Была холодная, ветреная, зимняя ночь. Деревья шумели, ставни хлопали. Пиноккио дрожал от страха.
— Нет, — решил он, — я тут не останусь. Побегу в деревню, там кто-нибудь приютит бедного Петрушку, дадут, может быть, кусочек хлебца.
Пиноккио пошел на деревню, но на деревне все спали. Лавки были закрыты, огни погашены. В отчаянии он дернул звонок у какой-то двери. Сейчас же в окошко высунулся старик в ночном колпаке и сердито спросил:
— Что за негодяй звонит в такой поздний час? — ответил старик, думая, что это один из тех шалунов, которые забавляются тем, что будят добрых людей по ночам.
— Подайте милостыньку бедному Петрушке!
— Сейчас! Сейчас!
Через минутку он опять показался в окне.
— Держи шапку!
Но у Пиноккио шапки не было. Он подошел под самое окно и поднял голову, — и старик с головы до ног окатил его студеной водой. Пиноккио вернулся домой, как мокрая курица, шатаясь от голода. Сел на табуретку, положил ноги на решетку очага и заснул, как убитый. Пиноккио храпел, а деревянные ноги его тлели да тлели в очаге, пока не обуглились до колен. Разбудил его утром стук в дверь.
— Кто там? — спросил Пиноккио, протирая глаза.
— Отвори! Это я, — Карло!
Пиноккио спросонок вскочил и тут же упал на пол, — ноги его сгорели.
— Отопри! — кричал Карло.
— Папа, милый, не могу, у меня кто-то отъел ноги.
— Кто отъел?
— Должно быть кот отъел, — заревел Пиноккио, видя кота, игравшего со стружками.
— Врешь ты все… Отпирай! — сердился Карло.
— Не могу, папа. Ей богу, у меня ног нет!.. Теперь всю жизнь буду ползать на коленях!.. Ой, ой, ой!..
Карло, думая, что Пиноккио опять; затевает какую-то проделку, полез в окно, ворча:
— Погоди! Я тебе задам, озорник!
Но, увидав Пиноккио на полу без ног, Карло схватил его на руки и стал его осыпать поцелуями.
— Как же ты умудрился сжечь ножки, сынишка мой милый?
— Не знаю, папа! Гроза была, ветер, дождик, а Говорящий Сверчок сказал: так тебе и надо, потому что ты злой и непослушный. Я сказал ему тогда: берегись, Сверчок! А он сказал: Деревянная голова! Тогда я запустил в него молотком. Но я не виноват. А старик в ночном колпаке крикнул из окошка: держи шапку! — и облил меня водой, а я только хлебца хотел попросить. Вернулся я домой голодный, положил ноги на очаг. Они сгорели…
Пиноккио рыдал и кричал так громко, что наверно было слышно верст за пять от этого места.
Из всего рассказа Карло понял только то, что Петрушка умирает с голоду. Он вытащил из кармана три груши и сказал:
— Эти груши я припас себе на завтрак, все равно — кушай, мне не жалко.
— Если вы желаете, чтобы я съел груши, тогда очистите их, — сказал Пиноккио.
— Очистить груши? — удивился Карло. — Вот уж никогда не думал, что ты такой привередник! Это не хорошо! Дети должны кушать все, что им дают. Неизвестно еще, как тебе придется жить на свете! Всяко бывает!
— Груши с кожей я есть не стану, — сказал Пиноккио.
Карло ничего на это не ответил, вынул из кармана ножик, очистил груши, а кожуру положил тут же на стол.
Сев первую грушу, Пиноккио хотел было бросить сердцевину но Карло удержал его за руку:
— Не бросай, ничего не нужно бросать, все в жизни пригодится. Всяко бывает!
— Ну, уж сердцевину-то я есть не стану.
— Кто знает? Всяко бывает! Может быть и съешь, — спокойно повторил Карло.
Три сердцевины он положил тут же на уголок стола около кожицы. Сев в один миг все три груши, Пиноккио стал опять зевать с голода.
— Есть хочу!
— Но у меня больше ничего нет, голубчик.
— Как ничего больше нет?
— Вот только кожа да сердцевинки!
— Ну, ладно…
Пиноккио принялся за кожу и сердцевинки, и от них не оста лось ни крошки…
— Вот видишь, — сказал Карло. Всяко бывает.