Валентина чувствовала насторожённость Анны, но счастливое оживление всё-таки пробивалось ярче в её чертах, когда она обращалась к Андрею.
Вся светящаяся в этой неудержимой радости, она легко облокотилась на стол и, оглядывая своих гостей, предложила просто:
— Попросите меня спеть.
— Вы уже столько раз обещали это, — с нежным упрёком сказал Ветлугин, который то хозяйничал вместо Валентины, то, забывшись; неотрывно смотрел на неё. — Я всегда был уверен, что вы хорошо поёте.
— Сегодня у меня особенный день, последний день молодости. Завтра я уже начинаю стареть, — сказала Валентина Ветлугину.
Слишком искренно и беззаботно сказала она это, чтобы ответить ей обычным разуверением: и тон её и вид показывали, что счёт годам для неё пока не имеет значения и особенность дня заключается в чём-то совсем другом.
Анна заметила и это, но она сама тут же чисто по-женски посмеялась над Уваровым, который, желая услужить ей, опрокинул бутылку розового муската, разбив тарелку и залив скатерть.
— Какой же ты медведь, Илья! — сказала она, посыпая солью пятно на скатерти.
— Мне простительно. Я-то уж давно старею, неловкий стал, — отшутился Уваров. — Всё раздаюсь с годами в ширину, вот места мне и не хватает. Зато всякий посмотрит и скажет: прочно утвердился на земле человек.
— Прочного ничего нет, — сказала Валентина, почему-то обрадованная беспорядком на столе. — Это и хорошо: всё старинное вызывает чувство тоски.
— У дедушки-водовоза очень прочная гармошка, — неожиданно сообщила Маринка, забыв своё обещание не вмешиваться в-разговоры. — Он нам показывал её, и мы её уронили. И она хоть бы что!
— Тогда надо попросить её, — сказал Уварову вставая. — Да я же и сыграю с вашего разрешения, — ответил он на вопрос Валентины. — Такие Жигули разведу!.. — он засмеялся и быстрыми грузноватыми шагами вышел из, комнаты.
— Так вы споёте? — напомнила Анна Валентине и сразу представила её маленькой, страшно одинокой девочкой, рыдающей после ёлки.