всю правду.
Этот разговор происходил на немецком языке, и Самбо не понимал ни одного слова. Так продолжалось еще некоторое время.
— Что бы нам сказать ему, дорогая мамочка?
— Предоставь это мне. Я знаю, как обращаться с этими людьми. Они суеверны, и мы должны этим воспользоваться, если хотим спасти свою жизнь.
Мириам обратилась теперь к Самбо и сказала ему на арабском языке:
— Ты должен присесть к ногам твоего господина, которого ради его добродетелей нашла возможным принять. Только каждые сто лет бывает один день, когда Мириам, пророчица святой горы, показывается смертным. Сегодня этот счастливый и великий день, и вы те благословенные люди, которым пало в удел это чудо.
Самбо немало был поражен от этих открытий и в суеверном страхе опустил глаза вниз. Слишком остры были впечатления виденного им здесь. Еще больше было его изумление, когда Мириам продолжала:
— Можешь ты молчать?
— Да, мудрая Мириам, если ты приказываешь.
— Я повелеваю, я приказываю тебе это строго. Ты попадешь в кипящую воду, если нарушишь мое веление и будешь говорить, прежде чем получишь от меня особое разрешение. Великие события должны совершиться в этой стране. Пророк возвратил законного султана к трону его отцов. Твой новый господин и повелитель же предназначен Пророком выполнить это его желание.
Самбо был совершенно озадачен, когда услышал это. Он покорно склонил голову, и с этого момента он стал смотреть на Клауса, как на сверхъестественное существо, которому Аллах поручил свое великое дело.
Адельгейд объяснила теперь Клаусу на немецком языке, что сказала негритянскому мальчику, и потом добавила:
— Я сделала так, чтобы видеть, какое впечатление произведут на него мои открытия. Этот народ верит всему, если только знать, как ему преподнести это.
— А разве ты действительно так уверена в том, что Сиди-Могамед вновь вступит на свой трон? — спрашивал Клаус.
— В этом нет сомнения. Его войско уже собрано; в ближайшие дни подойдут еще многие племена к святой горе; муллы провозгласили священную войну против Мулея Сулеймана, обозначив его проклятым, так как его кровожадность и жестокость не знали границ.
— И ты сказала, моя любимая матушка, что Пророк избрал меня для выполнения его предначертаний?
— Да! Пророчица святой горы так возвестит, а ты возьмешь на себя эту миссию. Ибо ты должен знать, что эти султаны и шейхи ничего не смыслят в военном искусстве. Таким образом войско султана Сиди-Могамеда после твоей муштровки и учения в первом же нападении победит войско Мулея Сулеймана. Деспот, противозаконно захвативший в свои руки трон Марракеша, стал кровавым бичом для всего народа. Он должен пасть. Мы же во время этой войны, раньше или позже все равно вспыхнувшей бы между султанами, должны использовать для себя удобный момент, чтобы оставить Африку; я всей душой стремлюсь к тому, чтобы последние дни моей жизни провести в Европе. В тишине монастырских стен хочу я докончить мою закатывающуюся жизнь.
Лицо Штертебекера просияло от удовольствия; он чувствовал себя, наконец, у цели. Он не знал вовсе, какие битвы еще предстояли ему.
— Да! — сказал он. — Я хочу тебя вернуть на родину, милая мамочка. Но сперва расскажи мне, какие странные судьбы привели тебя к этому далекому берегу и сделали тебя тут пророчицей. Я не могу подыскать никакого объяснения. Должно быть, необыкновенное сцепление обстоятельств подействовало к этому. Я непременно хочу узнать, что тебе пришлось вытерпеть за все это долгое время страданий.
Старушка Винсфельд печально поникла головой.
Видно было, что воспоминания прошлого, проносившиеся теперь пред ее духовным глазом, были не особенно приятные.
Но она отогнала от себя все печальные мысли и, когда снова подняла голову, лицо носило выражение спокойной торжественности, и горькая суровая черта исчезла.
— Слушай, Клаус. Я расскажу тебе!