Мягкая, сырая дорожка кончилась, подковы лошадей начали постукивать о камни, и вскоре сосновый бор, пронизанный дождём солнечных лучей, светло распахнулся вокруг. Он был просторен и огромен, как древний храм, со своими бронзовыми под блеклой зеленью стволами-колоннами, с одинокими грудами каменных алтарей, устланных розовыми пеленами богородской травы. В нём пахло ладаном, тёплой хвоей, смолью.
— Пи-ить... пи-ить, — стонал в вышине голос невидимого ястребка.
Изредка в огромной пустоте перелетали красногрудые клесты. Внизу, над тонкой жёлто-бурой вязью сухих иголок, между редкими кустами шиповника и тёмнолистной рябины, суетились у своих стожков муравьи.
Валентина стащила с головы сетку вместе со шляпой и осмотрелась. Грудь её дышала легко, быстро.
— Пи-ить, пи-ить, — кричала птица, и казалось, сейчас за соснами распахнётся в шуршаньи камышей, в белой кайме песка сказочный, прозрачноголубой простор озера.
Вбежать бы в светлую воду, вдохнуть запахи озёрной свежести рыбы, водорослей, текущего в мареве ветра, еле качающего в тусклой оправе далёких берегов солнечный блеск.
Но сосны не расступались, а всё новые и новые поднимали над дорожкой высокую крышу бора.
— А где же ваше ружьё? — неожиданно напомнила Валентина, взглянув на Андрея.
— Я не взял его с собою, — сказал он, спокойно посматривая по сторонам. — Зачем вам понадобилось ружьё?
— А если медведь?
— Здешние медведи редко нападают.
— Редко нападают, — повторила Валентина. — Но всё-таки нападают...
«Хорош, нечего сказать, — подумала она. — Он совсем не чуткий, в нём нет даже простого человеческого отношения к окружающим. И что, собственно, хорошего может находить Анна в своей жизни с таким сухим человеком!»