Карасей на удочку редко ловят.
А я вытащил из озера золотистого, с красными пёрышками.
Прыгает он в траве, ускакать норовит.
Я шапкой хлоп — и накрыл у самой воды. Ну и прыгун! Чуть не ушёл.
Бросил я его в ведро с водой, травкой прикрыл — и домой.
Иду по улице, а из ведра брызги летят.
Сенька, соседский мальчишка, увидел и спрашивает:
— Что это, у вас, дяденька, в ведре кипит?
— А посмотри, — говорю.
Сенька взглянул: скользит рыбёшка, хвостом хлещет, траву в ведре колесом вертит.
— Карасик. Хороший какой!
Загорелись глаза у Сеньки. За ведро держится, на меня смотрит.
— Дяденька, отдайте мне его!
— Бери, а ведро принесёшь.
Умчался Сенька с ведром домой. Поставил рядом с большой бочкой бочку поменьше. Натаскал в неё воды и пустил туда карасёнка.
Как пошёл он там ходить: то по кругу, то бочком, то вниз, то вверх. Это ж не в ведре — просторно.
Стал карасишка у Сеньки жить.
Днём резвится, на всех водой брызгает. А к вечеру притихнет, спит, наверное.
Как-то на неделе зашёл я вечером к Сеньке в дом.
Мать Сеньки, Марья Петровна, засуетилась, побежала с чайником в кухню, чай кипятить.
А в кухне вдруг свет погас.
— Батюшки! — кричит Марья Петровна. — Темь какая, — ковшика не найду.
Зачерпнула она чайником воды и на плиту поставила.
Только вернулась, села и слышит — на чайнике крышка — дрень-брень — запрыгала.
— Вот чудеса!-дивится хозяйка. — Только поставила, а уж кипит.
Пошла она на кухню, вернулась без чайника.
— Так и знала, — говорит, — померещилось.
А крышка на чайнике опять: «дрень-брень, дрень-брень» — тихо так, а слышно.
— Что за фокусы такие?
Зажгли мы свечу — ив кухню.
А Сенька к бочке подскочил да как заорёт:
— Снимайте чайник, снимайте скорее!
Снял я тёплый чайник с плиты.
Сенька его хвать — и над бочкой опрокинул. «Плюх» — что-то в воду шлёпнулось.
— Карасёнок.
— Ну и ну! — покачала головой Марья Петровна. — Как же это я бочки перепутала? Чуть уху вместо чаю не сварила.
Поднесла она свечу к бочке.
А карасёнок — фырр.
И пошёл, пошёл ходить по воде: то по кругу, то вверх, то вниз. Шумит, бурлит, как ни в чём не бывало.
Вот, мол, я каков, карасишка: с плиты ушёл!