В Стрелецкой слободе на уцелевшей от пожара

улице — песни и пляски.

У дома стрелецкого сотника толпа стрельцов,

ополченцев и казаков окружила двух запорожцев.

«На улыци не була,

Не бачила Дзигуна.

Не бачила Дзигуна,

Трохи не вмерла.

Дзигун, Дзигунец,

Дзигун — милый стрибунец...»

Лихо вскидывая носками и кружась, ударили

вприсядку чубатые молодцы.

Куда ни глянь — всюду веселье.

Казак и Гаврилка сцепились в борьбе: кто кого?

Устали, еле дух переводят, красные, потные, a

уступить никто не хочет. Нижегородские ратники

стоят за Гаврилку. Казаки пригибаются к земле, с

досадой хлопают себя по бедрам, сердятся на

слабеющего товарища. Гаврилка берет верх. Еще

усилие — и казак валится наземь.

В круг выходит высокий, плечистый мордвин.

Толкает парня. Хохот. Гаврилка пятится:

— Полно! Устал. Чего пинаешь!

Мордовские наездники, снующие в толпе,

издеваются над парнем.

— Эй ты! Задира Тимофеич! Обожди-ка!

Все оглянулись на голос. На пороге сотникова

дома — Минин. Черные глаза полны задора. Он в

зеленом кафтане, без шапки. Быстрыми шагами

подошел к мордвину:

— Ну, господи благослови! Потягаемся!

Мордвин нахлобучил остроконечную меховую

шапку на лоб, уперся ногами в землю, пригнулся,

обхватил Минина. Тот мягким, неторопливым

движением обнял его через плечо.

Топтались на месте, упершись друг в друга.

Пляски и песни утихли.

Кто кого?

Долго боролись они, яростно, отчаянно;

изодрали кафтаны, но устояли оба, не поддался ни один.

Минин обнял мордвина и Гаврилку, расцеловал

их и повел с собой 6 дом.

Снова зазвенели бубны, взметнулись песни,

загудели гудошники, пустились в пляс казаки.

Гаврилка вынес из дома саблю:

— Минин подарил!

Нижегородцы горящими глазами рассматривали

широкое острое лезвие.

— Иди, говорит, на Украину, там воюй е

панами...

— Стало быть, не вернешься в Нижний?

— Нет, братцы, не вернусь. Прощайте! Буду

бить панов на Украине.

Один из запорожцев вонзил Гаврилкину саблю в

землю, надел на нее свою баранью шапку — и давай

кружиться, плясать вокруг нее. К нему

присоединились казаки. Да и Гаврилка не отстал от них.

Минин, просунув голову в крохотное оконце,

громко крикнул:

— Веселей, братцы! Наш день! Гуляйте!

Больше панам никогда не владеть нами!

Выбежали из дворов стрелецкие жены и

девушки. Закружились в хороводе.

«Заплетися, плетень, заплетися,

Ты завейся, трава, ты завейся, трава,

Ты завейся!..»

Бойцы, конные и пешие, — вчера закованные в

броню, сегодня в кафтанах и теплых рубахах,—

вместе со стрелецкими девушками вихрем

закружились в шумном хороводе.

— Наш день! —из уст в уста передавались

слова Минина.