Анна нерешительно перебирала платья — которое же надеть: своё любимое, коричневое, или любимое Андрея, синее. Она колебалась недолго и сняла с вешалки синее, из тяжёлого гибкого шёлка. Сидя перед зеркалом, она поправила крылышки кружевной вставки, надушила виски и руки и сама залюбовалась собой, хотя смутная тревога всё время покалывала её, зажигая на щеках неровный румянец.
Такой и застал её Андрей: с чуть приподнятой бровью, с вытянутой круглой шеей, смуглевшей над тонким узором кружев. С минуту он глядел на жену, незамеченный ею, потом вошёл в комнату.
— Ну, что? — спросил он ласково. — Кокетничаешь?
— Немножко, — прошептала Анна.
— Для кого же?
Она с упрёком взглянула на него: ещё он спрашивает!
Андрей, тронутый, наклонился, чтобы поцеловать её, но она слегка отстранилась:
— Ты любишь меня, Андрюша?
— Очень люблю.
— Но ты так спокойно говоришь это! — сказала Анна и пытливо посмотрела на него. — И у тебя такие далёкие, равнодушные глаза.
— Я всё думаю о своей работе, — сознался Андрей, — она меня страшно волнует и тревожит.
— А обо мне ты уже не думаешь? То, что я переживаю, тебя не волнует? Ты всегда был спокоен по отношению ко мне.
— А мне кажется, что ты сама ко мне равнодушна, — возразил Андрей с лёгким оттенком досады. — Что же касается моего спокойствия... Я просто не понимаю! Разве тебе хочется, чтобы я ревновал? Сходил с ума, когда ты уезжаешь в тайгу с Уваровым или со своими инженерами? Я думал, ты дорожишь моим уважением и доверием...
— Да, да, конечно, — прошептала Анна почти со слезами, понимая, что опять обидела его. — Не думай обо мне нехорошо. Я же люблю тебя с каждым днём всё сильнее, и я так боюсь потерять тебя!
— Откуда такое, Анна? — сказал Андрей, смягчённый её внезапной горестью.
Она отвела взгляд:
— Мне кажется, ты всегда любил меня слишком спокойно и уверенно, а настоящее чувство у тебя впереди.
— Ну, так встряхни меня! — грустно пошутил Андрей и, обняв её, поцеловал кружево на её груди. — Вот я весь перед тобой. Я же с детства привык к тебе. Тут и любовь, и дружба, и родство. Если бы ты появилась вот так сразу, если бы эти чувства свалились на меня неожиданно, я, наверно, не казался бы спокойным.
— Ой, какая ты нарядная! — восхищённо сказала Маринка, появившись на пороге в ночной рубашке, беленькой и длинной. Она обошла вокруг матери. — Какая ты нарядная! — повторяла она. — Какая у тебя гуля! — и она потрогала кружево на груди Анны.
Анна посадила девочку в кроватку, поправила ей подушку, укутала одеялом. И Анне вдруг не захотелось уходить из дому, но Андрей уже вышел и ожидал её на террасе.
— Похоже на то, что дождь будет, — сказал он. — Я захватил твой плащ.
— Спасибо, дорогой, — ответила Анна, особенно тронутая его необычайной к ней заботливостью.
«Я становлюсь чувствительной, пожалуй, сантиментальной, — думала она, предоставляя Андрею вести себя под руку по темнеющей неровной дорожке. — Или это сказывается возраст? Тороплюсь жить. А у него это внимание, может быть, только чувством виноватости вызвано».